Прорыв под Сталинградом - Герлах Генрих - Страница 56

– Да, мы отлично провели время. Война практически не ощущается. Театры, кафе, бары переполнены, все, в общем, как и было в мирное время… Каков настрой? Да, конечно, просачивается информация о том, что в Сталинграде не все спокойно. Но все пребывают в уверенности, что ситуация не выйдет из-под контроля. А вот, знаете ли, в берлинском варьете “Винтергартен”…

Полковник фон Герман, молча устремив взгляд на занесенную дорогу, погружен в раздумья и не обращает на беседу офицеров никакого внимания. Он пытается сосредоточиться на новом боевом задании. К югу, в районе хутора Цыбенко, ситуация накануне сильно ухудшилась.

Ну вот, опять они застряли в сугробе. Выходим, толкаем!.. В этот январский день на улице собачий холод. Дыхание срывается с губ клубами пара, растворяясь на пробирающем до костей морозе. Разгребающие снег румынские солдаты помогают вывернуть обратно на дорогу. От них осталась лишь кожа да кости, еще немного – и они тоже погибнут от обморожения. Полковник угощает их сигаретами из своих скромных запасов, которые те с благодарностью принимают.

Когда они достигают цели, солнце уже зашло за горизонт. В балке теснятся заглубленные в землю крохотные блиндажи, из щелей падает слабый свет. Здесь располагается штаб одной из пехотных дивизий.

Блиндаж генерала освещают две электрические лампочки. За устланным картами столом сидит офицер генерального штаба, сравнительно молодой подполковник, и быстро делает пометки угольным карандашом, левой рукой прижимая к уху телефонную трубку. Генерал в потрепанном мундире расхаживает из угла в угол. Верхние пуговицы расстегнуты, вместо шарфа шею окутывает широкая горловина коричневого шерстяного свитера. Его редкие волосы почти полностью седы, щетина отросла, видом он напоминает капитана рыболовного судна. Полковник фон Герман докладывает. Померкший взгляд генерала на секунду оживляется. Он радостно жмет полковнику обе руки, похлопывает по плечу.

– Слава богу, вы здесь, слава богу!.. В каком составе вы прибыли?

Фон Герман изумленно глядит на него, медля с ответом.

– В каком составе, господин генерал?.. Вот я… И два моих офицера!

– Что?.. Что?! Но… Этого не может быть! Где же ваши танки?

– У нас не осталось ни одного танка, господин генерал.

Тот медленно поднимает руку и потирает горло, словно его сжала невидимая ладонь.

– Н-да… Что же мне остается делать?..

И по измученному, изборожденному морщинами лицу катятся настоящие слезы. Рука безвольно опускается. Трясущиеся губы еле слышно повторяют:

– Что же мне делать…

Охваченный внезапным порывом, генерал бросается к столу.

– Вот, поглядите, сегодня русские прорвали оборону здесь и здесь. В одном месте нам удалось как-то преградить им путь, собрав все, что удалось наскрести по полковому резерву… На второй участок были брошены обозные и связисты. Но только что полк на левом фланге сообщил, что советские войска пробили брешь и там. На север сейчас движется батальон русских солдат. Маршем!.. На их пути ничего нет… И у меня нет больше ни единого человека, которого я мог бы послать им навстречу, понимаете? Ни единого!

Гедиг и Бройер тем временем присели на скамью у стены; на них никто не обращает внимания. Капитан, вытаращив глаза, смотрит на обер-лейтенанта и молчит. Кажется, до него только сейчас дошло, куда он вернулся.

Телефон не умолкает, сообщая все новые и новые печальные известия. Вдруг штабной, до этого работавший не покладая рук, на некоторое время пораженно откладывает трубку. Вновь взявшись за карандаш и внеся новые правки, он оценивающе глядит на карту. Звонкий тембр его голоса никак не вяжется с мрачным смыслом слов.

– Что вы сказали, господин полковник?.. Не можете?.. Должны смочь! Вы обязаны изыскать возможность вывести из батальона еще два взвода… Расставьте солдат на расстоянии тридцати метров друг от друга и обстреливайте гребень кургана фланговым пулеметным огнем… Нет! Больше никого направить не могу… Повторяю, должны смочь!.. Что?.. Так точно, это приказ генерала. Отбой!

