Империя мертвецов - Ито Кэйкаку - Страница 30

Из коридора я видел в залах безыскусное экспериментальное оборудование. Такое же простое, как в Лондонском университете. Кто-то скажет о «принципе практичности», но полагаю, что на самом деле все дело в стесненном бюджете. Судьба новых игроков на мировой арене – довольствоваться тем барахлом, что им продадут. Даже я не смогу попрекнуть Барнаби, что он прошел дальше, не взглянув на лабораторию.

Ямадзава нагнал меня.

– Гляжу, вы не блуждаете, – недоуменно и почти восхищенно заметил он.

Я кивнул:

– Умом Барнаби не блещет, но интуиция никогда его не подводит.

– Прекрасное качество для военного, – то ли с иронией, то ли серьезно ответил Ямадзава. – Особенно когда речь идет о жизни и смерти.

Люди – не более чем обертка для звериного тела. Как кора головного мозга оборачивает собою более древние его части. Современная наука сходится во мнении, что душа обитает в неокортексе. Разумеется, человеческому существу мало одной оболочки, и порой мы, как сейчас Барнаби, опираемся на нашу звериную натуру. Торжество неокортекса еще только впереди.

С лестницы донеслось несколько гулких ударов и возглас: «Не открывается». Мы с Ямадзавой переглянулись, дождались Пятницу и устремились наверх. Впереди показался Барнаби, он уперся руками в металлическую дверь. Ну да, хочешь остановить нежеланных гостей – не строй лабиринт, а ставь надежный замок. Это как выпустить на врага толпу мертвецов: не требует никакого ума, но сталкивает неприятеля с непреодолимой материальной реальностью. Перед грубой мощью материи не действуют никакие изыски.

– Надо найти ключ, – заметил я и осознал, что даже не проверял карманы у мертвецов по дороге. Впрочем, быстро сообразил, что едва ли им доверили ключи, и успокоился. Возможно, стоило поискать ключи в комнате охраны, но, с другой стороны, кто будет хранить там ключ от столь важного помещения? Заключив, что, пожалуй, наша команда не слишком подходит для тщательных поисков, я вздохнул.

Ямадзава взглядом велел Барнаби подвинуться, подошел к двери, пару раз легонько стукнул ее костяшками, покрутил ручку и кивнул. И без слов понятно, что дверь заперта.

– Не будете любезны отойти? – попросил он, расставил ноги, глубоко-глубоко вдохнул и…

…И завопил так, что я инстинктивно заткнул уши. В самом ли деле человеческая глотка способна производить такие звуки или это квинтэссенция боевого духа, я судить не берусь. В Пятницу не вписана функция реагировать на внешние раздражители, и то он слегка пошатнулся. Мне показалось, что в дверь ударила какая-то вспышка, но вот Ямадзава уже вкладывает саблю обратно в ножны. Одновременно с металлическим лязгом от двери отделился треугольный кусок вместе с ручкой.

– Пройдемте? – Ямадзава подтолкнул дверь, замок с грохотом обрушился на пол, и тяжелые створки сами собой подались внутрь. Барнаби присвистнул, ударил, и открылся проход. В коридор устремился спертый и горячий воздух.

Разумеется, по ту сторону тоже оказались мертвецы.

В приемной за дверью вправо и влево уходило по восемь гигантских стеклянных колонн, которые, казалось, подпирали потолок. Свет газовых ламп, преломленный массивными стеклянными резервуарами с жидкостью, причудливо искажал заточенных внутрь мертвецов. Тела, погруженные в некий раствор, осмысленно уставились на нас. Вероятно, среагировали на движение, и все же мне показалось, что глаза одного из них явственно сосредоточились на моем лице. Я чего-то подобного ожидал, но по спине все равно пробежал холодок. Вряд ли настанет день, когда я привыкну к обращенному на меня мертвому взгляду, даже если еще много раз с ним столкнусь. Уж лучше пусть камни на обочине откроют глаза.

