Иль Догхр. Проклятие Эмира (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 17

Глава 20

— Я не стану повторять дважды! Сегодня ты должна это сделать и покончим с этим. Никто не узнает! — Ахмад, пожалуйста… я прошу тебя. Ведь можно… — Нельзя! Надо было думать, когда ты ходила к реке с моими детьми! Когда ты вообще приближалась к ним, а я тебе запрещал! Разве я не говорил тебе не приближаться к ним? Его лицо изменилось, он выглядел не похожим на себя. Даже сквозь смуглость проглядывалась неестественная бледность, а глаза горели и блестели сухим блеском. — Я не обижала твоих детей! — При чем здесь это? Девочки ни к кому не привязывались, никому не доверяли. Они всегда слушались слуг и находились на своей половине дома. Ты это изменила! — Но им нравилось наше общение, они ожили, они приходили ко мне, смеялись, радовались жизни. Разве я навредила им нашим общением. — Ты навредила! Себе! Рыкнул на меня, продолжая стоять в нескольких метрах. — Но разве невозможно доказать? Есть камеры есть свидетели. — Да! Есть! Камеры, на которых ТЫ! Свидетели, которые видели ТЕБЯ! — А полиция? — Ты хочешь знать что сказали в полиции? Кивнула, сжимая руки и молясь про себя, чтобы хотя бы оттуда новости были хорошими, чтобы хотя бы там меня не подозревали. — Пока что мне удается удержать их от вызова тебя в участок, но допрос будет и не один. Мне уже сказали, что тебе потребуется адвокат. Они опрашивают тех же свидетелей. Записи с камер я уничтожил…Но я не смогу убить каждого кто тебя видел. Его слова…его горячность, с которой он это говорил, заставили меня ощутить как сильно бьется мое сердце. — Зачем ты это делаешь? Почему…почему пытаешься защитить меня? — Потому что ты делишь со мной постель! Потому что я сам не верю в то что ты виновата…но не дай Бог мне усомниться в тебе. Страшнее палача ты не найдешь! А сейчас давай, глотай таблетки. Чтоб потом никто не посмел сказать, что у тебя был мотив. Я запираю эту комнату. Отсюда ты выйдешь только без ребенка…И еще. Не выходи из дома. Потому что сплетни очень быстро распространяются. Потому что тебя раздерут на части едва ты останешься без моей охраны. — За что? — За смерть ребенка. Людям страшно, и они хотят найти виноватого… и легче всего, чтобы это стала ты. Чужая, с другим цветом кожи, глаз и волос. Они тебя уже обвинили и вынесли приговор. Ты сможешь отсюда выйти, когда истинный виновный будет найден! — А если не будет? — Молись, чтобы был! И он ушел, оставив меня одну и закрыв дверь на ключ снаружи. *** Передо мной стакан с водой и две таблетки. Я смотрю на них и понимаю, что не могу этого сделать. Не могу их принять, не могу убить малыша. Я всегда относилась очень отрицательно к абортам…Нет, я не умаляю права женщины делать со своим телом то, что она считает нужным. Но ребенок — это уже не мое тело. Это человек. Маленький, беспомощный и совершенно беззащитный перед нашими решениями. Но также совершенно не понимать себя, не понимать это стремление защитить нерожденного ребенка того, кого я ненавидела…кого презирала от всего сердца и мечтала, как угодно, оказаться на свободе. Неужели это сейчас не момент когда нужно самой избавиться от ребенка, самой его уничтожить. И этот ребенок может принести мне только горе, только проблемы. Его используют против меня! Это приговор! Но только от мысли об этом все внутри холодеет, сердце сжимается до адской боли, и я чувствую невыносимую агонию. Я не могу потерять ЕГО ребенка…ЕГО! А кто он мне? Муж? Нет! Жестокий тиран, палач, насильник, истязатель. Этот малыш не родится от страстной любви. Я даже знаю когда мы его зачали…Но разве это имеет значение? Его собственный отец от него хочет отказаться. А я…я не хочу отказываться. Он нужен мне этот малыш. Он мне необходим, потому что это прежде всего частичка меня, это прежде всего МОЙ ребенок. Моя кровь и моя плоть. Сколько времени прошло с тех пор, как узнала… а кажется, что малыш принадлежит только мне, что я уже точно чувствую его, знаю, что он должен родиться. Я дура. Всегда была дурой. И я не должна беречь этого малыша. Не должна так сходить с ума от того, что представляю его потерю. Если я ненавижу его отца, то как могу желать его ребенка. А я ненавижу Ахмада? И на этот вопрос почему-то больше нет ответа. Дверь моей комнаты распахнулась, и я увидела на пороге Самиду. Она осмотрелась по сторонам и прикрыла ее. Я вскочила и попятилась назад, сжимая в руках еще один тест на беременность и заслоняя спиной таблетки. Меньше всего я ожидала увидеть здесь эту