Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич - Страница 19

Новая королева.

«Плыви сюда, – думал Деваль, когда в голове стихали другие голоса, – плыви, старушка, и я съем тебя, лежа на траве».

Мяса хватило на неделю.

Деваль перешел на дикий горох, осоку и цветы, что росли в долинах между грядами дюн. Секущий песок не оставлял шанса другой флоре, на острове не поднималось ни единого кустика.

Зато пески были щедры на старинные монеты, украшения, обломки мебели с герцогскими гербами, ржавые якоря, абордажные крючья, сабли, мушкеты… бесполезные вещи. Деваль выкапывал пряжки от сапог, пули и золотые дублоны, отчеканенные полтора века назад. Одну саблю с крестовидной гардой он заточил о камень, монеты сложил в разбитый череп королевы русалок, а пули выбросил в океан.

Иногда он кричал.

Иногда смеялся до кровавой хрипоты.

Иногда – во время ужасных ветров – лежал в яме и пел.

Он исходил весь остров – песчаные холмы, дюны, трава, песчаные холмы, дюны, трава – и нашел озеро. Небольшой водоем с полусоленой водой недалеко от восточной или западной (Деваль не был уверен) оконечности Сейбла.

Озеро Деваль назвал Морем. Самый большой холм, высотой с три борта «Ла Бургони», нарек Горой. Себя рулевой все чаще величал Пожирателем Русалок.

Он ждал визита других тварей, не расставался с заточенной саблей, но до самого последнего вздоха, наполненного соленой водой, так и не увидел ни одной русалки. После – достаточно.

Океанские волны перекатывались через дюны и попадали в Море, одежда Пожирателя Русалок износилась, а кожа почернела и огрубела.

Рулевой погибшего судна смутно помнил, что на острове должны жить люди, спасательная команда, но никого не встречал, зато слышал голоса. Голоса напоминали звук, с которым за борт падает жемчуг. На западе (или востоке) ржавел металлический ажурный маяк, из песка торчали огрызки стен. Все это вполне могло принадлежать спасательной станции.

Сейбл пожирал корабли, здания, людей…

Мясо, Деваль думал о мясе. Он почти убедил себя, что мясо русалки было похоже на нежную телятину. Поглядывая на щиплющих траву лошадей, рулевой глотал слюну, но знал, что никогда не причинит вреда истинным хозяевам острова. Не потому, что благодарен, а потому что боится.

Откуда на Сейбле взялись эти выносливые скакуны? Их предки спаслись с погибшего на отмелях корабля? Были завезены? Вышли из воды? Родились в солнечном свете?

Деваль знал ответ, ему подсказывали голоса, но постоянно забывал.

Хозяева острова… или его надзиратели? Сейбл был злым островом, живым и кровожадным, он просыпался и кричал, и лишь копыта лошадей могли снова погрузить его в дрему.

На песчаных отмелях любили понежиться морские котики, но стоило Девалю приблизиться к лежбищу, появлялся табун. Вставал на пути, предупреждал раздувшимися ноздрями и всклоченными ветром гривами.

Однажды из песков Сейбла поднялся лайнер «Ла Бургонь». Пароход, затонувший в пятидесяти или шестидесяти милях от острова, месяц или два назад. Прошел сильный шторм, и зыбуны проклятого острова исторгли огромное судно.

В тот день Сейбл, точно хамелеон, окрасился в цвет океана, хотя Деваль об этом не помнил. Ослепительное падение солнца подарило красивый закат. Когда небо стало чернеть, над верхушками дюн тонко засвистел ветер. Рулевой моргнул, саданул себя кулаком по лбу и решительно поднялся. У него появилась цель.

Деваль стал разбирать лайнер и строить себе жилище. Инструмент подарили кораблекрушения. Он углубил и расширил яму. Укрепил стены. Он работал, ел траву и горох, спал, работал, ел, спал, работал…

Между слоями пароходного корпуса он наткнулся на два скелета: большой и поменьше. Скелеты отличались от других мертвецов «Ла Бургони». Желтые кости, избавленные от гнилого мяса и мышц, покрытые солью, – они лежали здесь давно, больше десяти лет. Скелеты рабочего-клепальщика и молодого подмастерья, которые погибли при постройке лайнера. Они были здесь всегда: и когда «Ла Бургонь» встала на линию Гавр – Нью-Йорк, и когда в 1890 году столкнулась с «Тореадором» (оба парохода остались на плаву), и когда получила от «Компани женераль трансатлантик» машины четырехкратного расширения, и когда была потоплена парусником «Кромантишир».