Матовую кожу запечатанных в резервуарах мертвецов покрывали черные пятна. Изо рта торчали иссиня-черные языки. Тела окутывала бледно-желтая муть. Не похоже, что они произведены из свежих трупов, но и пятна вроде не трупные. Что-то вертелось в мозгу, но, как я ни хватался за ускользающее воспоминание, припомнить не мог. Пока разглядывал мертвецов, мне в мозг отчетливо впечатались их отличительные черты. Казалось, что из глаз ближайших сочилась кровь, а у дальних пятна на коже отливали красным.

Разумеется, если это экспериментальная партия, то подобные отличительные признаки вполне естественны, но я никак не мог отделаться от зловещего ощущения. В голове настойчиво засело слово «экспонаты», но поскольку едва ли найдется ученый, который выставит напоказ свою неудачу, то резонно предположить, что это финальный продукт. От их уродства к горлу подступал комок.

За залом с экспонатами оказался еще один. На пьедестале под тусклым освещением покоилась золотая полусфера величиной с голову. Из нее на манер ежиных игл торчали гвозди-отростки, а по бокам, будто охраняя это сокровище, с отсутствующим видом стояло двое мертвецов. Каждый держал в руках по две японские сабли, а их глаза наискось пересекали тканевые повязки.

Ямадзава шагнул вперед, и мертвецы согнули колени и спины. Японец, проверяя, что будет дальше, отступил на шаг, и те двое тоже вернулись в исходное положение.

– Так просто не выйдет, – обернулся наш провожатый на Барнаби. – Кажется, они сильны. Полагаю, это мусокэн.

– Понятия не имею, что это значит, но звучит интересно! – бросил Барнаби и как ни в чем не бывало шагнул в зал. Ямадзава взглянул на меня. Мертвецы, заметив Барнаби, словно бы заскользили к нему. Это подтип походки франкена? Или часть японской фехтовальной техники? Я не смог сразу прийти к однозначному выводу. Барнаби распахнул мертвецам объятья и, когда удар казался уже неминуем, вдруг отшатнулся к стене и увернулся как от первой, так и от последовавших атак.

– А что за мусокэн? – спросил я.

– Про него рассказывают легенды… Фехтование в состоянии транса. Тело движется самостоятельно, преодолевая границы разумного. Величайшая фехтовальная техника. Его вершина. С такими противниками немного неприятно иметь дело, – ответил Ямадзава, наблюдая танец капитана и двух мертвецов, а сам при этом взялся за рукоять сабли. Я вытащил из-за пазухи свой «Уэбли»[36].

– У вас в стране часто практикуют стиль с двумя саблями?

– Отнюдь! Он годится, только чтобы страху навести: человеку не хватает сил так драться. Никогда не видел подобного у живых людей.

Вот, значит, и еще одно применение мертвецам, которые превзошли человека. Беспорядки в Японии закончились, в стране больше негде сражаться на мечах, так что, полагаю, для государства это один из лучших вариантов. Но слишком близко грань, за которой будет нарушен второй закон Франкенштейна о запрете превосходства мертвецов. Барнаби изменило его спокойствие, на лице застыла только тень натянутой улыбки. Он уже не пытался увернуться полностью, клинки то и дело задевали его одежду и волосы. Я проверил, сколько у меня осталось патронов, и взвел курок.

– Вы же неважно стреляете… – покосился на меня Ямадзава, но я все равно выстрелил. Зная, что долго прицеливаться бесполезно, тратить время на это не стал. Пуля чиркнула моего напарника по затылку и угодила в стену, а мертвецы не замедлились ни на шаг.

– Эй! – застыл Барнаби, и острый клинок пролетел там, где мгновенье назад должна была оказаться его голова. Раз мертвецы так блестяще сражались несмотря на повязки на глазах, то, возможно, и траекторию пули они прекрасно предугадывают.

– Промазал… – проворчал я, и Ямадзаве хватило такта не спрашивать, по кому именно: по мертвецам или капитану.

Движения мертвецов подсказали мне, что это умертвия, но их боевой потенциал стоял на принципиально ином уровне по сравнению с теми, которых мы повстречали в Афганистане. Они казались неспешными, но все части тела двигались в величайшей гармонии. Умертвия загоняли Барнаби в угол минимальным количеством ходов, будто шахматные гроссмейстеры, преподающие урок новичку. Когда пол усеяло уже достаточно много лоскутков, после очередного маневра нашего вояки клинки задели уже его лоб.