Каникулы в Чернолесье - Егоров Александр Альбертович - Страница 34

– Да какое тебе дело до Андрона? Андрон сдох! Андрон слишком много стал про себя думать! – тут Феликс остановился и тоже взмахнул хвостом, как будто стирал с классной доски ненужные формулы. – Но есть и хорошая новость. Ты круче любого засранного Дрона, младший Волков. Я еще помню, как ты чуть не уделал меня в нашу первую встречу… моя сестренка тогда сказала мне… впрочем, неважно, что она сказала. Важно то, что она никогда не ошибается.

Тут Майя тихо рассмеялась.

– И доктор Флориан тоже, – сказала она.

Я обернулся. И увидел за своей спиной еще одну черную фигуру. Только сейчас это был не волк, а человек.

Этот человек был высок и худ. Желтая луна освещала его с головы до ног неверным и призрачным светом, и я хорошо видел на его голове странную фуражку с блестящим козырьком (можно было разглядеть даже блестящий серебряный череп вместо кокарды), а также его кожаный плащ, высокие сапоги и тонкую тросточку, больше похожую на указку, в его руках.

Да, это был директор «Эдельвейса», известный также под сказочным именем «Гройль». В последний раз я видел его при несколько других обстоятельствах. И тогда он был длинноногим волком-монстром с горящими глазами (меня передернуло от этого воспоминания). Как видно, ему не составляло труда выбирать любую форму.

– Здравствуй, юный Волков, – сказал он.

Я не ответил. Я стоял перед ним, и мои лапы невольно дрожали. Неужели я боялся?

– Спокойно, волчонок, – сказал он почти ласково. – Не трясись ты так. Впервые видишь сверхчеловека?

Он не спеша подошел и посмотрел на меня сверху вниз. Затем дотронулся до меня своей тростью, как волшебной палочкой.

– Оставим на время наш зоопарк, – сказал он. – Будем говорить как взрослые люди.

Я поднялся на ноги, отряхивая песок с джинсов. Потом я часто размышлял, откуда берется на волках человеческая одежда, если они, казалось бы, оставили ее в том месте, где перекинулись. Еще мне было интересно, откуда в моем кармане вновь появился мой телефон – и где он лежал все это время?

Помню, что тогда я подумал об этом в первый раз, и директор Гройль мгновенно услышал мою мысль. Услышал и даже ответил.

– Время дискретно, – загадочно произнес он. – Одну человеческую секунду назад ты стоял на дороге, возле мотоцикла. Через секунду ты вернулся бы туда же. Что мешает тебе возникнуть ненадолго в промежутке?

Я ничего не понял.

– Представь себе время и пространство в виде многомерной координатной сетки, – продолжал он терпеливо. – Ты можешь локализоваться в любом месте и времени. Остается понять, кто позволит тебе это сделать, и откуда ты возьмешь необходимую энергию, но этот вопрос мы пока вынесем за скобки…

Я помотал головой.

– У меня были плохие отметки по физике, – признался я.

– Прискорбно. Сверхволк должен понимать природу вещей. Хотя… большинству из вас это абсолютно не нужно. Им вполне хватает их картины мира…

Он посмотрел на стоявших поодаль Феликса и Майю. Как мне показалось, с некоторым презрением. Те замерли в нерешительности.

– Свободны, – сказал Гройль и провел своей указкой по воздуху, будто хотел зачеркнуть их фамилии в списке. Я удивился: брат и сестра мгновенно исчезли, как и не было. Похоже, этот господин Старкевич обладал в здешних местах неограниченной силой.

Между тем он снова обернулся ко мне.

– Пойдем-ка, друг мой, – сказал он. – Прогуляемся.

Мы пошли вдоль ручья, как когда-то шли с Виком – только в обратном направлении, по оврагу вниз. Сизый туман поднимался над водой и лизал нам ноги. Невидимые камни поскрипывали под ногами. Один раз я споткнулся о камень, и Гройль учтиво поддержал меня под локоть.

– Ты хотя бы узнал сегодня что-либо новое для себя, темнейджер? – поинтересовался он. – Или просто носился туда-сюда по лесу, как можно заключить по твоему трекингу на карте?

Я покраснел.

– Так… было кое-что, – проговорил я.

На это Гройль только ухмыльнулся.

