Выбор Геродота - Суханов Сергей Сергеевич - Страница 41

Пока выпивали, Кобон рассказывал о жизни в Коринфе.

После десерта слово снова взял Акерат.

— А вам известно, почему Крез после захвата Ионии и Эолиды отказался от рейда по Спорадам? — Акерат откинулся на спинку клисмоса. По глазам хорошо информированного профета было заметно, что он нетрезв. — Хотя откуда… Так вот, я расскажу. У нас по всей Элладе имеются доверенные люди, которые снабжают храм сведениями. Наш связник Биант из Приены сообщил о планах Креза построить сильный флот для военного похода. Руководство решило, что война на островах усилит морской разбой и подорвет торговлю с полисами Азии. Биант был крупным коневодом. Мы ему велели сказать Крезу, будто жители Родоса, Хиоса и Самоса собрали деньги для закупки большого табуна лошадей. "Зачем?" — спросил царь. "Хотят дать тебе сухопутный бой", — ответил Биант. "Отлично! — говорит Крез. — Мне тогда корабли не нужны, у меня хватит солдат на суше". Он на флот махнул рукой и стал укреплять Сарды. Потом вдруг отношения со Спорадами наладились, и Крез успокоился. Благодарные островитяне отправили в Дельфы посольство с богатыми дарами.

Акерат обратился к Геродоту:

— Тот самый алтарь, на котором ты утром принес жертву Аполлону, — это подарок хиосцев. А серебряную чашу в пронаосе изготовил Феодор с Самоса. Саммеоты прислали ее Крезу в знак примирения, но он решил, что храму она нужнее.

Профет нетрезво хохотнул:

— Все самое ценное в Элладе рано или поздно оказывается в Дельфах.

Ойкет подлил в кратер вина. Ловко орудуя черпаком, Паниасид снова наполнил канфары гостей.

Казалось, Акерата уже не остановить:

— С Крезом был еще случай… Он собрался пойти войной на персидского царя Кира, сына Камбиса. А для уверенности в победе решил испросить разные эллинские оракулы — в Додоне, Абах, Бранхиде… Даже в Ливию отправил посла. К нам тоже царский гонец приплыл. Только Крез от природы был человек мнительный, никому не доверял. И задумал такую проверку: пусть на сотый день каждый посол спросит оракула, что сейчас делает царь. А сам в этот день сварил суп из черепахи и ягненка в медном котле. Связник тут же выпустил трех почтарей с донесением. Один голубь долетел. Пифия изрекла послу Креза то, что требовалось. Все — царь Лидии теперь был наш с потрохами. Дельфы столько золота и серебра еще никогда не получали, так и не удивительно — Крез считался самым богатым царем в Азии. Только он плохо кончил, потому что неверно истолковал второй оракул, которым на этот раз пифия ясно предостерегла его от войны с персами. Хотя он и так был обречен — над ним висело проклятье за грех прапрадеда Гигеса…

Тут, наконец, Акерат почувствовал, что Кобон под столом бьет его коленкой по бедру.

Смущенно кашлянув, профет закончил:

— Ну, в общем, я просто хотел сказать, что многие тайны царей можно объяснить, если знаешь все обстоятельства дела…

— А секреты богов? — спросил Геродот.

Акерат посмотрел на Кобона.

Когда агораном еле заметно покачал головой, жрец снова повернулся к галикарнасцу:

— Давай так… Я уже пьян, много лишнего болтаю… Мне не хотелось бы выставлять себя среди друзей в неподобающем виде. Как говаривал один мудрый скиф: "Первую чашу пьют за здоровье, вторую — для удовольствия, третью — чтобы обрести наглость, а после четвертой наступает безумие"… Вы сколько времени пробудете в Дельфах?

Геродот замялся.

— Да мы особо никуда не торопимся, — ответил за племянника Паниасид.

Акерат хлопнул Геродота по плечу.

— Вот и приходи в храм как-нибудь перед закатом, я к этому времени обычно освобождаюсь. Обсудим твою ре-тру…

После обеда Паниасид сразу завалился спать, а Геродот долго ворочался на тюфяке, проговаривая в уме стихи прорицания. Он терялся в догадках.

Акерат пригласил Геродота в лесху книдян.

К вечеру зеваки из Дельф вернулись домой, а паломники разошлись, поэтому она пустовала. Лишние уши профету были ни к чему.

