Половецкий след - Посняков Андрей - Страница 53

Многие в отряде Михайлы даже считали, что Нехлюдова отчитали зря – не виноват он! За каждым ведь не приглядишь, да и погибший – не дите малое, а воин, унот второго года обучения! Почти что урядник уже… был бы наверняка.

Воевода Охрятьев велел разбить лагерь на берегу речки Колчан, на всякий случай подальше от брода. Все, как положено по римской военной науке, кою Федор Анисимович изучал с младых лет самолично, по книжкам. Палатки и шатры не абы как, а ровненько, в линию – по улицам, по отрядам. Воеводский шатер – на главной «площади» – форуме. Тут же, рядом – хоругви полка, вышитые золотом знамена с изображением Николая Чудотворца и Богоматери. Рвы, правда, не рыли и частокол не ставили – встали-то на день, от силы – на два. Потом дальше – в путь! Лишь обозные телеги поставили в круг – вместо ограды, да выставили надежную стражу.

У ратников Михайлы Лисовина обоза с собою не имелось, но пару телег им все же выделили – для скарба и будущих трофеев. Потому и дежурство по обозу ратнинцы тоже несли наравне со всеми. Нынче же очередь вышла Неждану. Не первый раз уже…

Да обозники на него не нарадовались! Все знал-умел парень. И как колесо починить, и как оси смазывать, насчет упряжи смыслил, даже ковать немного умел. Не парень – золото! Начальник обоза Космата Нерядин, дотошный такой, домовитый рядович, всерьез обещался похлопотать перед воеводой о предоставлении «рукастому» воину хоть какой-нибудь награды – серебришка там или чего еще.

– А ты сам-то что больше хотел бы, Неждане? – шутили обозные мужики. – Серебришка или, там, паволоки, парча разная.

– Девку половецкую, – невольно вспомнив Лану, хмыкнул Неждан.

Обозники грохнули хохотом:

– Лучше серебришко возьми. А девку и сам в походе добудешь.

Где-то рядом, в камышах, вдруг закрякала утка. Никто и внимания не обратил – много их тут нынче, уток и всякой прочей дичи. Весна! Самое время. Вот только крякнула-то утка как-то странновато: три раза подряд – кря-кря-кря… потом затихла малость и снова – кря-кря-кря…

Один лишь Неждан прислушался – махнул рукою…

– А ну вас! Пойду-ка пройдусь у телег, оси гляну. Ведерко-то с дегтем где?

– А эвон, под возом, рядом. Потом поснедаешь с нами? Гусь нынче у нас! И куропатки.

– Отчего б и не поснедать? Тем более коли цельный гусь!

Уже уходя, парень вдруг замедлил шаг, обернулся:

– Эй, старшой! Нынче тайное слово какое? А то еще стрелой приветят…

– Подойди, – хмыкнул Космата. Шепну на ухо… На всю-то степь не орать же.

Вот так вот спокойно, с бадейкой березового дегтя, и вышел Неждан Лыко за пределы лагеря да пошел себе спокойно вдоль телег. Раз только и окликнули:

– Стой, кто идет?

– Овруч!

– Переяславль. Проходь… И все ж зачем?

– Телеги смазать – не видишь, что ли?

– Понятно… То-то и чую – дегтем смердит на версту…

– Так уж и на версту?

– Да ла-адно…

Вот снова три раза подряд крякнула утка. Совсем рядом, у реки… Туда, в камыши, Неждан и спустился, сорвал рогоз – в бадейке деготь помешал…

– Здрав будь, Неждане.

Парень резко обернулся:

– И ты…

На встречу явился сам Кочубар, стало быть, дело предстояло по-настоящему важное, и от этого отчего-то Неждану вдруг сделалось как-то неловко, что-то засвербило в душе. Нет, ни сотника, ни кого-то из его людей парню было не жалко – все одно они его и в грош не ставили, даже вон с должностью «прокатили», так что сгинут – и пес-то с ними, что уж тут говорить! Всю жизнь ему, Неждану, завидовали, насмехались за глаза да по мелочи пакостили. Вот и пусть теперь…

Жалко было других – обозных! Вот с ними-то парень за последнее время сошелся – роднее родных. Там его привечали, ценили и сам старшой – рядович Космата Нерядин – хвалил.

Вот и решил про себя Неждан: коли про обозных у переветников речь пойдет – ничего не делать! Не исполнять! Мол, пытался – не вышло, и все.

– Ты что так зыркаешь-то, друже? Али встрече нашей не рад?