Два замурованных скелета. Рабочий и мальчик погибли сразу? Или умирали, стараясь перекричать грохот молотков клепальщиков? Деваль попытался представить, каково это – подыхать под стальной кожей огромного судна, но ничего не вышло. Мозг рулевого превратился в разлаженный механизм.

В голове Деваля жили незнакомые голоса, постоянно щелкал огромный рубильник, будто кто-то дергал по секторам переключатель машинного телеграфа. Иногда рулевой вспоминал свою жизнь до катастрофы. Воспоминания были похожи на картинки на мокром песке, а затем – щелк! – волна, новая мысль, клочок мысли, новый голос, новая песня.

Он перенес скелеты в свой дом-яму, но вскоре выкинул – соседи слишком громко разговаривали. Особенно мальчик.

О проклятии Деваль подумал всего раз. И едва ли это было самостоятельной мыслью. Возможно, о проклятии рассказали голоса. Поведали о мертвецах, сопровождающих лайнер «Ла Бургонь» в каждом плавании. О несмолкающем посмертном крике, который притягивает опасные создания островов и глубин. О «роковом» пароходе «Грейт Истерн», который разорил семь компаний, который неизменно возвращался из рейсов с жертвами и на котором в 1867 году путешествовал Жюль Верн, а после, вдохновленный, написал роман «Плавающий город». Когда в 1889 году «Грейт Истерн» пошел на слом, рабочие обнаружили между корпусами скелет «безбилетника».

Брошенные в песок скелеты скоро исчезли. Деваль не вспоминал о них. Как и о пароходе «Ла Бургонь», вновь похороненном в толще зыбучих песков.

Живой остров поджидал суда рыбаков и путешественников.

На отмелях бурунами кипел океан.

Всходило и садилось солнце.

Прибой окатывал подножия дюн.

В долинах паслись лошади.

Тощий, заросший, утративший человеческий облик Деваль разговаривал с океаном.

В один из безликих дней он ступил в воду, замер, засмеялся, прикрыв рот ладонью, сделал шаг, после паузы другой, снова захихикал, кивнул и уже не останавливался, идя навстречу океану, даже когда перекошенный ухмылкой рот и широко открытые глаза скрылись под пахнущей тухлым мясом водой.

В исландских хрониках XIII века упоминается существо, пойманное в сети у замка Орфорд. Существо походило на человека, чье тело поросло шерстью, но с абсолютно лысой головой. Водяной жил на огороженном сетями участке моря и питался сырым мясом. Из него не удалось вытянуть ни слова. А потом он уплыл.

Вице-король и адмирал «Индий» Христофор Колумб изложил на бумаге встречу с тремя русалками. Полуженщины-полурыбы какое-то время плыли за его судном вдоль побережья Гвианы. Колумб отметил в дневнике красоту морских созданий.

Генри Гудзон, погибший во время бунта от ножа матроса, тремя годами ранее, в 1608-м, записал в корабельном журнале: «15 июня. Вчера один из моих людей, Томас Хилс, видел русалку. На его крики пришел Роберт Райнер. Оба моряка говорят, что за судном плыла странная женщина с черными волосами и белой кожей. Она с интересом рассматривала их, как дикари рассматривают кусочки стекла. Когда женщина перевернулась на волне, Хилс и Райнер увидели хвост, какой бывает у бурого дельфина, но в пятнах, будто хвост макрели. Трезвость моряков, когда они рассказывали мне эту историю, хоть и удивительна, но бесспорна».

Все тот же XVII век. Из мемуаров Ричарда Уитбурна, капитана английского флота, следует, что в гавани канадского острова Ньюфаундленд им была встречена мифическая русалка. Женщина-рыба обрадовалась англичанину, на ее красивом лице не было ни капли испуга. Испугался сам капитан. Голову русалки покрывали синие волосы, глаза были непропорционально большими и очень глубокими. Заметив, что человек боится, русалка поплыла от берега. Она часто оглядывалась на Уитбурна. На следующий день о встрече со странным существом капитану рассказали местные рыбаки: по их словам, русалка пыталась забраться к ним в лодку.