Сказки о воображаемых чудесах - Датлоу Эллен - Страница 74

Еще сильнее бесило его то, насколько отвращение к нему вошло у кошки в привычку. Когда они с Алиссой сидели вечерами вместе по углам дивана и читали, Миранда часто вскакивала ей на колени безо всякого приглашения, но от его прикосновения вся брезгливо сжималась. Он признался, что его это обижает. Признался, что его это забавляет.

— Боюсь, что больше не нравлюсь Миранде, — сказал он печально. (Хотя на самом деле теперь и вспомнить не мог, было ли время, когда он нравился кошке. Может, когда она была совсем еще неразборчивым котенком?)

Алисса рассмеялась и сказала, точно извиняясь:

— Конечно, ты ей нравишься, Джулиус. — Миранда у нее на коленях издавала громкое сладострастное мурлыканье. — Просто… Ну ты же знаешь, как бывает с кошками.

— Да уж, теперь узнаю понемногу. — Мистер Мьюр слабо улыбнулся. Улыбка получилась натянутая.

И он чувствовал, что и правда узнаёт что-то — хотя и не смог бы дать этому определения.

Он не мог сказать, что именно натолкнуло его на мысль — а вернее, на фантазию даже — об убийстве Миранды. Однажды он смотрел, как она трется о ноги режиссера (приятеля жены) и распутно выставляет себя напоказ перед небольшим кружком гостей (даже те из них, кто обычно испытывает к кошкам неприязнь, не могли устоять перед ее чарами — принимались восклицать, гладить ее, чесать за ушком и ворковать, как последние идиоты). Мистер Мьюр поймал себя на мысли, что он принес кошку в дом по собственному волеизъявлению и отдал за нее приличные деньги, а потому она должна находиться в его распоряжении. Действительно, чистокровная персидская кошка была ценным домашним имуществом — имуществом в доме, где ничто не приобреталось по случайности или задешево, — и Алисса ее просто обожала. Но все равно она принадлежала именно мистеру Мьюру. И только он мог решать, жить ей или умереть. Правда ведь?

— Какое красивое животное! Это самец или самка? — обратился к мистеру Мьюру один из его гостей (хотя, по правде сказать, это был гость Алиссы; вернувшись к театральной карьере, она обзавелась новым, широким и довольно неразборчивым в связях кругом знакомых). На пару секунд он задумался над ответом. Вопрос запечатлелся в нем глубоко, точно какая-то загадка. Это самец или самка?

— Конечно, самка, — любезно ответил мистер Мьюр. — В конце концов, ее зовут Миранда.

Как же ему действовать? Подождать, пока у Алиссы начнутся репетиции очередной пьесы, или действовать быстро, пока не угасла решимость? Алисса была актрисой не первого порядка, но ее уважали; в сентябре на Бродвее выходила новая постановка, и она выступала в качестве замены для главной женской роли. И как ему осуществить задуманное? Он бы не смог задушить кошку, не смог бы заставить себя сделать что-то, для чего потребна такая явная и открытая жестокость. Маловероятно было, что он, словно бы по случайности, переедет ее на машине (хотя это было бы счастливым исходом). Одним вечером в середине лета хитрая шелковистая Миранда сумела пробраться на колени к Албану, новому другу Алиссы (режиссер, писатель, актер — талантам его не было числа). Зашел разговор о громких убийствах, о ядах. И мистер Мьюр подумал просто: «Ну конечно. Яд».

На следующее утро он пошарил у садовника в сарае и нашел там, на дне пятикилограммового мешка, остатки белого зернистого «крысиного» яда. Прошлой осенью их замучили мыши, и садовник установил на чердаке и в подвале ловушки. (Так как мыши определенно исчезли, мистер Мьюр предположил, что эксперимент прошел успешно.) Самое оригинальное в этом яде было то, что он вызывал сильную жажду: проглотив приманку, отравленное существо отправлялось на поиски воды, уходило из дома и умирало где-то вне его стен. Сильно ли мучились животные, мистер Мьюир не знал.

