Все против всех (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 32

Восемь тысяч стрельцов весомая сила, к тому же должны прибыть еще полки из дальних городов, но на это потребно время и помощь вряд ли успеет. Больше всего Иван рассчитывал на артиллерию, стянутую в «большой наяд» из полусотни разнообразных стволов. Но если орудия правильно расставить батареями на холмах, то большие неприятности неприятелю причинят ядра, что способны выносить пикинеров и мушкетеров рядами. Тем более, пушкари были опытные, получают за свой труд серебром. А на прикрытие батарей имелись двенадцать сотен ратников, вооруженных длинными пиками и бердышами — пищалей на всех не хватало.

Поместной кавалерии набралось только шесть тысяч, разномастно вооруженной, и плохо обученной. Плюс тысяч пять татарской и казацкой конницы, еще менее надежной. Исключение «наборная» тысяча — вот их Пожарский держал на особенном счету, отбирая самых лучших. Но сейчас «трудились» именно всадники, постоянно устраивая набеги на тушинцев. И можно было не сомневаться, что если самозванец двинется грозной силою, то об этом в Дмитрове и Лавре вовремя узнают.

Все остальное можно не учитывать — три сотни самострелов или арбалетов в умелых руках «лесных стрелков» могут натворить дел, но в генеральном сражении пользы от стрелков мало. Сотня панцирной конницы в его охране, как дополнение к телохранителям-рындам, и всего две сводные сотни «мушкетеров» — полезны как застрельщики. Вот и все воинство — и двадцати пяти тысяч нет для ровного счета, не считать же мужиков в обозах.

Мало, не сдюжить удара поляков, но сейчас все могло измениться — Иван ожидал посланцев царя Василия — его младшего брата князя Дмитрия и самого молодого боярина, всего 22 года, князя Михайло Скопина-Шуйского, про которого все говорили, что это талантливый воевода. Вот только Иван знал, что его и отравят на пиру в честь одержанной победы, вот только непонятно кто — грешили все на Шуйских…

Глава 43

— Дальше сидеть в Тушино смерти подобно. Окрестности разорены, голод грянет неизбежно. А потому следует идти на Дмитров всеми нашими силами, и побить «князя Старицкого», — в голосе Яна Сапеги явственно просквозила ирония. Поляки скептически восприняли появление сына казненного царем Иваном Грозным удельного князя Владимира Андреевича. И на то у них были весомые доводы — за истекшие семь лет каких только самозванцев не побывало у восточных схизматиков.

Целых два «законных царя» Дмитрия Иоанновича, один молодой, ныне покойный, был убит в Москве, а второй, чуть постарше и совершенно непохожий на первого, сейчас сидел в Тушино, представляя вполне законную и легитимную власть. Причем все сидящие за столом паны прекрасно знали, что после переворота Шуйского первым, кто объявил «Дмитрия Углицкого» чудом «спасшимся» был его дьяк Михайло Молчанов, удушивший юного царя Федора Борисовича Годунова, и сбежавший на польские земли после московского восстания. Там он сыграл роль царя перед Исайкой Болотниковым, которого назначил своим воеводой в позапрошлом году, и велел поднимать бунт против Шуйских и идти на Москву. И лишь затем подобрали более подходящую кандидатуру на роль «воскресшего» Димитрия Иоанновича, более покладистого и управляемого. Великого хулителя московских порядков, которые тот сам и принялся насаждать, организовав Боярскую Думу, Приказы и даже назначив своего личного «тушинского» патриарха Филарета, в миру боярина Федора Никитовича Романова, давнего врага Годуновых.

К ним можно добавить и двух «выборных» царей, что правили прежде — Бориса Годунова и Василия Шуйского. Но если первый воссел на трон вопреки желаний чинов Боярской Думы, то второго оная и посадила на престол, уже вопреки мнению «всей земли», даже выборных не стали собирать, хватило крикунов на Красной площади.

Этим было не грех воспользоваться, что поляки и сделали. К тому же полным полно бродило по землям восточных схизматиков всяческих «царевичей», число которых подвалило к десятку. Их сразу казнили, как только в руки попадались — Лжедмитрий II и царь Василий их ненавидели, да и сами паны двух таких авантюристов приказали удавить без всякой огласки, чтобы под ногами не мешались. И не огорчались — если будет нужно, то найдут новых для этих «игр», и всегда найдутся те, кто «признает» их прилюдно и подтвердит «личность».

