Ярость и гордость - Фаллачи Ориана - Страница 19

Ты должен об этом знать, поскольку именно к тебе я взывала, чтобы выступить со страниц твоей газеты, помнишь? Я обратилась и к мэру Флоренции, который сразу же приехал ко мне, тихо перенес мою ярость и осторожно признал справедливость моих протестов: «Вы правы. Действительно правы». Но он не убрал палатку. Забыл… лучше сказать, у него не хватило смелости. Я позвонила и министру иностранных дел, такому же, как я, флорентийцу, говорящему с сильнейшим флорентийским акцентом, обладающему властью разрешать или отказывать в продлении иностранных паспортов. Он тоже тихо перенес мою ярость. Он тоже согласился с тем, что мои протесты законны. «Вы правы. Вы действительно правы». Но он не сделал ничего, чтобы убрать палатку. Как и мэр, он забыл. Или, лучше сказать, смелости не хватило и у него. Затем (по прошествии более трех месяцев) я переменила тактику. Я позвонила полицейскому, отвечавшему за безопасность города, и гаркнула в трубку: «Уважаемый полицейский, я не политик. Когда я обещаю что-то, я действительно делаю это. Если до завтрашнего дня вы не уберете чертову палатку, я сожгу ее. Клянусь честью, сожгу ее и даже полк солдат не сможет помешать мне. Можете меня за это арестовывать. Я хочу, чтобы на меня надели наручники, арестовали и заперли, арестовали! Так, чтобы газеты и телевидение сообщили, что Фаллачи была заключена в тюрьму в ее собственном городе за защиту ее собственного города. И вас всех забросают дерьмом». Будучи умнее других, в течение нескольких дней полицейский убрал проклятую палатку. И все, что осталось на ее месте, – огромное и отвратительное пятно на тротуаре. Грязные следы ужасного бивака, простоявшего здесь три с половиной месяца. Но победа моя была жалкой, Пиррова победа, иначе сказать нельзя. Потому что сразу же после этого министр иностранных дел с сильнейшим флорентийским акцентом продлил паспорта сомалийцам и все их просьбы были приняты правительством. Сегодня и протестовавшие, и их отцы, их матери, их братья, их сестры, их дяди, их тети, их двоюродные братья и сестры, их беременные жены, которые тем временем разродились, – все они поселились там, где хотели поселиться. Я имею в виду во Флоренции и других городах Европы. Это была жалкая Пиррова победа, потому что удаление палатки не повлияло на всевозможные надругательства, десятилетиями унижающие город, который некогда был столицей искусства, культуры, красоты. И еще потому, что этот инцидент не остановил других мусульман, вторгающихся в чужие владения. Не остановил албанцев, суданцев, бенгальцев, тунисцев, египтян, алжирцев, пакистанцев, нигерийцев, так горячо содействующих продаже наркотиков. (По-видимому, этот грех не осуждается Кораном). И наши улицы, наши площади заполнили бродячие торговцы, продавцы поддельных часов или карандашей. Постоянные торговцы выставляют свой товар на ковриках, разложенных на тротуарах. Проститутки усердно занимаются своим ремеслом и распространяют СПИД даже на деревенских дорогах. Воры нападают на деревенские дома, особенно ночью, и боже вас упаси посметь встретить их с револьвером в руках, потому что в таком случае в тюрьму сядете именно вы. (Само собой разумеется, в придачу с обвинением в расизме).

Да-да. Все они на своих местах, там же, где находились до того, как мой полицейский велел убрать палатку. Лоточники устроились даже в великолепном внутреннем дворике между двумя аркадами Галереи Уффици. В дворике Вазари. Они загораживают подходы к музеям и библиотекам, то есть к древней Лаврентийской библиотеке (где хранятся такие сокровища, как тысячелетние рукописи поэм Вергилия и средневековые тома с миниатюрами) и к знаменитой Национальной библиотеке. Они оккупировали площадь около колокольни Джотто, захватили пролет Понте Веккьо, где расположились лагерем перед ювелирными магазинами. Они заняли и набережные Арно. Мои любимые набережные Арно… Они расположились на древних церковных папертях. Расселись на паперти собора Святого Лаврентия, где открыто, наплевав на запреты Пророка, напиваются, а напившись, пристают к женщинам.

Прошлым летом они даже пристали ко мне, к тому времени уже достаточно древней даме. И само собой разумеется, получили что им полагалось за наглость. Один из них до сих пор оплакивает свои гениталии.

