Солдаты Третьей мировой - Михеев Михаил Александрович - Страница 43

– Помнишь, я рассказывал о своей родне в России? Я бывал там… не раз. Прости, я не говорил тебе об этом. Но понял – те, кто живет в России, становятся другими. Просто потому, что другие масштабы. Потому, что по-настоящему здесь никто никого не контролирует – это просто невозможно. И по факту люди здесь куда более свободны, чем в любой другой стране.

– Какие-нибудь тумба-юмба с тобой не согласятся, – усмехнулась Дина. Как ни странно, разговор ее не тяготил, это она поняла мгновенно.

– Я сказал страна, а не племя. Хотя и там не все в этом плане так уж просто. Чем сложнее структура, тем больше ограничений, добровольных и не очень. Но не о том речь. Я просто вспомнил историю своей страны.

– Израиля?

– Польши. В Израиле я – поляк, ты – русская. Не забыла?

– Нет.

– Это хорошо. Точнее, плохо. Для Израиля. Он высасывает нас досуха, но никогда не станет нам родиной. Это наши проблемы – так считают «полноценные», – тут Полански скривился, – евреи. А на самом деле – это его беда. Потому что ведет к расколу общества и не самой лучшей перспективе для любого государства. Но мы отвлеклись. Не устала еще от моих умствований?

– Нет, – мотнула головой Дина.

– Это хорошо. Так вот, я вспомнил историю Польши. Вспомнил гордость, унижение, попытки вернуть величие, создать настоящую империю… Дада, империю, и неважно, как это называется. Вспомнил, как идиоты разорвали все мечты, а потом те, кто вовремя прижал своих мерзавцев к ногтю, разорвали саму Польшу. Вспомнил потуги воссоздать былое величие. И полное непонимание того, как это сделать. Страна плясала на граблях. А там, у родни, я увидел совсем другое. Страну, которая, пройдя не меньше испытаний, сохранила величие. И в которой поляк, которого все за кордоном называют русским, остается поляком. И никто не пытается лишить его корней. Я, наверное, крайне сумбурно объясняю?

– Ничего, я поняла. Мой дед, – тут Дина непроизвольно огляделась, будто ощутив за своей стеной незримую тень, – тоже считал себя русским, а потом уже евреем. И что было дальше?

– Дальше просто. Я пошел к местным фээсбэшникам и предложил им сотрудничество. Как ни странно, от мальчишки не отмахнулись. Ну а остальное – маловажные технические подробности.

Дина несколько минут сидела, будто кол проглотив. Все-таки услышанное стало для нее шоком. Менее тяжелым, правда, чем можно было ожидать. Все же и нервы у девушки были крепкие, да и обстрелянный офицер готов ко многому. Полански сочувственно смотрел на нее. Потом Дина вздохнула:

– Скажи, между нами это хоть что-то меняет?

– В моем отношении к тебе – нет.

– В моем тоже, – кивнула девушка. В конце концов, обратно в Израиль ее все равно не тянуло.

– Ну и замечательно. И вот что. Я тут, грешным делом, подумал…

– Идиот! Головой думать надо.

Они переглянулись и синхронно рассмеялись. А чуть позже Дина подумала, что начинать семейную жизнь с взаимопонимания – это не так уж и плохо. Мыслят они, во всяком случае, одинаково.

Дальний Восток. Это же время

Стоило признать, в жизни Иосиацу изменилось многое и резко. Для начала, он улетел обратно, в Приамурье, теперь уже в новом статусе, и обращались с ним подчеркнуто вежливо. Правда, оружие не дали, но, с другой стороны, оно капитану сейчас и не требовалось. Зато выдали новенькую, с иголочки, форму – ее у русских было как грязи, военных складов они захватили множество.

А еще был доступ в сеть, что оказалось для капитана едва ли не важнее всего. Как ни крути, он был продуктом информационного общества. Не меньшим, пожалуй, чем Танака, пускай даже сам себе в том не признавался. Отсутствие потока информации вызывало у него самую настоящую ломку, сродни наркотической. И потому доступ в интернет, пускай даже к самым обычным, открытым сайтам, ощущался глотком воды посреди пустыни.