Фальшивый волхв Кочубар выглядел сейчас не так, как тогда, в корчме. И перстней на пальцах нет, и одет почти что в лохмотья, да и борода вся свалялась… Однако пояс наборный, а на поясе том – половецкая сабля и нож. Бродник! Ищет, к кому бы в войско наняться – таких много бродило в то время по степи.

– Рад… как не рад… – Неждан поспешно улыбнулся, только улыбка-то вышла совсем неискренней.

И лжеволхв это заметил. Усмехнулся:

– Слушай, друг. Знай – нам до половцев дела нету! Разобьют их вежи, пограбят – туда и дорога. Может, и нам что перепадет… У нас другая забота. Какая – ты ведаешь. Вот и слушай приказ… Не исполнишь – опять же, знаешь, что с тобой будет… Опять же – не дурак… Да не журись! – Кочубар негромко рассмеялся и подмигнул. – Славно все будет! Все по-нашему сладится. Домой вернешься героем и не с пустыми руками. Да землицу сорок получишь… Боярином, правда, не станешь… Но служилый человек, гридь княжий – тоже, знаешь ли, неплохо звучит! Помни всегда, друже Неждан, будешь нам верен, землицу свою поимеешь – две-три деревеньки, холопы, челядь всякая… Сам своеземцем станешь, хозяином! Не как сейчас… Что смотришь? В том чем угодно поклянусь! Понял? Ну, вот и славненько… А теперь слушай да на ус мотай.

Лана вела себя как обычно. Глазки сотнику не строила и особого к себе отношения не искала. Да что такого и случилось-то? Подумаешь… На то она и бывшая наложница, раба… Захотели – сладили, не захотели б – ничего бы и не было. И что?

Так считала половчанка. Для нее ничего такого-этакого не случилось. А вот Михайла иначе все это воспринимал. Как-то стыдно ему стало – перед сами собой, перед Юлькой… Но, с другой стороны, а чего стыдиться-то? Лана ведь не походно-полевая жена, а бывшая рабыня-наложница. По языческим-то законам секс с наложницей вообще изменой не считался! Правда, вот христианство считало иначе… Ну, так там и вообще почти на весь секс – табу. Грех – одно слово.

Грех Миша замолил, по крайней мере – пытался, честно молитвы читал да по утрам бил поклоны. Правда, чувствовал – как-то неискренне это все идет, не от сердца, а, скорее, от глупо растревоженной совести. Да и какая искренняя вера могла быть у советского человека, воспитанного пионерией-комсомолией в суровом антирелигиозно-атеистическом духе?

Тем не менее Миша все же верил… Благодаря тем священникам, которых встретил уже здесь, в этом мире…

– Господин сотник! Господине! – отвлекая Михайлу от мыслей, ворвался в шатер воеводский посланец: – Тревога, сотник! Половцы лавой идут. Наконец-то! Собираем на битву рать. – Сказал – и тотчас же запели трубы…

Откуда придут половцы – знали. И сколько их – тоже имели представление. Конджак-хан, правая рука Боняка вел свой курень на «проклятых урусутов». Решил напасть первым, ринулся в атаку, собачий хвост? Ну иди, иди… Туда, где тебя давно уже ждут!

Снова завыли трубы, зарокотали боевые барабаны, поползли вверх по шестам разноцветные сигнальные прапорцы-флажки.

Войско выходило, строилось. Здесь же, на берегу реки, на широком бескрайнем поле, выстраивались ровными квадратиками-каре пешие воины. Выставили вперед большие червленые щиты, ощетинились копьями… Тускло блестели кольчуги и шлемы, налетевший из степи ветер развевал разноцветные хоругви и плащи.

Между каре расположились в засаде стрелки – арбалетчики, лучники, в их числе почти все люди Михайлы. Встала по флангам тяжелая конница – кольчуги до пят, шлемы с бармицами и личинами, длинные копья, мечи, палицы… Страшная, неудержимая сила! Коли достанут – живым не уйти врагу!

А враг уже показался! Завыли, заулюлюкали, выскочили, казалось, прямо из высокой степной травы! Выскочили, помчались неудержимой лавою, тьмой – прямо на пешие русские рати!

Тучи стрел взметнулись в воздух… Уткнулись в выставленные щиты, на излете не пробили кольчуги… Впрочем, кое-кому все же не повезло…

Как действовали кочевники – всем было ясно. Вроде, казалось бы, сейчас налетят – сшибутся… Ан нет! Ставка делалась именно на дальний бой. На множество стрел, на скаку выпускаемых из мощного лука. Словно пулеметы работали…