Дрянь с историей (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 23

— Браслет не сниму, — со смешком сообщил Серафим.

Интонация и слова неприятно задели. Не настолько, чтобы расстроиться, но достаточно, чтобы передумать переводить разговор в серьёзное русло. Во всяком случае, прямо сейчас. Если его так волнует браслет, то кстати было напомнить связанный с ним договор.

— А с юбкой поможешь? — насмешливо ответила она, повернувшись спиной и перекинув распущенные волосы на грудь. О чём она изначально хотела поговорить — уже вылетело из головы, гораздо интереснее оказалось спровоцировать его.

— Вряд ли. Я работаю.

— А кто-то обещал меня развлекать, — бросила она через плечо, начиная раздражаться.

— Разве? Я обещал развлекать себя, — хмыкнул Дрянин, стоявший в метре от неё, скрестив руки на груди.

— Ах вот оно что! Ну развлекай себя дальше, пойду найду кого-нибудь более… — возмущённо выговаривая это, она шагнула к двери, открыла, намереваясь выйти — но не смогла.

Серафим возник рядом и с силой надавил на дверное полотно, с грохотом захлопнув. Обхватил женщину одной рукой за талию, отодвинул, запер дверь на замок, вынул ключ, бросил его в карман брюк. И только после этого отпустил.

— Какого чёрта⁈ — Ева резко обернулась.

— Пока я не разберусь, что ты такое, «искать кого-то» ты не будешь, — спокойно проговорил он.

— Ну ты и с-с-собака на сене! Открой дверь немедленно, а то я буду кричать! Посмотрим, как ты объяснишь… Пусти!

Серафим сначала слушал её возмущение молча, но потом снова схватил за талию и потянул в сторону. Ева возмущённо забилась, пару раз его стукнула, но вывернуться не сумела — куда там! Силён, гад, как…

Когда он толкнул её на постель, Ева набрала воздуха в грудь для крика, но мужчина придавил сверху и заткнул рот поцелуем, завёл её руки за голову, прижал одной ладонью, а второй нашарил подол юбки и рывком задрал до талии.

Желание — тёмное, густое, как патока, жгучее — накрыло с головой. От тяжести его тела, от силы его рук, даже от этой нарочитой грубости. Потому что… скотина, конечно, но она прекрасно понимала, что он очень осторожничает, стараясь не причинять боли.

Ева гневно куснула его за губу, вымещая собственное негодование — больно, но не изо всех сил и не до крови. Застонала, когда он сжал её бедро, притискивая к себе, обхватила ногами за талию. На поцелуй — яростный, колючий, клеймящий — ответила с той же жадностью. Выгнулась, теснее прижимаясь к сильному телу.

Серафим, не прерывая поцелуя, торопливо расстегнул на женщине блузку, стянул эластичное кружево, обнажая грудь. Сжал — мягко, осторожно, лаская кончиками пальцев. Поймал губами новый стон, рванул верхние пуговицы собственной рубашки. Потом всё-таки прервал поцелуй и, ругнувшись, сел, чтобы расстегнуть рукава. Ева потянулась за ним, но с рубашкой помогать — или мешать — не стала. Стащила собственную блузку, отшвырнула в сторону и взялась за застёжку штанов мужчины.

Серафим, снова ругнувшись, содрал рубашку через голову, не расстёгивая до конца, и снова повалил Еву на кровать, возвращаясь к поцелую.

Она не придала значения, а он не сразу заметил, что что-то изменилось. Снова прервал поцелуй и раздосадованно проговорил:

— Сейчас, погоди, опять цепочка порвалась…

— А ты без личины ядовитый? — Ева и не подумала выпускать плечи, в которые жадно впилась пальцами сразу же, как получила такую возможность.

— Нет, но…

Недоверчивое изумление на изменившемся лице ещё немного подняло ей настроение.

— Ну вот и к чёрту твой артефакт. — Она одной рукой накрыла его шею и притянула к себе.

Сопротивляться и уточнять, действительно ли её ничего не смущает, мужчина не стал.

И это хорошо, иначе объяснение рисковало затянуться, потому что его своеобразная наружность всё же смущала, особенно светящиеся глаза. И именно поэтому Ева обрадовалась тому, что цепочка артефакта опять порвалась.

