Цесаревич (СИ) - Старый Денис - Страница 38

Лица двух спевшихся, а местами и спившихся, мужиков сияли. Печнов и Кольцо не были замечены в распитии алкоголя, но сегодня предстали перед Померанцевым сущими юродивыми. Два молодых мужчины сдружились. И сотник, и рудознатец — оба были казаками, только Наум яицким и прибился в отрочестве к рудознатцам в охрану, где и пристрастился к делу, аж до зуда, фанатично. Батька его был против учебы сына, но переговорщики Демидова, которые не хотели своих опытных специалистов отдавать неизвестно куда, в какую-то Америку, нашли доводы для отца Печного, в том числе и звенящие. Казака взяли в оборот, и год очень интенсивно учили, а Наум впитывал науку, требуя все больше знаний.

— С чего начать, Савелий Данилович, презренной вести, али с благостной? — смеясь в полный голос, спросил Наум Никифорович Печнов.

Это панибратство было нетипичным для рудознатца, и глава колонии несколько опешил. Однако, счастье на лице Печнова было какое-то абсолютное, когда и обнять императрицу посмеешь, забывшись обо всем.

— Что за презренная весть? — спросил Померанцев.

— Так, Вы же сами говорили, что, — Печнов заговорщицки начал озираться и потом чуть ли не шепотом продолжил. — Золото — презренный металл!

— Вы нашли? — воскликнул Померанцев, входя в похожее состояние, как и у Печнова с казачьим сотником.

— Хлопцы подтащили камень золотой ближей к селению, токмо в острог не стали доставлять [крупнейший самородок, найденный во время Калифорнийской золотой лихорадки весил около 80 кг], — сказал Кольцо.

Наступила тишина. Три человека стояли, не произнося ни звука, но внутри каждого бушевали такие эмоции, что трансформируйся они в звуки, услышали бы и испанцы в Мехико, и североамериканские колонисты в Нью-Йорке.

Все же Померанцев взял себя в руки, глубоко вздохнув и выдохнув, мэр Петрополя сказал:

— Так, Наум Никифорович, начинай добычу, бери всех людей, что можно освободить от других работ. Скоро придут корабли, что исследуют берега до Аляски, вот на них и отправим все золото. Ну, а вам двоим дворянство будет, и серебро так же, есть у меня бумага на этот случай, дам почитать. Но то презренная новость, боюсь услышать о благостной.

— А ты не бойся, Савелий Данилович, — казак заговорщицки покосился на Печнова, разгладил стриженую бороду. — У нас ента как? Венчаться треба, за то и десять рублев дают. Сами казали об том. А мы с индейцами сговорились, что помощь от них буде, за плату, но без обид. Сказали, что и баб ихних возьмём, коли Христа признают, и перед Богом венчаными будем.

— Ну, так и хорошо, — уже предполагая некий подвох, с опаской в голосе сказал Померанцев.

— То да, и они крест признают, токмо у них он с духами связан, носить станут без сумнения, а со временем и Бога примут [действительно индейские племена Невады, Калифорнии, носили на груди кресты, но ассоциировали их с духами], — продолжал тянуть суть новости сотник-есаул.

— Ну? — проявил раздражение Померанцев.

— Вечером придет вождь племени кашаев — они так себя прозывают, это как «быстрые» и приведет трех своих дочек, для Вас, Савелий Данилович, выбирать станете. Вождь, его зовут Маковоян — «медвежья кожа» по-ихнему, вон мирный и хоче и защиты, и союза. Кажа об обмене, они могут добывать много оленей. Вот так вот, — закончил свой рассказ Иван Фомич Кольцо.

— Он предлагал двух дочерей, если наш вождь сильный, но ему объяснили, что у нас это грех, — добавил красок в сюжет Печнов.

Повздыхал Савелий, но понял, что никак иначе не поступить. Да и что тут говорить, молодой организм уже давно требовал, и Померанцев заходил в некоторое заведение в Китае, крестился, но купил себе там женщину на ночь, с тех пор прошло уже много времени. Хорошо, что на выбор девушки, но если они все три страшные?