В воскресенье по вечерам слуги уходили из дома, и он сумел этим воспользоваться: оказалось, что, хотя репетиции еще не начались, Алисса все же проведет несколько дней в городе. Поэтому мистер Мьюр сам покормил Миранду в углу кухни, где она имела обыкновение принимать пищу. Яда он подмешал ей в ее обычный корм щедро, целую чайную ложку. (Какая же она была избалованная! С тех пор как они взяли ее двухмесячным котенком, ей давали особо питательным корм, который был богат белками и витаминами, да еще и дополняли ее рацион сырой рубленой печенкой, куриными потрохами и Бог знает чем еще. К сожалению, мистер Мьюр должен был признать, что он тоже приложил руку к тому, что кошка так избаловалась.)

Миранда, как обычно, ела жадно, но при этом жеманилась, словно не осознавая, что ее хозяин тоже тут, — не осознавая или не чувствуя за это благодарности. Он вполне мог быть слугой; вполне может быть — его и просто тут нет. Если она и почувствовала что-то неладное — например, что ее поилку забрали и не вернули, — то, как и подобает аристократам, не подала вида.

Мистер Мьюр наблюдал, как Миранда методично травится. Чувствовал он при этом не восторг, как ожидал, и даже не удовлетворение от того, что несправедливость была исправлена, что правда, хоть и сомнительной ценой, восторжествовала, — его охватило глубокое сожаление. Он не сомневался, что избалованное создание заслуживает смерти; в конце концов, какие бесчисленные жестокости за свою жизнь кошка успевает сотворить с птицами, мышами и кроликами! Но ему показалось очень печальным, что именно он, Джулиус Мьюр — человек, который так дорого заплатил за нее и тоже гордился ею, — оказался по необходимости в роли палача. Однако кто-то должен был это сделать, и хотя, возможно, он уже и забыл зачем, но помнил, что он, и только он сам, был предназначен для этого судьбой.

Незадолго до того к ужину явились несколько гостей. Они расположились на террасе, и тут Миранда белым пятном выпрыгнула из ниоткуда и прошлась по садовой ограде — хвост вздымался, словно плюмаж, шелковистый воротник топорщился вокруг высоко поднятой головы, золотые глаза блестели.

— Это Миранда! Она пришла поздороваться с вами. Ну разве не красавица! — радостно воскликнула Алисса. Казалось, ей никогда не надоест восторгаться красотой кошки. (Эдакий безобидный нарциссизм, как предполагал мистер Мьюр.) Раздались привычные похвалы, или, скорее, привычная лесть; кошка облизала свою шерстку, полностью осознавая, что является центром внимания, а затем с какой-то дикой грацией отпрыгнула и побежала вниз по крутым каменным ступенькам, что вели к реке. Мистер Мьюр подумал, что понимает, почему Миранда представляет из себя столь необычайно интересный феномен. Она воплощала собой красоту, одновременно бесполезную и необходимую; красоту, которая была подделкой (если вспомнить о ее породе), и все же (если вспомнить о том, что она все-таки была существом из плоти и крови) совершенно естественной: она воплощала собой Природу.

Хотя была ли природа всегда и неизменно естественной?

Теперь, когда белая кошка закончила свою трапезу (оставив добрую четверть на тарелке, как и всегда), мистер Мьюр сказал вслух, и в голосе его безграничное сожаление мешалось с удовольствием: «Но красота тебя не спасет».

Кошка помедлила и подняла на него свой пустой немигающий взор. На секунду он застыл в ужасе: она знала? она уже знала? Ему казалось, что никогда прежде она не выглядела так восхитительно: такой безупречно белый шелковистый мех, такой пышный воротник, будто его только что причесали. Такая вздорная курносая мордашка… Длинные жесткие усы… Изящные ушки стоят торчком, будто она все понимает. И, конечно, эти глаза…

Его всегда завораживали глаза Миранды. Рыжевато-золотистые, они обладали загадочной способностью загораться будто по ее желанию. По ночам, разумеется, — они отражали блеск луны или свет фар его собственной машины, когда он возвращался домой, — глаза ее сияли, точно сами были лучами.

— Это Миранда, как думаешь? — спрашивала, бывало, Алисса, глядя на пару вспышек в высокой траве у дороги.

— Возможно, — отвечал ей мистер Мьюр.

— Ах, она ждет нас! Как мило с ее стороны! Она ждет, когда мы вернемся домой! — с детским воодушевлением восклицала Алисса.