Дрянин в этом своём изменённом — вернее, подлинном — виде по-прежнему слегка пугал. Но поскольку пугал не той реальной угрозой, которую мог представлять, а лишь наружностью, с этим стоило бороться, то есть привыкать и закреплять какие-то позитивные ассоциации. Что может быть в их ситуации позитивнее горячего секса?

Ева быстро поняла, что идея оказалась отличной. Потому что без личины Серафим осторожничал ещё больше, и опасаться его после этого стало откровенно странно. Уже не прикусывал, понимая, что нечеловечески острые зубы могут причинить реальный вред, аккуратнее прижимал и прикасался, помня об острых когтях.

А ещё, конечно, язык. Она правильно запомнила тогда, он действительно был немного другим — длиннее, более узким и подвижным. И это вкупе с осторожностью придавало поцелую особый, неповторимый вкус. Поцелую — и другим, куда более откровенным ласкам, которые заставляли забыть не только о поведении мужчины в другое время, но и о том, что они находятся в общежитии, и мало ли что слышно соседям! И даже собственное имя Ева рисковала забыть — если бы его не напомнил хриплый шёпот мужчины над ухом, зовущий вернуться в реальность. К нему. Отдаваться ему, сгорая в жгучем и ласковом зелёном пламени, и… какой вообще может быть страх!

Что бы у него там ни была за работа, она явно оказалась не настолько срочной, чтобы вспомнить про неё, единожды отвлёкшись, и одним разом они не ограничились. И вскоре Ева, которая уже почти перестала обращать внимание на странный вид его глаз, заметила ещё одну деталь, которая то ли почудилась, то ли…

Показалось, что в таком виде он более чутко реагировал на прикосновения. И было ли дело в личине, или другом настроении, или в понимании, чего от неё можно ждать, но сегодня Серафим давал ей больше свободы, если не позволяя вести в этом танце, то как минимум допуская больше вольностей.

И Ева так увлеклась проверкой своей теории и вообще — им, что очень нескоро вспомнила, что пришла не просто так. То есть и за удовольствием тоже, но ведь не только! Правда, прижимаясь к боку мужчины на смятой постели, заговорила она не о том, а о более насущном.

— Неужели ты никогда не пробовал заниматься сексом в таком виде? Мне кажется, не так трудно найти женщину, согласную на эксперимент.

Он неопределённо поморщился, потом открыл глаза. Медленно моргнул, глядя в потолок.

— Обычно до такой степени откровенности у меня с женщинами не доходит. — Серафим усмехнулся. — Тебе это должно быть знакомо.

— Ну… да, — вздохнула она и со смешком добавила: — И больше одного раза за свидание — тоже новый опыт. Ну и как тебе разница? Как приятнее?

— Без личины, — спокойно подтвердил он, перевёл на неё взгляд — как показалось, задумчивый. — Интересно. Ты в браслете, но твоей реакции на меня это не изменяет. И реагируешь ты не как пиявка. Может, сама расскажешь, что с тобой?

— Зачем? — Она повела плечом. — Нет, спасибо, вынуждена отказаться. И вообще у тебя там срочная работа, нет?

Он усмехнулся её топорной попытке уйти от разговора, повернул голову, чтобы бросить взгляд на стол. Но встать не попытался.

— Подождёт. Ты действительно хотела о чём-то поговорить, но переключилась на другое, или мне показалось?

— В общем да, — рассеянно проговорила она, погладила его по груди. — Ты ведь можешь вести себя нормально, почему иногда ведёшь как полный засранец?

— Ты пришла именно с этим вопросом? — усмехнулся он.

— Нет, это просто к слову пришлось, пока я формулирую мысль.

— Интересное у тебя «к слову». А веду я себя так, как хочется в конкретный момент. Сейчас мне нравится вот так лежать, непривычное ощущение. Не хочется вставать, поэтому я не против поговорить. Ну так что?

— Я заметила одну странность здесь, в ГГОУ, и просто не представляю, с кем можно её обсудить, кроме, как ни странно, тебя. Я почти никого здесь не знаю, а те коллеги, с которыми познакомилась… Странность именно в них.

— О чём ты? — Дрянин нахмурился, явно подобравшись и восприняв сказанное всерьёз, и это несколько приободрило.

— Среди преподавателей необъяснимый раскол. Потусторонники считают себя элитой, а всех остальных — людьми второго сорта.