Заговоренный меч - Есенберлин Ильяс - Страница 3

Да, прежде всего страдает и расплачивается за все народ, управляемый подобным властителем. Что для хана человеческая жизнь, когда маячит впереди призрак власти над вселенной? Ему кажется, что народ для того только и создан, чтобы выполнять его предначертания. Даже сильные умом властители не могли избегнуть этого ослепления властью. Рано или поздно настигало оно их. С ханом Абулхаиром это случилось уже давно. Не понимал он, что дело здесь не в Джаныбеке или Керее, а в глубоком подспудном движении, которое, независимо ни от каких правителей, нарастало в степи. Все больше расходились интересы осевших на землю и смешавшихся с местным населением родов и тех, кто остался жить в степи, разводить по примеру отцов скот и пользоваться относительной свободой вдали от ханской ставки. Султаны Джаныбек и Керей были ближе к степнякам и сумели возглавить это закономерное движение за отделение от Синей Орды и создание самостоятельного степного государства…

Давно уже охотились друг за другом хан Абулхаир и неспокойные султаны. Открытое убийство меньше всего подходило им для взаимных расчетов. И было принято между чингизидами так уничтожать противника, чтобы не оставалось никаких свидетелей.

Как матерый волк и беспощадные волкодавы, вертелись они друг возле друга, выжидая момент, когда можно будет вцепиться в горло и покатиться по земле в смертельной схватке.

Рано окунулась в любовные утехи Гаиф-Жамал, семнадцатилетняя дочь Абулхаира от жены-мангытки. Такое случалось в ханской семье, и все было бы ничего, если бы не пожелала она молодого и крепкого султана Джаныбека. Как водилось, подослала она к нему в один из приездов проворную тетушку. Красавица предлагала провести с ней время, оставшееся до свадьбы, которая предстояла ей вскоре.

Султан Джаныбек ненавидел хана Абулхаира не меньше, чем тот ненавидел его. Хоть и не очень нравилась ему ханская дочь, да и другие были у него утешительницы при ханской ставке, но как было удержаться от того, чтобы лишний раз насолить врагу. «Пока не добрался до шкуры старого быка, задеру хотя бы телку!» — решил молодой султан и согласился на ее предложение.

Но так случилось, что попался в сети сам Джаныбек. Очень уж запали ему в сердце горячие ласки юной красавицы, и решил он в конце концов жениться на ней. В качестве свата пригласил он своего троюродного брата Керея — другого ханского врага.

Чингизиды в таких случаях обычно с величайшей охотой шли на сближение. Тесные родственные связи укрепляли их положение в степи. Даже старые враги мирились, выдавая дочерей замуж. Но на этот раз ничего не получилось. Хан Абулхаир уже понял, что такая свадьба только ухудшит положение. Далеко зашла вражда, и выход мог быть только один…

Не прямо отказал хан султану Джаныбеку, а, как водится, дал уклончивый ответ. «Осенью, когда вернутся аулы к своим зимовьям, тогда и решим», — сказал он Керею. Рассвирепевший Керей прямо выпалил тогда хану, что его дочь не так уж невинна и со свадьбой не мешало бы поторопиться. Абулхаир лишь усмехнулся, но показалось ему, что тигры рвут когтями его сердце. Тем не менее он сделал вид, что не заметил грубости Керея, и спокойным голосом повторил свой ответ.

А после отъезда султана Керея Абулхаир позвал к себе палача — знаменитого Курыбая. Молча встал перед ханом похожий на мертвеца, тощий и бледный человек, ожидая приказаний.

— Помнишь, какая смерть настигает чингизидов, когда угодно это становится богу? — спросил хан.

— Я помню все виды смерти! — тихо ответил Курыбай.

— Моя любимая дочь Гаиф-Жамал приболела в последние дни…

Палач молча кивнул головой.

Через три дня люди в ставке узнали, что дочь хана Гаиф-Жамал найдена в степи с торчавшей в груди стрелой. Все знали, чьих рук это дело, и удивленно покачивали головами. Никто не посмел рта открыть, но в степи уже от аула к аулу летел слух об этом…

С высокой торжественностью, как и положено, была похоронена Гаиф-Жамал. Недельные поминки справлялись по ней. А потом хан снова позвал к себе Курыбая.