– У вас ведь за плечами солидный опыт руководства танковыми войсками, полковник, – помолчав, цедит сквозь зубы генерал. – Вы уже сталкивались с подобными ситуациями! Помогите мне, скажите откровенно: выхода и правда нет? Или можно еще хоть что-то предпринять?

Полковник фон Герман молча пожимает плечами. Задание вдруг кажется ему начисто лишенным смысла. Согласно приказу командарма он должен принять под свое командование полк на правом фланге, объединив его с левым полком соседней дивизии. Неужели в верхах и впрямь полагают, будто отчаянное положение может спасти создание внутри существующей отлаженной схемы нового, совершенно чуждого, еще ни с кем не скоординированного командного пункта? Что за бессмыслица! Ведь здесь банально не хватает людских ресурсов! Не хватает отдохнувших, готовых ринуться в бой частей – хотя бы одной!

Повисает молчание. Наконец генерал не выдерживает:

– Из корпуса обещали прислать двести человек. С их помощью можно было бы… Куда же они запропастились? Мы ждали их к полудню…

И снова пауза. Генерал опять принимается расхаживать из угла в угол, не может найти себе места. Всех охватывает гнетущее чувство беспомощности. Вдруг со скрипом отворяется низенькая дверь, колышется занавеска, и в блиндаж протискиваются два офицера. На одном из них белый камуфляж, на плече пистолет-пулемет. Он бредет согнувшись, едва волоча ноги, с трудом поднимает руку, чтобы отдать честь. В тишине раздаются обрывистые звуки его слабого голоса:

– Капитан Лемке и двести бойцов прибыли.

– Наконец-то! Мы вас заждались… Но что это с вами? Что за вид?.. Вы никак больны?

– Только что встал с койки, господин генерал… Шесть недель провел в лазарете с ревматизмом.

– Пресвятая Дева Мария, как же вас сюда занесло?! Мне нужны солдаты, а не инвалиды!

Капитан не ведет и бровью.

– Солдаты в том же состоянии, господин генерал, – тихо и холодно отвечает он. – Все либо из числа больных, либо раненых. Большую часть, как и меня, подняли из лазарета.

Раскрыв рот, генерал переводит взгляд с одного офицера на другого и вдруг ни с того ни с сего в приступе необъяснимой, обращенной сразу на весь мир ярости накидывается на капитана:

– Вы что это себе думаете, а?.. Ситуация крайне, крайне серьезная! О чем вы думали?.. Я вам помочь ничем не смогу! Видать, мы все тут сдохнем как собаки… Так, видите этот гребень? Это ваш отрезок. Его необходимо удержать любой ценой, сражаться до последнего солдата, вы поняли?.. Передайте своим, что от них, и только от них зависит дальнейшая судьба Шестой армии!

Капитан не трогается с места, лишь молча таращится на командира. Затем медленно, с явным трудом бормочет:

– Господин генерал… Мы с утра… ничего… не ели. Разрешите…

– Да-да, разумеется… Казначей, распорядитесь немедленно выдать всем новоприбывшим походный паек. Только пошевеливайтесь, нельзя терять ни минуты!

Подошедший вместе с Лемке казначей глубоко вздыхает.

– Никак невозможно, господин генерал.

– Как – невозможно? Должно быть возможно! Вас для этого и назначили!

– Ничего не осталось, господин генерал. Вот уже несколько недель наш паек составляет сто пятьдесят граммов хлеба на человека в сутки – сверх этого ничего не поступает. Мы истощили все запасы – нет хлеба, нет консервов, действительно ничего. Я мог бы с трудом накормить троих или четверых сверх наших людей, но никак не двести человек…

У генерала опускаются руки. Его охватывает безразличие.

– Значит, придется идти так, – вполголоса произносит он.

Он подходит к потерявшем дар речи капитану, берет его ладони в свои. В глазах генерала опять стоят слезы.

– Это ужасно, знаю… – шепчет он. – Но не могу помочь абсолютно ничем!..

После долгих переговоров командование армией по просьбе штаба корпуса отменяет данный полковнику фон Герману приказ. У генерала толком нет времени попрощаться – он и его начштаба давно уже вернулись к карте.