Империя мертвецов - Ито Кэйкаку - Страница 33

В душу, которую мне не собрать обратно. В изящную структуру, нити которой больше никто не переплетет в нужной последовательности. Она создается раз и навсегда. Из этой необратимости формируется время, а из необратимости времени рождается грех. Если исчезнут грехи, тотчас пропадет и время. Как в мире, в котором живут мертвецы. Мертвецы безгрешны. Они неодушевленные. Вещи неспособны чувствовать течение времени.

Человек, которого любой бы принял за мертвеца. Человек, которого любой бы принял за мертвеца. Человек, которого любой бы принял за мертвеца.

Сколько хватало глаз, по всему проходу ввысь устремлялись снежные башни. Мертвецы копошились, точно муравьи, которые хотят достроить свои муравейники до небес. Сам Господь, должно быть, уже не знает, которую из них ему поразить громом и молниями. По фасадам пробегали черные линии: я видел, что каждую из башен испещряли решетки. Линии сгибались под прямым углом, переплетаясь в сети, и по ним пульсом бежали вспышки света.

Я понял, что эти башни уже готовы. Мертвецы не знают, что такое время, потому даже то, что еще не воплотилось, для них уже существует. То, что строится, уже построено.

– Империя мертвецов, – проронила Адали за моей спиной.

И положила мне на лоб холодную руку.

– Ватсон! Доктор Джон Ватсон!

Этот окрик разрушил мой мимолетный сон, и я почувствовал холодную руку у себя на лбу.

По возвращении из «Осато Кемистри» меня охватил жар и начались частые рвотные позывы – очевидное кишечное расстройство. От стремительной прогрессии обезвоживания я изрядно замарал постель. Тело утратило способность регулировать водный обмен, поэтому влага, которой меня продолжали отпаивать, тут же покидала организм. Эпизоды сна и возвращения в сознание стали отрывочными. Организм бросил все ресурсы на собственное поддержание, а мыслительные процессы перевел в режим максимального энергосбережения. Размышления имеют сравнительно небольшое значение для существования. Сознание, которое отправили в свободное плавание без ограничителей, ударилось в бред, разбилось на несвязные фрагменты и принялось неспешно связывать один за другим отдельные факты, теряя связь между грезой и явью.

Поэтому тонкие холодные пальцы на лбу и показались мне продолжением сна. Когда я приоткрыл глаза, у моего изголовья склонилась изящная дама. Она сняла перчатку и протянула ко мне правую руку.

– Адали… – прошептал я, и собственный голос показался мне далеким, будто чужим. Я видел эту женщину на поле боя в Хайберском проходе, а затем той же ночью – в лагере, и вот теперь она здесь. Я невольно приподнялся в постели, но Адали с неожиданной для ее хрупкого сложения силой надавила холодными пальцами на мои плечи, освободившиеся из-под одеяла.

– Вам пока нельзя вставать. Вы еле выкарабкались.

– А что со мной?..

– Вы заболели холерой.

– Холерой?.. – Я откинулся обратно на подушку. Название болезни несколько раз отразилось эхом в моем спутанном сознании. Ах да! Я же сам поставил себе диагноз. Или про холеру сказал доктор Гирке из Токийского университета? Впрочем, при таких симптомах любые врачи пришли бы к одному выводу.

– Осторожно, вы можете заразиться, – без сил прошелестел я, но Адали ответила:

– Со мной все будет в порядке.

Я узнал потолок над постелью: я находился в собственных покоях в посольстве. Постель вынесли из спальни: видимо, чтобы проще было обо мне заботиться. Повернув голову, я увидел японский столик, заваленный бумажной лавиной, а рядом с ним сидел все с тем же бесстрастным выражением лица Пятница, держа перо наизготовку. Он только и ждал следующей команды. В госпиталь меня, вероятно, не передали, потому что сочли, что справятся с распространением инфекции самостоятельно. Паркс принял в консульстве пациента с холерой либо от большого мужества, либо по незнанию. Но разумеется, он не мог не знать характерной особенности этой хвори. Холера чрезвычайно заразна, однако если изолировать источник зараженной воды и выделения больного и методически проводить дезинфекцию, то от нее легко уберечься.

