Каникулы в Чернолесье - Егоров Александр Альбертович - Страница 13

Дед заметил. Он все про меня понимал. Он обнял меня за плечи и слегка встряхнул.

– Поехали домой, Серый, – сказал он. – Я выдам тебе новую футболку. Эту придется выбросить, она совсем запачкалась. И голова вся в каких-то репьях. Ты что, бегал по кустам? Надеюсь, не один?

Сразу несколько девчонок, сидевших у костра, обернулись на меня и как бы синхронно покраснели – или это пламя от костра снова загорелось ярче? Сразу две из них показали пальцами, будто звонят по телефону, и на этот раз дед сделал вид, что не заметил.

– Так что же? Пойдешь? – спросил он веско.

Я знал, что отказываться нельзя. Он все равно заставит. И я не хотел с ним ссориться. Ну… пока не хотел.

– Пойдем, – сказал я.

Вик снова посмотрел на нас и опустил голову.

– Ты это… заходи, – сказал я ему, но он не ответил.

– Давай, двигай лапами, зубастик, – поторопил дед. – Спать пора. Еще и сниться будет дрянь всякая.

На обратном пути я сидел рядом с ним в его красном пикапе, а самокат валялся в кузове. Я держал в руках свой телефон. Вы не поверите: мне даже пришло несколько сообщений от девочек. Некоторых я узнал по аватаркам. И когда успели, удивлялся я. Машину трясло на кочках, и отвечать я не спешил.

В игры играть тоже не хотелось. Все игры теперь казались смешными и глупыми. А главное – я до сих пор не мог понять, что же случилось со мной сегодня ночью.

Хотя, может быть, мне и не нужно было этого понимать?

– Ну что же, – вдруг сказал дед, не глядя на меня. – Теперь ты знаешь, кто ты. Тебе понравилось?

Я вспомнил Майю. Девчонок-волчиц. И себя, волка.

– Очень, – сказал я.

– Не сомневаюсь.

Тут он покосился на меня. Уж не знаю, что он там увидел, но он как-то невесело усмехнулся.

– Лучше бы ты переломал себе ноги на своем самокате, – сказал он с чувством. – Сидел бы сейчас в гипсе, на веранде в кресле-качалке. Мне было бы куда спокойнее.

Двигатель урчал по-медвежьи, но я слышал каждое слово Германа.

– Ну зачем ты так, дед, – сказал я.

– Затем, что я идиот. Отпустил тебя к ним… так рано. Слишком рано. И потом, ты мог вообще не вернуться.

Он и это знает, подумал я. А сам сказал упрямо:

– Я всегда могу вернуться.

– Ты никуда и не уйдешь, – пообещал дед. – Больше никуда. Я тебя со двора не выпущу до конца каникул.

– Почему? Мы же ничего такого…

– Не скрипи зубами, волчонок, – усмехнулся дед. – И не злись. Ты еще не видел меня в гневе.

– А какой ты в гневе?

Герман глянул в зеркало заднего вида: за нами никто не ехал. Потом нажал на тормоз. Пикап клюнул носом и остановился. Тогда он повернулся ко мне:

– Могу пояснить коротко. Каждому из тех, кто посмеет тебя тронуть, я вспорю его вонючее брюхо и выпущу кишки. Одной левой лапой. По-нашему, по-сибирски…

И он добавил еще несколько конкретных слов. Здесь я почувствовал… ох, боюсь, я почувствовал не совсем то, на что он рассчитывал. Что-то случилось в моем животе, что-то неожиданное.

– Зря мы встали, – сказал я, чувствуя, как на лбу выступает холодный пот. – Дед… давай поскорее домой. Пожалуйста.

– Ага-а, – сказал Герман как бы даже с удовольствием. – Майкины травки подоспели. Это ничего… говорят, от глистов помогает… а то долго ли подцепить, если с каждой дворнягой нюхаться…

Я тихонько застонал. Герман тронул рычаг, и машина рванула вперед.

Герман

Разговора не получилось

Потом парень спал без задних ног в своей комнате. Бледный и измученный. Перед этим… да, перед этим ему пришлось несладко. Пришлось дать ему таблетки от живота. Пробегав полночи из спальни в туалет и обратно, Волков-младший наконец повалился на постель и уснул. Уже занимался рассвет.

Следующий день случился пасмурным, без видимых к тому причин: туман поднимался из долины и наползал на Черный Лес. Солнечный свет еле пробивался сквозь серую хмарь.