Облизанные закатным солнцем колонны сочились мутными тенями. Птицы в священной оливковой роще на разные голоса молились остывающему свету. С нижней террасы теменоса доносились недовольные голоса — стража выпроваживала запоздалых посетителей.

— Так вот, о секретах богов… — продолжил профет прерванный накануне разговор. — Обычному смертному намерения олимпийцев никак не могут быть известны. Но мы, дельфийские жрецы, так долго практикуем метафизическую связь с Аполлоном, что можем позволить себе говорить за него.

— Разве то, что изрекает пифия, не является обращением самого бога? — удивился Геродот.

— Это с какой стороны посмотреть, — сказал Акерат совсем уж непонятно. Потом объяснил: — Автор пророчества — один из профетов. Но поскольку он творит в сакральном месте, то, безусловно, слова слагаются в стихи и строфы по воле Аполлона. То есть бог внушает жрецу послание. При этом не раскрывает всю правду, лишь намекает. А Жрец выступает в роли глашатая, который облекает идеи в слова.

— Так ведь я сам слышал, как Аполлон говорил ртом Аристоники.

— Понял что-нибудь?

— Нет.

— Вот именно — и никто не поймет. Ты сам подумай, откуда тогда берутся внятные ретры.

Пораженный Геродот молчал.

Акерат продолжил:

— Раньше пифией служила Периалла. Она от болотных испарений не впадала в такое же буйное помешательство, как Аристоника, поэтому прорицала со смыслом. Этим воспользовался Кобон, который как поставщик храма знал многие наши секреты. К нему обратился царь Спарты Клеомен с просьбой помочь в получении ретры, очерняющей его соправителя Демарата. Клеомен передал через Кобона богатые подарки для Периаллы. Пифия согласилась. Царь получил то, что хотел, но оказалось, что разговор заговорщиков был подслушан одним из жрецов. Когда пифию прижали к стенке, она призналась в святотатстве. Периаллу разжаловали в гиеродулы, а Кобона граждане Дельф изгнали из полиса.

— Так вот как он оказался в Коринфе, — усмехнулся Геродот.

— Да, — подтвердил профет. — Хотя… Ты знаешь, у него остались в храме хорошие связи. В Дельфах уважают его отца, Аристофанта, да и жрецы очень хорошо помнят Кобона, потому что он привозил лучшее вино со Спорад и отличный скот из Беотии. Кобон здесь свой человек.

Акерат на секунду замялся, опасаясь, как бы не сказать лишнего.

Все-таки решился:

— Тем более что подкуп пифии не всегда зло. Например, по просьбе Клисфена она изрекла несколько прорицаний о необходимости силой освободить Афины от власти Писистратидов. После изгнания Клеоменом тирана Гиппия вернувшиеся в Афины Алкмеониды отстроили заново сгоревший храм Аполлона Дельфийского. Причем со значительным превышением сметы за свой счет.

Профет мотнул головой в сторону храма:

— Так что отделка стен паросским мрамором — это исключительно их заслуга.

Геродот с изумлением посмотрел на храм.

Акерат продолжил:

— Что касается Спарты, то Дельфы с ней дружат еще со времен Ликурга. Жреческая коллегия постановила ввести в полисах Пелопоннеса главенство письменных законов взамен племенных обычаев. Когда Ликург прибыл в Дельфы, пифия обратилась к нему как к богу. Польщенный лакедемонянин согласился провести в Спарте реформы. За последние триста лет ничего не изменилось. Спарта громит соседний полис, чтобы свергнуть одуревшего от алчности и безнаказанности тирана — мы только за. Клеомену понадобился Аргос — пожалуйста. А ведь спартанская фаланга — это самая боеспособная армия в Элладе. И потекла в Дельфы военная добыча…

Профет подумал, что нарисовал слишком одиозную картину.

Пришлось исправляться:

— Но ты не подумай, будто Дельфийский оракул — это сборище кровопийц, для которых важны только деньги. Для нас главное — закон, справедливость и богобоязненность. К пифии едут паломники со всей ойкумены, в храм несут дары, к нам обращаются за советом, неукоснительно выполняют принятые нами решения… Почему? Да потому, что жрецы Аполлона Пифийского пользуются в Элладе безграничным уважением.