До вечера Савелий был сам не свой — волновался. Молодой мужчина убеждал себя, что переживает по поводу налаживания отношений с аборигенами, от которых многое зависит. Начни они войну с местными, так и выиграют ее, но, сколько времени, или даже жизней, потеряют? Но на самом деле, парень страшился увидеть некрасивых то ли карлиц, то ли великанш. Может толстых с большими носами, или еще с какими-либо физическими непотребствами. Внешне взрослый и серьезный руководитель, внутри себя еще не изжил детство с воспалённой фантазией.

Но, когда он вышел к уже прибывшему посольству с самим вождем рода быстроногих оленей во главе, то опешил. Рядом с достаточно мужественного вида мужчиной, опустив головы, стояли три практически обнаженные девушки. На них были только набедренные повязки.

Савелий ощутил дрожь и непреодолимое желание накинуть ткань на одну из девушек, почему-то именно на одну. Эмоции возобладали, и Померанцев быстро снял с себя сюртук и накинул его на хрупкую и такую притягательную девушку. Она вздрогнула и подняла иссини черные глаза, глубокие, ведьминские. Шансов устоять у Савелия не было.

Понятливый сотник Кольцо, который уже успел побрататься с сыном вождя, даже угостив того сильно разбавленной водкой, выкрикнул одну из малочисленных русских женщин и наказал ей одеть девушек и после привести к общему костру. Оказывалось, что вторая дочка вождя Маковояна, теперь становилась суженной казацкого сотника. Такова была договоренность. Казак потому и отправился в далекие дали, что оказался бобылем, уже как четыре года, как его молодая жена с дочкой угорели в доме, пока муж ездил на казачий круг.

Когда из избы вышла его будущая жена Галилэхи, так звали девушку, что на индейском наречии означает «облако», Савелий поплыл. В русском сарафане дочь индейского вождя смотрелась краше всех женщин, что мужчина видел за свою жизнь. Вот только образ почти обнаженной, в будущем крещенной девицы Анастасии, не уходил из головы Савелия вплоть до венчания через два месяца. Да и позже образ девушки, даже в ее присутствии, обросши уже другими интимными подробностями, продолжал будоражить мужское естество главы русского строящегося города.

Были сыграны шестнадцать свадеб, вручены специальные колониальные пашпарты подданства Российской империи и стало очевидным, что колонии быть.

Глава 5

Юго-Запад Аляски

Август 1749 года

Дмитрий Леонтьевич Овцын был несколько разочарован, когда его корабль отправился на Север от строящегося Петрополя, еще не города, но способного стать таковым. Очень уж понравился офицеру климат Калифорнии. Да, засушливо, жарко, но Овцыну, который много времени провел в условиях вечной мерзлоты, такая погода была по душе.

Кому, как не Дмитрию знать, насколько бывали суровыми места, куда сейчас двигался осколок Экспедиции. Однако, привыкший к лишениям за годы исследований русского севера, Овцын, в предвкушении великих свершений, быстро перестал хандрить. Как-никак, но именно он сейчас главный человек на трех линейных кораблях, одном торговом и еще двух фрегатах. Считай вице-адмирал, но пока лишь капитан третьего ранга и то благодаря цесаревичу, который вернул отнятый чин и даже наградил следующим.

Пятьсот шестнадцать колонистов — вот его подчиненные в ближайшее время. И, если он станет переживать и критиковать жизнь, которая им предстоит, то люди потеряют всякий смысл в том, что необходимо свершить. А без веры в Бога, в себя и в то, что ты делаешь, ничего не получится.

Точку, которую определили для будущего города Ново-Архангельска, Овцын нашел быстро. Такую бухту пропустить сложно, но толика удачи или божественного проведения, как думали практически все члены Экспедиции, присутствовала. Это было везением или еще чем, не важно, нашли и слава Богу. Вот только на этом хорошие новости закончились.

Первым на берег, поспешил десяток казаков, которые некогда прошли, пусть и краткий, курс обучения в пластунском батальоне при цесаревиче. Вернулись четыре человека, из которых один был серьёзно ранен. Не вернулся бы никто, если не самопожертвование казаков. Станичники, как только поняли, что попали в засаду, разделились. В то время, как одна пятерка стала отстреливаться и сразу же пошла в атаку, другие пять казаков устремились обратно.