Заговоренный меч - Есенберлин Ильяс - Страница 4

Тщательно готовился к предстоящей охоте Джаныбек. Как и все степняки, больше всего на свете любил он быстроногих коней-аргамаков и ловчих птиц. Одним из самых знаменитых кушбеги — дрессировщиков охотничьих орлов и соколов во всей степи Дешт-и-Кипчак был молодой султан. Рядом с его белой юртой в ряд стояли маленькие черные шатры, и в каждом из них обитал прирученный беркут, ястреб, кречет, лунь или пустельга. Настоящих ловчих птиц нельзя держать вместе в одном помещении…

Вопреки традиции, не птенцами ловил султан хищных птиц, а уже мощными оперившимися бойцами. Хоть и во много раз труднее приручается такая птица, зато пользы от нее неизмеримо больше. Выросший на воле орел сильнее и беспощаднее того, которого кормили с рук.

И никому не доверял султан Джаныбек своих орлов. Обычно по целому году не поддавались они дрессировке, но он упорно и терпеливо повторял все сначала. На голову гордой птице надевали кожаный колпак — томагу и сажали ее на качели, чтобы привыкла она к конной езде. Потом понемногу начинали кормить ее прямо из рук обескровленным в воде мясом. Голод принуждал орла покориться, и постепенно привыкал он брать еду только из рук хозяина. Несмотря на томагу, издали узнавал он его.

Лишь много времени спустя снимали с глаз орла повязку, и хозяин начинал кормить его уже красным мясом. Орел клекотал от нетерпения, увидев мясо, но брал его только из хозяйских рук. Затем начиналась скачка в степи. Джаныбек выпускал орла и вскоре звал его обратно, подкармливая всякий раз. Так птица окончательно приручалась и становилась охотничьей.

Сколько ни приручай орла, но при виде бегущей по земле огненно-рыжей лисицы он камнем падает на свою жертву, вонзает в нее когти и взлетает. В этот момент звучит хозяйский призыв, орел летит на зов и получает двойную или тройную награду. Запомнив это, он уже сам ждет не дождется часа охоты.

Несколько таких беркутов было у Джаныбека. За лето они отдохнули и истомились без дела. Султан взял на ханскую охоту своего знаменитого, воспетого акынами сокола по кличке Сомбалак. А под охотничий халат надел Джаныбек тонкую, из крепких железных нитей кольчугу, остро заточил меч и вставил новые перья в стрелы…

Стройный ряд зурначей выехал на холм, и медный рокот покатился над степью, сзывая охотников. Султаны, беки, эмиры, разукрашенные перьями и сверкающие дорогими доспехами, стали съезжаться со всех сторон.

И вдруг заклубилась к небу пыль на дороге, ведущей из ставки, — большая группа всадников неслась к холму, а впереди на необычайной красоты гнедом скакуне с белой звездочкой на лбу и завязанными в узлы гривой и хвостом ехал сам хан. И у сопровождающих его всадников были кони с подвязанными хвостами и гривами. От избытка резвости грызли они стальные удила, пританцовывая от нетерпения. Вся свита была одета в легкие охотничьи панцири, а на головах сверкали узорные серебряные шлемы. Сзади, не отставая ни на шаг от хана и его приближенных, скакала охрана, состоящая из верных батыров и телохранителей нукеров…

Три или четыре женщины виднелись в этой блестящей толпе. Все взоры притягивала к себе одна из них, одетая лучше всех и сидящая на золотом гульсары-ахалтекинце, известном всей степи и носящем имя Ортеке, что значит «Танцующий тур». Красота ее ослепляла всех мужчин вокруг, и каждый хотел попасться ей на глаза.

Это была четвертая жена Абулхаира — дочь великого ученого, султана Улугбека, внука Тимура. Рабиа-султан-бегим звали ее и говорили, что нет на земле красивее женщины. Вся в золоте была она, и седло, чепрак, уздечка, стремена тоже были из литого золота. Колебался от встречного ветра султан на остроконечной шапке, отороченной выдрой, блестело под солнцем, переливаясь всеми цветами, дорогое ожерелье, но еще прекраснее казалось светлое чистое лицо с выписанными месяцем тонкими бровями и черным водопадом закрученных в бесчисленные косички волос…

Когда хан со своим блестящим окружением подъехал к холму, со стороны открытой степи вынеслась еще группа всадников. Впереди на темно-серых аргамаках скакали султаны Джаныбек и Керей, и у каждого на плече сидело по соколу.