– Эту часть здания отдали полностью вам. Забыли? – улыбнулась Адали, и я действительно что-то такое припомнил. В памяти воскресла спина Барнаби, который перегородил дорогу персоналу консульства. Хотя, возможно, это тоже часть моего бреда.

– Но откуда? – спросил я, имея в виду, разумеется, внезапное появление Адали.

– Мы с бывшим президентом США, мистером Грантом, преследуем миссию изучить ситуацию с мертвецами в каждой стране. Нас с мистером Батлером отправили вперед, чтобы подготовить все к его прибытию, а сам он пока что остановился в Нагасаки.

– Ах да, кругосветное путешествие…

– Мы покинули Индию и через Сингапур, Сиам и Китай отправились в Японию. Уже совсем скоро наконец вернемся в Штаты!

У меня пока не было сил шутить о паломниках, которые сбывают мертвые войска. Эта встреча, разумеется, случайна, хотя для Японии, в которой не так много инстанций принимают иностранцев, по-своему неизбежна. Скорее всего, Адали недоумевает, как ей посчастливилось снова наткнуться на нас, еще побольше моего. Не придумав ничего лучше, я продолжил расспрашивать:

– А почему Грант все еще в Нагасаки?

– Из-за холеры. Санъёдо и Санъиндо[44] закрыты на карантин. Этой стране еще есть чему поучиться в отношении санитарии. Местные не привыкли закрывать целые регионы.

И правда, я слышал что-то подобное, когда мы прибыли в Иокогаму, но не обратил внимания, потому что какое мне дело до новостей чужой страны? Я совершенно не представлял, что эта беда может и меня каким-то образом коснуться. Вероятно, в Японии пока нельзя быстро перекрыть водопровод и канализацию. Люди тут в большинстве своем чистоплотны, но планировка городов не предполагает их мгновенной изоляции. Потому что они не видели таких свирепых эпидемий, через которые несколько раз проходили города вроде Лондона.

– Стыдно так попасться. Я же врач, – наконец заметил я. – К слову сказать, как контактировавшие?

– Заболели только вы.

– Только я?

На мое изумление Адали ответила кивком непревзойденной точности и изящества:

– Больше никто не заразился. Источник инфекции, насколько мне известно, пока не определили. Однако это здание и те места, в которых вы бывали, за последние несколько дней уже успели дезинфицировать, поэтому болезнь, вероятнее всего, не распространится.

– Замечательно, конечно, – протянул я, но все же удивительно, как мог заболеть только один человек. Инкубационный период холеры длится от нескольких часов до двух-трех суток. В день, когда меня подкосило, я довольно активно перемещался по городу. Малейшая халатность – и весь Токио мог заразиться, так что слава богу, что этого не произошло, но все же странно, что болезнь коснулась меня одного.

Наш век – одновременно век мертвецов и холеры. Болезнь известна с древнейших времен, но вместе со стремительным разрастанием всемирных сетей вырвалась на свободу и она. Первая пандемия случилась в начале столетия, и с тех пор вспышки повторяются каждые десять-двадцать лет. Стоит холере разрушить один город, как она уже проникает в следующий. Вытаптывает весь евразийский континент подобно стремительному пожару. Эта хворь путешествует вместе с людьми, и потому, как и во времена черной смерти, гонец, прибывший предупредить о напасти, сам приносит ее с собой.

Холера – бич армии, и при первой же небрежности она забирает у обеих воюющих сторон больше солдат, чем ранения. С ней наступает странное перемирие.

Из-за ее заразности сперва полагали, что она передается по воздуху, но в 1854 году открылась правда. Холера, невзирая на все предосторожности, проникла в Лондон и пронеслась по приходу Сент-Джеймс. Но наш предшественник на медицинском поприще Джон Сноу догадался нанести на карту адреса заболевших и установил, что источник болезни – водоразборная колонка. С нее сняли рукоять, чтобы местные жители не качали воду. В том же году в охваченном холерой Мюнхене Макс фон Петтеркофер нарисовал такую же карту. В результате долгих исследований теория миазмов сдала свои позиции, а выделения больных доказали современный взгляд на контактную природу распространения этой напасти.