– Я бы оставил тебе пару дней, чтобы ты погордился собой, – сказал он. – Но не оставлю. У нас нет времени. Ни человечьего, ни волчьего. Мы будем сворачивать наш лагерь. Наш не в меру подозрительный Феликс немного поспешил… спору нет, этот Андрон всегда был недоумком, и его совсем не жалко… но теперь милиция не спускает с нас глаз. А это очень нервирует…

Гройль вроде бы говорил сам с собой, но при этом смотрел на меня. Глаза у него были пустые, но страшные. Я вспомнил, о чем говорил Герман. У него были глаза убийцы.

– Не бойся, – сказал мне Гройль. – Не считай меня врагом. Я мог бы убить тебя давно… очень давно… ты не поверишь, как давно. Но я этого не сделал. Вот и теперь не трону. У меня на тебя совсем другие планы, юный Волков.

– Почему? – только и спросил я.

– Да, ты умнеешь на глазах. Ты не спросил, какие. Ты спросил, почему. И я отвечу. Всего лишь потому, что ты последний из рода Смотрителей – самых крепких, сибирских… Ваш род досаждал нам более всех остальных. С той самой мировой войны, а может и раньше – я так долго не живу, не помню… И вот уже много лет во мне боролись два желания: уничтожить вас всех до одного – или привлечь на свою сторону.

Он говорил негромко, словно сам с собой, но я ловил каждое слово.

– Я специально попал на этап к твоему деду, – продолжал он. – Без малого полвека назад, да… Это тоже был лагерь, но… для взрослых… – он с усмешкой покачал головой. – Герману было двадцать лет. Он уже тогда пытался меня охранять… ну, да ты знаешь, о чем я. Добрый дедушка рассказал тебе о своих подвигах, не так ли? Это было так забавно – открыть ему его же собственную природу… он тогда ничерта не понял, но я-то знал, что мы еще встретимся, и не раз. Быть вечными врагами – это наше проклятье, а может, что-то большее… Судьба…

Я давно перестал понимать, когда он издевается, а когда говорит серьезно. Но он точно не шутил.

– Слушай, что было дальше, Сергей. Со временем мы оба попали в эту милую тихую страну – и так вышло, что поселились бок о бок. Герман очень выгодно устроился работать лесником в Чернолесье, а я совершенно случайно открыл здесь наш лагерь. Очень, очень экологический. Кстати, я назвал его «Эдельвейс». Это имя ни о чем тебе не говорит?

Я покачал головой отрицательно.

– А вот твой отец Матвей хорошо знал, что это значит. Он же увлекался военной историей, неизвестно почему… зов крови? Мне пришлось и ему показать, кто он такой на самом деле. Обожаю эти моменты. Он тоже был изумлен, потрясен, шокирован… ему тогда было чуть больше, чем тебе. Тоже спел мне песенку, как все поют в первый раз… очень трогательную, кстати…

– И он… согласился? – тихо спросил я.

Господин Старкевич, он же Штарк, он же Гройль, легонько похлопал тросточкой по голенищу своего сапога. Он был похож на терпеливого учителя, которому попался туповатый ученик – или хотел быть похожим на такого учителя.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – сказал Гройль. – Ты думаешь о добре и зле. О верности и предательстве. Обо всей этой ерунде, о которой вечно толкуют русские гуманисты в своих романах, от Достоевского до этого… как его… Луковенко? Я правильно называю его фамилию? Послушай меня, Сергей. По умолчанию предполагается, что быть добрым – это значит не делать зла. Допустим. А вот зло себя не ограничивает ни в чем и делает что хочет. Даже если ему вдруг вздумается сотворить что-нибудь хорошее, ха-ха… вот как сейчас. А главное – запомни! – зло всегда бьет первым. Зло не оглядывается. Зло не тормозит. Ну и кто будет в выигрыше, скажи мне?

Я не ответил. Но он говорил дальше, будто ему и не нужен был мой ответ:

– Твой отец так ничего и не понял. Он отчего-то решил, что он будет сражаться на стороне добра, вместе с Германом и этой вашей смешной птицей… Dream team[1], команда победителей, черт побери… только ему было невдомек, что победить он не может. Добро может уничтожить зло, только если само станет злым. Таким образом, зло всегда воюет со злом, а добру в этой системе ценностей вообще не остается места! Не бог весть какая мысль, а свела с ума немало студентов.