В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Холланд Том - Страница 13

Хроники мусульманских историков дают нам лишь слабый намек на сложность, многообразие и слепящие краски этого мира. Неверные, когда они появляются на страницах мусульманских хроник, говорят и действуют в точности так, как будто они арабы77. Римские императоры трансформированы в зеркальные отображения халифов, иудейские ученые и христианские святые представляются соломенными чучелами – неясными и безликими (нельзя не отметить, что христианские историки были не менее предвзяты; так же как неверные были невидимками в мусульманских трудах, так и язычники в IV и Y вв. представлялись невидимками в трудах христиан). К счастью, наше понимание необычайного плавильного котла, в котором смешивались и сплавлялись имперские и религиозные традиции, составляющие среду для эволюции ислама, зависят не только от мусульманских хроник. Далеко не только от них. В то время как источники VII в. банальны до полной бесполезности, те, что были написаны в течение двух предшествовавших столетий, богаты информацией. Это рассказы последних историков, которые считали себя наследниками великих ученых классической Греции. Мы располагаем собраниями писем и речей, сводами законов. У нас есть географический справочник, написанный купцом, и работа по антропологии, созданная варваром, а также очень много церковных книг, от истории церкви до жизнеописаний святых мучеников. В соответствии со стандартами других периодов древней истории в нашем распоряжении имеется сказочное богатство свидетельств. В последние десятилетия исследование периода пошло по другому, революционно новому пути. Цивилизация, ранее не принимавшаяся во внимание как изжившая себя, бесплодная и умирающая, оказалась реабилитированной. Теперь ученые подчеркивают не ее дряхлость, а энергию, богатство и изобретательность.

«Мы видим в поздней Античности, – пишет один из ведущих историков, – повсеместное экспериментаторство: люди постоянно пытались выполнить то или иное действо по-новому, вносили новые усовершенствования»78. То, что появилось через столетие после Мухаммеда или около того в виде религии, названной исламом, является одним из следствий этого повсеместного экспериментаторства. Но были и другие. Самые важные – это, конечно, иудаизм и христианство. Эти веры ко времени Мухаммеда уже приняли подобие формы, которую имеют сегодня, но некогда и сами были нагромождением верований и доктрин, не менее неоформленных, чем у арабов в первом веке их империи. История о том, как определился ислам и создал свое прошлое, – это лишь часть намного более широкого повествования – рассказа о том, как иудеи, христиане и мусульмане пришли к пониманию своих религий. Ни одна революция в человеческом мышлении не сделала больше для изменения мира. И значит, ни одна другая революция не требует острее и настоятельнее помещения в правильный исторический контекст.

Иными словами, история происхождения ислама не может писаться без ссылок на истоки иудаизма и христианства, а история происхождения иудаизма и христианства, в свою очередь, не может писаться без ссылок на окружающий мир, в котором они появились. Видение Бога, к которому присоединялись раввины и епископы и которое унаследовали последователи Мухаммеда, не появилось из ничего. Монотеистические верования, в конечном итоге ставшие государственными религиями на территории от Атлантики до Центральной Азии, имеют древнейшие и во многом неожиданные корни. Проследить их – значит направить луч прожектора на всю цивилизацию поздней Античности. Уход за зубами священнослужителей Заратустры и пограничная политика римских стратегов, фантазии об Александре Великом в Сирии и сказки о погребенных книгах заклинаний в Ираке. Иудеи, считавшие Христа Мессией, и христиане, жившие как иудеи, – все это части одного пазла. Нет никакого смысла прослеживать ход революции, кульминацией которой стало создание халифата, начиная с откровений мусульманского пророка. Поэтому мы начнем не с Мекки и даже не с Иерусалима, а с земли, которая стала родиной двух чрезвычайно плодотворных убеждений в том, что человеческая империя может быть глобальной, а могущество Бога – всеобщим.

Мы начнем с Персии.

Часть вторая

Джахилия

Глава 2

Ираншехр

Шах

Любому персидскому царю, который усомнился, что правит избранным народом, достаточно было тронуть себя за подбородок. В то время как творец вселенной в своей безграничной мудрости посчитал уместным наделить жителей более отсталых регионов волосами или слишком кудрявыми, или слишком прямыми, Он даровал жителям Персии бороды, воплощавшие понятие о «золотой середине»1. В этом персы видели свидетельство своего большого превосходства. «Наша земля, – любили повторять они, – лежит среди других земель, а наши люди – самые благородные и прославленные из существ»2. Причем величию персов способствовали не только волосы на лице, но и другие отличительные черты и качества.

В первые века христианской эры они действительно славились. Их владения простирались далеко за границы самой Персии – от границ Сирии на западе до Гиндукуша на востоке, от пустынь Аравии на юге до армянских гор на севере.

Тем не менее богатство и слава такой империи могли быть источниками не только гордости, но и беспокойства. Так же как мухи слетаются к столу, ломящемуся от яств, а саранча – к урожайным полям, так же дикарей притягивает золото и шелк. Персы, имевшие репутацию «отважных воинов, искусных на поле брани»3, считали такие набеги всего лишь источником раздражения и отбивали с необычайной легкостью. Однако в IV в. ситуация начала меняться. До сердца страны стали доходить слухи о серьезных сражениях на дальних границах. Победы пока еще одерживались, но противник становился все более грозным. Волны, разбившиеся о бастионы персидского могущества, с каждым годом становились все более сильными. В движение пришли целые племена и народы. Ситуация быстро ухудшалась. Кочевники доставляли много беспокойства, но все же не так много, как те из них, что решили пустить корни. К середине Y в. персы оказались лицом к лицу с совсем другим врагом – с царством вооруженных всадников, возникшим на северо-восточном рубеже империи.

Кто такие эфталиты и откуда они пришли, никто точно не знал. Если такой народ, как персы, давно и прочно осевшие на своих землях и горячо любившие родину, начинали думать о бескрайних просторах, раскинувшихся к северу от границ их империи и происхождении населявших их дикарей, вряд ли они могли найти точные ответы на свои вопросы. Ходили слухи, что таинственные пришельцы были гуннами – грозными противниками, и к тому же самым уродливым из всех степных народов. Но все дело было в том, что эфталиты, несмотря на несколько удлиненные черепа и совершенно неперсидские бороды, имели довольно-таки привлекательную внешность4. Их кожа была не желтая, как у гуннов, а светлая, как у самих персов. Некоторые называли их белыми гуннами – название намекало на смешение кровей. Их присутствие было тревожащим. Они – дикари, которые осмелились образовать собственное государство, свою столицу и даже создать законы. Персы, уже давно считавшие себя единственными обладателями этих «аксессуаров» цивилизации, не могли проигнорировать такую наглость. Слишком много возомнившим о себе кочевникам следовало указать свое место, и как можно быстрее. Персидская монархия сочла проблему настолько острой, что нельзя было доверить дело охраны границы мелким военачальникам. Опасность была слишком велика. Пришло время проучить эфталитов, и сделать это мог только сам персидский царь – шахиншах – «царь царей».