В легкие охотничьи кафтаны с собольей оторочкой были одеты Джаныбек с Кереем, на головах казахские шапки. Среди скачущих следом за ними людей тоже находились женщины. Самой красивой среди них была Жахан — вторая по счету жена Джаныбека, мать молодого султана Касыма. Дочерью батыра из кочевого рода Керей была она, но по-царственному сидела на молочно-белом скакуне по кличке Киикаяк, что означает «Оленьи ноги». В отличие от красавицы Рабиа-султан-бегим, ее седло, чепрак и все остальное было украшено лишь чеканным серебром, но именно серебро шло к ее степной красоте и стати.

И еще одним отличалась от жены хана Абулхаира прекрасная Жахан. Правая рука ее твердо сжимала тонкую остроконечную пику. Гордая, стройная фигура наездницы дышала отвагой. Толпящиеся внизу люди встретили ее восторженны гулом. Сам Абулхаир не преминул взглянуть в ее сторону, и словно обожгла его красота Жахан. «Ничего, если позволит бог, быть ей завтра в моих руках!» — подумал хан и пришпорил коня. Не в первый раз видел он ее и давно уже решил, что она достойна его юрты…

Но султан Джаныбек был настороже и внимательно следил за ханом. От него не укрылась смена чувств на лице Абулхаира, и теперь он уже не сомневался, что тот задумал недоброе. Взгляд Джаныбека скользнул по разноцветной блестящей толпе, пытаясь определить, кому поручено его убить. И вдруг заметил трех одетых попроще всадников. В стороне от других держались они, и султан почувствовал на себе взгляд того, который был немного впереди. «Этих сереньких людей не бывало на прежних охотах! — подумал он. — Да и не похожи они на людей из ханской свиты. Их-то и следует остерегаться!..»

Вместе с огромным караваном, груженным бурдюками с кумысом и всякими другими припасами, двинулся хан со своей увеличившейся свитой на север, в сторону гор Улытау. Переночевав в дороге, разбили легкие походные шатры в предгорьях, у подножия Аргынаты, в одном из самых красивых мест золотой Сары-Арки. Эти земли были когда-то очагом древней культуры казахов. До сих пор сохранились там руины дворцов, вокруг которых валяются обломки керамики и глазури. Как раз об этих чудесных горах поется в знаменитом древнем эпосе:

Как самая дорогая на свете вещь дана ты нам

в наследство,

Прадед наш Аргын радовался твоей красе,

Твоими изумрудными лугами с серебряными

нитями ручьев

Из века в век любовались аргыны, о гора

Аргынаты!

Здесь не было множества зеркальных озер и полноводных рек, способных напоить тысячные табуны, поэтому в теплое время года людей бывало немного. А самое главное, места эти издавна принадлежали роду султана Джаныбека, но опустели с тех пор, как отец его Барак переехал отсюда в Орду-Базар, ханскую ставку. Зато всяческой дичи: оленей, сайги, круторогих архаров, дроф, уларов, диких гусей — здесь было хоть отбавляй. Три дня знатные охотники всеми способами истребляли ее. Били в барабаны, чтобы вспугнуть куропаток и уларов, и тут же выпускали на них соколов. С невыразимым наслаждением перерезали горло пойманной птице, гордясь друг перед другом своими успехами. Гонялись за архарами и оленями, прямо с седла пронзая их стрелами. А три незаметных человека во главе с братом ханского палача Сарыбаем вели свою охоту и никак не могли попасть в цель. Ни разу не остался в одиночестве султан Джаныбек, и они не решались напасть на него. А что ждало их в случае неудачи, они хорошо знали…

Но в последний день, когда хан объявил о том, что завтра все возвращаются в ставку, им улыбнулось наконец счастье. Увлеченный преследованием быстроногой сайги, султан Джаныбек ускакал далеко в заросли. Верные ему джигиты помчались следом, но кони их притомились за три дня охоты, да и не могли они тягаться с знаменитым аргамаком султана. Поскакав через рощу, Джаныбек вдруг увидел невдалеке самого хана Абулхаира с несколькими верными людьми, а сбоку уже подъезжали трое, которых приметил он раньше. Хан только что сменил уставшего коня, а конь Сарыбая