Ладно, женщины — монашка Мария Нагая признала в обоих самозванцах своего одного сына, что погиб еще отроком, а Марина Мнишек прилюдно признала «обретенного мужа» — что не сделаешь ради желания считать себя московской царицей. Но бояре вели себя куда подлее — набежавшие в Тушино князья дружно «признали» своего «царя», и притворно удивлялись его «спасению». Правда, такое только поначалу было — сейчас эти самые князья уже в Дмитрове, там кланяются новому самозванцу — князю Старицкому, непонятно откуда взявшемуся седому мужику со странным говором и манерами. И как водится его «признали» — два архимандрита божились и клялись, что «тот самый», а за ними князья Одоевские и бояре, что Годунова раньше поддерживали, к «государю Дмитровскому» повалили.

Плюс сестрица его, уже настоящая — бывшая ливонская королева Мария Владимировна, с которой сам патриарх Гермоген насильственный постриг снял. Так эта старая стерва уже притязания выдвинула на свое «наследие», а повзрослевший «братец» ее вожделения поддержит, в том можно не сомневаться. А это крайне опасно — если московит со шведами в альянс войдут, то отвоюют всю Ливонию с Курляндским герцогством.

Такое возможно — вчера слух распространился, что «Ванька-государь» женится на царевне Ксении Борисовне Годуновой, с которой этот клятый патриарх постриг тоже снял. И положение «тушинского царика» и без того шаткое, сразу же стало плачевным, ведь стоит Годуновой родить сына, то не важно, кто ее муж — на московском троне утвердится династия. А Маринка Мнишек может рожать сколько угодно — никто на Руси ее сыновей за законных царевичей принимать не будет.

Да и сам «Иван Владимирович» оказался крайне опасным противником — большинство русских городов признало его власть, и согласилось собирать ополчение. Ладно бы мужиков с топорами и кольями — целые полки стрельцов спешно готовили, набирали большей частью «охочих людишек». Странное ополчение, на войско похожее больше, причем с «огненным боем». И воеводы у «государя» умелые — постоянно нападают на «тушинцев», громят обозы. Парадоксальная ситуация — «царь Димитрий» держит в осаде Москву, где засел «царь Василий», а его самого блокирует «государь Иоанн Дмитровский», причем последний правитель куда большую половину русских земель к себе расположил. А на долю двух царей намного меньше осталось, а у Василия, почитай только одна столица, и та против него бунтует.

— Атаковать Дмитров нужно немедленно, и всеми силами. Новости очень дурные, сейчас о них скажут!

Громко произнес, соглашаясь с вновь назначенным канцлером, гетман Роман Ружанский, и посмотрел на Василия Михайловича — князь Рубец Мосальский был единственным русским, которого допустили на совет.

— Царь Василий поспешно отправил в Дмитров своего брата, якобы на свадьбу, — тихо произнес князь. И тихо спросил собравшихся поляков:

— То пустое, они сговариваться будут о чем-то?

— Это не важно, — отозвался пан Александр Лисовчиков, — против объединенного русского войска воевать не сможем. Надо идти на Дмитров, раз взять Москву не смогли. И бить врага по частям!

Речь Посполитая в период Смуты была могущественным государством, очень опасным для Русского царства. Паны могли выставить большие частные армии, вроде нынешних ЧВК, противостоять которым русские могли с трудом…

Глава 44

— Без царя «земле» нашей не быть, никак нельзя, — негромко произнес князь Дмитрий Шуйский, а Иван внутренне напрягся — начало было многообещающим. Неужто, сейчас уговаривать его будет царя Василия признать, взамен всякие «плюшки» обещая. Но так номер не пройдет, он о том четко патриарху Гермогену сказал. Старый интриган свое отыграл, он политический банкрот, и фактически нигде, окромя Москвы и нескольких городов уже не правит. Да и те грады уже готовы «переметнутся», идут их посланцы в Дмитров, как ходоки к Ильичу в революцию. Да и самой столице Шуйскими недовольны — блокада свое дело совершила, жители голодовать стали. Нет, он в помощи не отказывал, хлеб слал, но население уже четко усвоило, кто их кормит — агитация велась всесторонняя.