страшную женщину. Меньше всего я вообще хотела ее видеть. — Я знаю, что ты беременна, Аллаена! Вздернула подбородок. Стараясь не показать, что боюсь ее, что меня пугает даже ее страшный черный взгляд, вороний нос и какая-то замогильная мрачность во всем ее облике. — Зачем вы пришли? Я позову охрану. — Я пришла помочь тебе! Я ей не верила. Эти страшные черные глаза, эти круги под ними и неизменно черный платок на голове. Даже ее кожа темного пергаментного цвета. Губы тонкие, узкие. Прорезанные морщинами сверху и снизу. — Уходите! — Я спрячу тебя…он не сможет навредить ребенку. Пройдет время гнева, и он поймет, что ребенка убивать нельзя. Я спасу твоего малыша, Аллаена. — Нет никакого ребенка! Это все сплетни! — Ложь! И я прекрасно знаю, что ты беременна! Как и знаю, что на этом столе таблетки с помощью, которых от твоего приплода хотят избавиться. Мы не были друзьями…, да я и не стремилась. Но в тебе мой внук или внучка. Я не хочу, чтобы ты от них избавлялась. Идем я отведу тебя в безопасное место. Через несколько дней таблетки будет пить поздно, а на полноценный аборт он может быть и не решится. Ну и кто знает какой поворот примет дело…может быть ты и правда окажешься невиновной. — Я невиновна! — Это знаешь только ты! — Я не трогала девочек! — Думаешь Ахмад верит тебе на все сто? Думаешь он сам не примет участие в казни, если вдруг заподозрит тебя? Как ты думаешь, что может тебя спасти? Только ребенок! Идем! Она говорила, а я понимала, что она права и у меня нет выбора. У меня нет иного шанса оставить своего малыша в живых, не дать убить его этим ядом. — Идем! Я выведу тебя окольными путями, посидишь в сарае. Пусть поищут…Потом, когда все утихнет вернешься. — Зачем это тебе? — Мне? Я уже сказала в тебе моя кровь. Я долго ждала внуков, может быть, ты родишь мальчика. И я ей доверилась. Позволила увести себя из комнаты и увлечь длинными темными коридорами, лабиринтами этого дома, которыми я раньше даже не ходила. Она вцепилась в мою руку и буквально тащила за собой. Потом вдруг остановилась. — Я переведу дух. Иди вперед к двери. Там сарай. Там я тебя хочу спрятать. Оставалось только надеяться, что я поступаю правильно. Когда одна из дверей впереди нас распахнулась Самида вдруг со всей силы толкнула меня в спину. Я вылетела на улицу и упала на песок, а вокруг меня ботинки, сандалии, ноги…ноги… я валяюсь в середине толпы. — Я обещала вам ее привести?! Вот она! Убийца дочерей Ахмада! Ведьма, которая заморочила ему голову! Беременная тварь, которая убила малышек, чтобы сделать свое отродье наследником!

Глава 21

Мне стало страшно. Ничего более адского и дикого я в своей жизни не испытывала. Особенно когда увидела их лица и глаза. Они смотрели на меня так, словно уже вынесли приговор. Они ждали…Самида привела меня на казнь. Потому что рядом со мной была вырыта яма. Не могила, а именно яма. И я, кажется, поняла зачем они ее вырыли. Размером с человеческий рост, круглая и узкая, она рассчитана на то, чтобы закопать в ней кого-то стоя, оставив голову снаружи. По коже пробежали мурашки, и я невольно прижала руку к животу. Я должна себя защитить, должна убедить их, что ничего не сделала. Наивная дурочка. Я думала, что всему причина то, что они считают меня убийцей. Но это намного глубже. Эта ненависть она сильнее и острее, чем просто подозрения. — Убийца! — Закидать камнями! Превратить ее морду в мясо! — Уничтожить тварь! — Разорвать суку! — Я никого не убивала! Послушайте, дайте все объяснить! Молитвенно сложила руки, всматриваясь в лица и надеясь достучаться хоть до кого-то. Вот они. Многие из них мне знакомы. Они работают в доме, они работают на кухне, кто-то в саду. Они живут в окрестных деревнях, и я видела их на рынке. Они же меня знают. Они здоровались со мной. Эти мужчины и женщины. Они мне улыбались. А сейчас смотрят на меня с ненавистью. Они желают мне смерти. И не просто смерти, они жаждут моих мучений. — Никто не станет тебя слушать! Ты увела несчастных девочек, ты их топила и издевалась над ними! Одна из женщин указала на меня пальцем, потом швырнула в меня комок земли и некоторые повторили за ней. Я увернулась, но грязь попала мне на грудь и выпачкала светлое платье. — Ты заморочила голову нашему хозяину! — Ты чужая! — Убить ее! Казнить! Пока его нет! — Вы ошибаетесь! Кто-то ввел вас в заблуждение! Пусть меня судят, пусть мне вынесет приговор полиция или суд! — Он купит суд ради тебя! Ты свела его с ума! — послышался голос Лами и я увидела ее в толпе. Она злорадно улыбалась и