А информация шла неутешительная. Во всяком случае, для Японии. Русские планомерно зачищали северные острова, и их президент уже заявил, что воевать они ныне будут лишь на собственной территории. В переводе с дипломатического языка на обычный это значило, что те острова, которые русские займут, они отдавать не собираются и никуда с них не уйдут. К слову, из Китая к моменту президентской речи русские войска уже вывели. Теперь разбираться с засевшими на континенте самураями предстояло самим китайцам. Островитяне же, частенько сдающиеся всегда исполняющим договоренности и не склонным к зверствам русским, ныне уперлись рогом. Все же они хорошо знали восточные традиции и насчет своей участи не обольщались.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

К слову, это был неплохой повод задуматься о том, почему обычно стойкие в бою японские солдаты часто предпочитали не связываться с русскими. И уж конечно, не упираться рогом в бою с ними. Прошло без малого сто лет, а в коллективной памяти народа, похоже, все еще держались намертво въевшиеся впечатления о последней большой войне. Тогда четыре года американцы и японцы с переменным успехом бодались друг с другом, и даже атомные бомбардировки не обозначили для американцев решительный успех. А затем пришли русские и в разы меньшими, чем у островитян, силами раскатали их в тонкий блин. Походя, не напрягаясь. Десятилетия прошли – а страх остался. Хоть и не принято было об этом говорить в обществе, но он не раз сдерживал японские амбиции раньше, сбивал боевой дух самураев и теперь.

Однако русских, судя по всему, устраивало вялотекущее бодание в Китае. К тому же союзнические обязательства они выполнили более чем полностью, эвакуация японских войск с континента была затруднена, и в результате на островах встречать опытных, хорошо подготовленных солдат было просто нечем. А потери среди излишне расплодившихся китайцев их не волновали в принципе. Цинизм, конечно, однако такова политика.

Неудивительно, что для Иосиацу поскорей закончить войну стало едва ли не делом чести. Увы, сейчас это было вне его компетенции. А вот минимизировать потери после нее, очень возможно, будет уже в его силах. Но добиться чего-либо, не имея за спиной крепкого тыла, ой как непросто, и неудивительно, что, прибыв на место, капитан залез в работу по уши, вербуя сторонников и будущих помощников из числа пленных. Работа, даже с русской помощью, тяжелая и неблагодарная.

Вначале, конечно, все было не так уж и плохо. Все же солдаты его собственного подразделения, те, которых Иосиацу вытащил практически с того света, успели намертво уяснить: капитан плохого не посоветует. Вдобавок они оказались в своего рода привилегированном положении относительно других пленных. Чуть полегче работа, теплее бараки, лучше пища… Самую малость, конечно, однако в их положении достаточно, чтобы оценить свою удачу. И понять, благодаря кому так случилось, тоже. Неудивительно, что капитана они встречали, как героя, и на вербовку пошли охотно. Жаль только, было их мало, а другие на контакт шли куда хуже.

Разумеется, сам факт пребывания в русском плену изрядно ломал стереотипы, вбитые пропагандой в головы японских солдат. Плюс к тому, Иосиацу хорошо помнил два правила общения с подчиненными. Хочешь доверительного общения – будь проще, и к тебе потянутся такие же одноклеточные. Хочешь дисциплины – стань шаманом. Настоящим шаманом. А настоящий шаман отличается от китайской подделки тем, что не прыгает с бубном, а бьет в бубен несогласным. В общем, дело двигалось, но крайне медленно. Впрочем, пропахший махоркой капитан был еще в самом начале своего пути.

Но главным было даже не это. Иосиацу начали готовить к предстоящей карьере, и делать это целенаправленно. Причем не дрессировать. Нет, его учили понимать процессы, и класс преподавателей в разы превосходил тех, с кем капитану пришлось иметь дело на родине. В общем, то, что дорога его не будет усыпана розами, Иосиацу понимал и раньше, но по-настоящему это дошло до него лишь сейчас.

Игровая база. Это же время

Павел Сурков был доволен собой. Нельзя сказать, что это было для него каким-нибудь из ряда вон выходящим явлением. Неисправимый оптимист, он вообще редко унывал. И главным объектом, на который распространялось его хорошее настроение, был, разумеется, он сам.