— Ты знаешь, что на поминки нашей любимой дочери приехал султан Джаныбек? — спросил хан.

— Знаю.

— Завтра мы едем с ним на охоту. Однако, кажется мне, что и у славного султана не все в порядке со здоровьем. Как бы не случилось с ним чего-нибудь…

— Все может случиться, — ответил Курыбай.

— И помни, что султан не девушка. Он дерево одной рукой вырывает, так что с тобой должны быть надежные люди…

Курыбай испугался этого приказания. Сам Абулхаир может убрать потом палача как неприятного свидетеля. Такие случаи уже бывали с ханскими слугами.

— Все султаны знают, что значит, когда я выхожу на ханскую охоту, — заметил палач. — Не лучше ли, мой повелитель, поехать на этот раз моему младшему брату Сарыбаю? Рука его тверда, а в сердце тоска по настоящему делу…

Абулхаир даже засмеялся про себя примитивному и беспощадному коварству своего раба. Спасая шкуру, тот родного брата подставляет под удар, как самый настоящий чингизид.

— Пусть будет по-твоему! — сказал Абулхаир. — Но только проследи за всем и самолично поговори с братом…

Как ни странно, но один лишь султан Джаныбек не догадывался о подлинной причине смерти Гаиф-Жамал. По молодости и неопытности ему и в голову не пришло, что она убита по приказанию отца, тем более что все время пребывания его в ханской ставке Абулхаир окружал его заботой и выказывал на этот раз особые знаки внимания. Он не прислушался к предостережению Керея…

Только неожиданное предложение хана поехать с ним на охоту заставило насторожиться молодого султана. Еще не наступили осенние холода, когда приятно охотиться, к тому же какие-то слухи дошли и до Джаныбека. Его удивляло, почему хан не спешит с поисками убийцы своей дочери.

А в последний момент султан Джаныбек узнал и кое-что еще. Существовала древняя традиция, по которой хан перед охотой посылал специальных гонцов ко всем султанам и приближенным с приглашением принять в ней участие. На этот раз приглашение было отправлено лишь Джаныбеку и Керею. Никто больше из степных султанов не участвовал в охоте, зато много было приглашено тех, кто душой и телом был предан хану Абулхаиру и жил постоянно при его ставке.

Испокон веков ханская охота обставлялась в степи как самый большой праздник. Беки и султаны могли на этих торжествах в полном блеске продемонстрировать свое богатство, похвастаться великолепными конями, драгоценной сбруей и оружием. В то же время охота была как бы военным смотром, на котором каждый проявлял свое мужество, храбрость, находчивость и меткость в стрельбе. Немало хвастунов лишаются ума от страха, когда прямо из-под ног вдруг выпрыгивает ошалевший от испуга заяц. Что уж тут говорить, когда раздастся в близких камышах рычание тигра или свирепого барса. Иные бегут в ужасе, бросив оружие, а порой знаменитые стрелки, со ста шагов срезавшие на состязании подвешенный к ветке кошелек с деньгами, с трех шагов не попадают в громадного зверя.

Там же, на охоте, проверяется и утверждается отвага молодого джигита, впервые появившегося среди взрослых мужчин. Когда нет войны, где, кроме охоты, можно показать себя? Тот, кто, не дрогнув, вонзит острую трехгранную стрелу на глубину в четыре пальца в лоб бегущему на охотника громадному кабану с полуметровыми клыками, так же поступит и с закованным в железо врагом в открытом бою. Недаром называют в степи охоту ярмаркой мужества.

Посоветовавшись с Кереем, султан Джаныбек решил все же принять ханское приглашение, тем более что не было видимых причин для отказа. «Чему быть — того не миновать, — подумал он. — Недаром говорится, что и в золотом сундуке не спрятаться от предреченной тебе смерти. А если суждено остаться в живых, то из тысячи летящих в тебя стрел ни одна не заденет!» — «Да, мы должны прибыть на охоту и делать вид, что ничего не подозреваем, — согласился Керей. — Но нужно взять с собой самых надежных джигитов, которые ни на шаг не будут отъезжать от нас. Если не поедем сейчас, тот этот волк Абулхаир поймет, что мы разгадали его замыслы, и все равно найдет способ устранить нас. Говорят ведь, что раздевшийся обязательно прыгнет в воду…»