задрав голову смотрела на меня свысока. — Эта женщина! — указала на меня, — Она проникла в нашу семью как змея. Вначале окрутив моего покойного мужа и сбежав с ним. Прелюбодейка! Она соблазнила его! Она была с мужчиной наедине в гостинице и ей сошло с рук! Потом она решила убить дочерей Ахмада ибн Бея. Избавиться от них, чтобы ее ублюдок стал наследником и единственным претендентом на имущество эмира! Она хитрая и подлая змея равнодушно убивала маленьких девочек. Мучила их, топила. Вывела слепых к реке! — СУКА! Убить ее! Казнить! — Да! Казнить! Ведьма! — Пожалуйста…это все неправда. Меня обманом заставили бежать, я ниекогда не изменяла своему мужу! — Он тебе не муж! — рявкнула Лами — И теперь никогда им не станет! И только сейчас я вдруг поняла — она неравнодушна к Ахмаду. Это не ярость из-за Рамиля, это не ревность к его страсти. Нет. Это хуже. Она хочет Ахмада. Ее бешенство, ее дикая злоба вызвана страстью или алчностью из-за эмира, а не его сына. Меня схватили и, подняв с песка, швырнули в эту яму, а потом принялись закапывать. По самую шею, так чтоб голова осталась сверху. И мне стало не просто страшно, стало дико до чего может дойти человеческая жестокость нагнетаемая кем-то таким, как Самида и Лами. Что может сделать пропаганда, как она вывернет сознание человека и зомбирует его мысли, как превращается в стадо то общество, которое еще вчера было цивилизованным. Днями и долгими неделями они подстрекали людей, они сплетничали, нагнетали, настраивали. Они готовили почву, на которой однажды раскроет свои огненные, ядовитые лепестки цветок ненависти, цветок смерти. Им сказали «фас» им бросили кость. Это работа не одного дня. Наверное, сегодня я умру. И моя смерть будет страшной. Моя смерть будет как у той девушки в жутком арабском фильме. Девушке, которую заподозрили в измене, закопали в такую же яму и забили камнями. Они забьют меня и моего ребенка. Но он не почувствует боли. Болт почувствую я. Когда-то давно, когда я ходила на курсы психологии нам показывали ролик, который сняли где-то в Китае. Когда девушка пришла на прием к стоматологу, а люди, сидящие рядом с ней, начали вставать. Она посмотрела на них и тоже встала. Потом несколько человек ушли, а еще несколько продолжили вставать с определенным интервалом времени, девушка тоже вставала…Но самое странное, что, когда все люди ушли девушка продолжила вставать…Толпа меняет сознание. Если делают все, то и я должен. И так каждый из них. Каждый из этих людей, которые орут и желают мне смерти. Все они повторяют друг за другом. Кричать бесполезно. Эмир уехал. Его нет дома. Они забьют меня. А когда он вернется, то Самида скажет, что толпа свершила самосуд. Толпу не накажешь. Я не знаю, как мне удалось изловчится и вырваться из рук своих палачей. Я выскочила из ямы и побежала, но меня догнали. Повалили на землю и начали бить. Они набросились на меня буквально все. Рвали мои волосы, избивали ногами, руками, щипали, выкручивали мою кожу и царапали. Их кулаки, ботинки, ноги были везде, они истязали мое тело. Я кричала и умоляла остановиться, я говорила, что внутри меня ребенок и тогда они били меня по животу. Не мужчины…нет, женщины. Они намеренно наносили удары ногами в низ живота. Так сильно, что перед глазами темнело и я задыхалась от боли. Не о чем и некого просить. Они здесь чтобы убить меня, они все здесь чтобы отомстить мне за цвет кожи, цвет волос, другой язык, менталитет и за то, что я смогла приблизиться к эмиру. Они здесь, чтобы уничтожить то, что им чуждо и непонятно. Это длилось бесконечно и, кажется, я перестала видеть, перестала чувствовать адские страдания. Пока не услыхала выстрелы, и толпа не бросилась врассыпную. Я увидела, как несколько самых рьяных моих палачей упали на землю с широко раскрытыми глазами и дырками на лбу. Но я не могла пошевелиться. Я лежала на земле и не чувствовала рук и ног. Не чувствовала своего тела. Мне казалось, что я вся сплошная адская боль, я раскрытая рана и я вся вывернута наизнанку. Потянулась рукой к ногам, по которым текло что-то горячее и посмотрела на свои ладони — они все в крови. Ребенка больше нет…они убили его. Всхлипнула и почувствовала, как от слез запекло израненное лицо. — Вика…маленькая моя…посмотри на меня. Голос Ахмада заставил тихо застонать, но сказать я ничего не могла, только приоткрыть опухшие глаза, чтобы увидеть его лицо. — Тшшш…сейчас…сейчас я унесу тебя отсюда. Сейчас станет легче. Сейчас, моя девочка. Он поднял меня на руки и от адской боли я потеряла сознание.