Они лезут повсюду под предлогом продажи своего товара. Под «товаром» они имеют в виду сумки и чемоданы, сделанные по запатентованным моделям, то есть подделки. Продают они и плакаты, открытки, дешевые часы, африканские статуэтки, которые туристы-невежи принимают за скульптуры Ренессанса. И, я повторяю, наркотики. «Je connais mes droits (я знаю свои права)», – прошипел мне нигерийский торговец наркотиками по-французски, когда я угрожала ему арестом. Те же самые слова произнес два года назад один юный сын Аллаха на площади Порта Романа, после того как, схватив меня за грудь, получил классический удар в промежность. «Я знаю свои права». Они даже просят и получают финансовую поддержку от муниципалитета. Они требуют и получают разрешение на строительство новых мечетей. Они, которые в своих странах не позволяют христианам возвести даже крохотную часовню и так часто режут монахинь или миссионеров. И не дай Бог гражданину раздражиться и пробурчать: «Езжайте и пользуйтесь своими правами в ваших собственных странах». Не дай Бог, проходя между товарами, задеть коробку или плакат, или статуэтку. «Расист, расист!» Не дай Бог полицейскому приблизиться к ним и церемонно обратиться: «Мистер Лоточник, Ваше Превосходительство, пожалуйста, не соизволите ли сдвинуть ваши вещи на дюйм и позволить людям пройти?» Они съедят полицейского заживо. Искусают, как бешеные псы. Самое невинное – оскорбят и проклянут в мать и в отца, в предков и в потомков. Так что флорентийцы держат рты на замке. Флорентийцы, запуганные, отказывающиеся от собственных прав, шантажируемые словом «расист», и вида не подадут, даже если вы выкрикнете им в лица те слова, которые мой отец во времена фашизма кричал трусам, смирившимся с жестокостью чернорубашечников: «Есть ли в вас хоть капля достоинства, бараны?! Есть ли хоть малость самолюбия, несчастные кролики?»

Это происходит, разумеется, не только во Флоренции, а и в любом другом итальянском городе. В Турине, например. В Турине, которому мы обязаны объединением Италии и который сегодня уже не выглядит как итальянский город – он выглядит как город африканский. (Между прочим, туринские стены особенно густо испещрены мусульманскими надписями, которые гласят: «Убирайтесь. Это улица моя»).

Это происходит в Венеции. В Венеции, где тысячи голубей согнаны разносчиками и торговцами с площади Святого Марка и где тысячелетние памятники архитектуры оскверняются теми же струями мочи, что изгадили флорентийский Баптистерий. Это происходит в Генуе. В Генуе, где прекрасные дворцы, которыми восторгался Рубенс, сегодня захвачены безжалостными вандалами. Эти дворцы умирают, словно прекрасные женщины, изнасилованные стадом диких свиней. Это происходит в Риме. В Риме, где вандалы не испытывают ни тени уважения к археологическим достопримечательностям. Там, где лицемерные политики любой политической ориентации, лгуны всех оттенков, защищают их, чтобы заполучить в будущем их голоса. (Да-да, нынче наши политики заговорили о предоставлении дорогим гостям права голосования). Где Папа, которому мало извинения за крестовые походы, непрерывно благословляет их. (Еще раз, святой отец, ну придите в чувство! Или поселите этих ваших братьев внутри просторного Ватикана! Конечно, при условии, что они не будут испражняться и в Сикстинской капелле тоже. Не будут мочиться на статуи Микеланджело, не загадят фрески Рафаэля).

То же самое происходит в Швейцарии, во Франции, Бельгии, Германии, Испании, в Англии, Голландии, Швеции, Норвегии, Дании, Венгрии, Греции и т. д. и т. п. Во всей Европе. Но в Италии это безобразие переходит все границы приличия, терпимости. Потому что с точки зрения художественного наследия нашим городам есть что терять в гораздо большей степени, нежели любому другому европейскому городу. И потому что Италия расположена так ужасно близко от Албании, Боснии, Египта, Ливии, Туниса, Алжира, Марокко: от стран, из которых приезжает подавляющее большинство этих захватчиков… Нужно ли напоминать, что Италия практически остров, захлестываемый волнами эмиграции из мусульманских стран, длинный мост, протянувшийся через Средиземное море, 5281 миля неконтролируемых побережий? Нужно ли напоминать, что почти все эмигранты, покидающие Албанию и Боснию, и Египет, и Ливию, и Тунис, и Алжир, и Марокко, и остаток мусульманской Африки, плывут по морю и что даже когда они направляются в Северную Европу, то высаживаются все равно на наше побережье? Нужно ли напоминать, что единожды высадившись на наше побережье, они находят такой избыток гостеприимства, что, вместо того чтобы двигаться дальше, по меньшей мере 25 процентов из них останавливаются в Италии, селятся в Италии, подобно маврам, поселившимся в Португалии и Испании тысячу лет назад?