Сергей лежал без сил. Даже телефон в руки не брал. Это было на него непохоже.

К полудню из деревни приехал на велосипеде фельдшер по фамилии Жук. У него был выходной, но он, конечно, не мог отказать старому другу Герману, когда тот позвонил. К тому же Герман всегда уважительно называл его «пан доктор»!

Важный Жук не спеша осмотрел больного, пощупал ему живот, взял кровь на анализ, очень внимательно посмотрел на зрачки – неизвестно зачем. Герман стоял рядом. Они с доктором переглянулись.

– К вечеру у молодого человека будет волчий аппетит, – сказал Жук. – Но много есть ему нельзя. А в целом…

Тут Герман сказал что-то по-белорусски, и Жук улыбнулся в усы.

– А в целом надо лежать и не вставать, – велел он. – Возможен рецидив. Кроме того, надо дождаться результатов исследования…

Сергей помотал головой.

– Лежи-лежи, – повторил фельдшер. – Не маши башкой. Не конь.

Они с Германом спустились вниз. Там о чем-то тихо побеседовали, весьма возможно – за парой пива, а затем доктор уехал. Сквозь приоткрытое чердачное окно больной мог слышать, как позвякивает на кочках велосипедный звонок.

Когда Герман вернулся к нему в спальню, Сергей по-прежнему лежал в постели и ни о чем не спрашивал. Телефоном, кажется, не пользовался.

Ближе к вечеру Герман принес наверх чашку с бульоном и сухариками, как предписал врач.

– Лопай, – грубовато сказал он. – Слышал, что сказал доктор?

– Волчий аппетит, да, – ответил Сергей и взглянул на деда исподлобья. Глаза у него были красные, больные. Пану доктору даже почти не пришлось хитрить. Парень выглядел хуже некуда.

– Думаю, у тебя есть ко мне вопросы, – сказал Герман. – Оставим их на завтра. Сейчас тебе надо выздоравливать. Иначе разговора у нас не получится.

Сергей посопел носом. Но промолчал.

– Если мне придется уехать, за тобой присмотрит Карл, – сказал Герман. – И вот что. Если меня долго не будет… присмотри сам за Карлом.

Серый туман не рассеялся и к вечеру. Быстро стемнело, и понятные дневные звуки за окном сменились неясными, темными, ночными. Стало холоднее, и окно пришлось закрыть. Фонари зажглись на высоких мачтах. Еле слышно гудели провода, натянутые между столбами по периметру.

В темноте Сергей проверил телефон: новых сообщений не было. Экранчик светился зеленым, и лицо смотрящего от этого казалось очень таинственным.

Экран погас. Сергей уткнулся носом в подушку.

Но дед не спал. Подняв оконную раму, он выглядывал на улицу. Ворон Карл сидел, нахохлившись, на столе под желтой лампой.

– Озяб? – спросил Герман.

– Не дождетесь, – отвечал ворон.

– Может, захлопнуть окно? Тогда я его не услышу.

Ворон не пошевелился.

– Думаешь, он не придет? – спросил Герман.

– Пр-ридет, – отозвался ворон. Голос у него был не скрипучий, а скорее хриплый, зажатый, как в трубке старой рации.

Может быть, поэтому Герман посмотрел на свою «моторолу». Та не подавала признаков жизни.

– Я готов принять его условия, – проговорил Герман, как бы ни к кому не обращаясь. – Теперь уже готов. Они нас переиграли. Опередили. Он уже с ними. И то правда: что мы можем предложить парню четырнадцати лет? А они могут.

– Др-руг, – деревянным голосом произнес Карл. Похоже, он мыслил не хуже человека, только не любил говорить много.

– Да. Еще и друг. С друзьями у нас тут совсем хреново. Думаешь, этот бродяга Вик, или как его там звать, нарочно затянул его в свою чертову стаю?

– Бр-ред, – каркнул ворон.

– Ну да, ну да. Мне тоже кажется, что он тут ни при чем. Его тоже развели втемную. Это они могут. И все же интересно, почему этот молчун подружился с Сережкой? Почему… именно он?

Ворон хотел что-то ответить, но в этот момент ожила рация на столе. Старый Герман протянул руку – наверно, даже слишком поспешно.

Раздалось уже знакомое шипение, больше похожее на радиопомехи, и этот шум каким-то чудом понимал Герман.

– Ты здесь? – спросил он.

Ответом был короткий, но насыщенный отрезок шума.

– Я выхожу, – сказал Герман.