Отчаяние - Есенберлин Ильяс - Страница 46

Вскоре хан Среднего жуза Абильмамбет добился возвращения всех аманатов от контайчи и тут же разорвал с ними всякие отношения. В свою очередь, Галден-Церен отозвал всех своих послов из Среднего жуза, что означало объявление войны. Хан Абильмамбет и султаны окончательно решили перейти в подданство России, и тогда все неродовитые батыры Младшего жуза, такие, как Тайман, Алтай и многие другие, оставили Абулхаира и примкнули к ним. Этих людей мало интересовали ханские и султанские свары между собой, и они с самого начала знали, что главный враг — джунгарский контайчи и стоящие за ним шуршуты. Устоять против этого врага можно было только опираясь на Россию. Хоть по всему становилось видно, что нелегким будет царское ярмо, все же оно было лучше гибели под джунгарскими шашками. У некоторых появились уже друзья среди русских переселенцев, в степи объявились первые дезертиры из царских солдат, и с ними быстро находили общий язык простые табунщики и вольные джигиты.

Немалое значение имела торговля. Казахам теперь частично разрешалось ездить на все российские ярмарки, сбывать шерсть, кошмы и закупать хлеб, мануфактуру, домашнюю утварь, лопаты, топоры, ножи, посуду — все это лучшего качества и по куда более низким ценам, чем на базарах Хивы и Бухары. К тому же благодаря присутствию русских гарнизонов стала безопасной дорога на эти ярмарки. Появились первые казахские купцы и даже промышленники. Многие бедные джигиты нашли себе постоянную работу на рудниках, соляных промыслах и на строительстве дорог и мостов…

Увидев такой поворот событий, считающий себя в степи первым, кто поклялся в верности царице, хан Абулхаир решил в обход самого губернатора обратиться со своими претензиями непосредственно в Петербург. Для этого он поначалу написал хорошо известному ему Тевкелеву письмо, в котором жаловался на Неплюева и просил совета. Письмо, как обычно, составил и привез в Оренбург толмач Кудабай. Сразу же по приезде, едва отряхнув дорожную пыль, он отправился к губернатору.

— Так что ты там привез, голубчик? — спросил генерал Неплюев.

— Письмо нашего хана Абулхаира генералу Тевкелеву в Петербург, ваше превосходительство!…

— Гм.. гм…

— Должен отправить его с первой оказией!

— Ты, наверное, знаешь, про что там написано?..

Нет, оренбургский губернатор генерал Неплюев был неплохим воякой и человеком, не лишенным чести. Вряд ли бы он пошел на то, чтобы прочитать чужое письмо где-нибудь в исконных российских пределах. Правила дворянской чести были внушены ему с малолетства. Но здесь, на пограничной линии, могли ли они распространяться на переписку какого-то кайсацкого хана!

Ну, а Кудабай был лишен всяких подобных «предрассудков» и подробно, слово в слово, передал губернатору содержание письма. Память у него была отменная.

— Не забудь только, отправь его с первой оказией, как и приказано тебе почтенным Абулхаиром! — сказал Неплюев, улыбнувшись наивности старого хана.

Кудабай вскочил, чтобы идти выполнять указание, но Неплюев остановил его кивком головы.

— Что еще изволите приказать, ваше превосходительство? — спросил толмач.

— Ты, голубчик, видимо, и сам понимаешь, что мы не можем больше опираться на нашего славного хана Абулхаира…

Кудабай, имевший кое-какие виды на своего хана, помрачнел:

— Ну, а если он раскается и станет, как прежде, служить верой и правдой государыне?..

— Это уже не имеет значения. Как и всегда бывает, появились более молодые и способные деятели из киргиз-кайсаков…

«Хан Нуралы — сын Абулхаира!» — сказал про себя толмач. Да, он-то правильно повел себя с самого начала. Коль такого матерого волка, как хан Абулхаир, слопали, в один присест, то что для этих людей он, беззащитный маленький зайчик…

— А как думают отстранить нашего хана? — набрался смелости и спросил Кудабай. — Наверное, императрица издаст указ.

— Не думаю… — сухо ответил губернатор и посмотрел на толмача в упор своим страшным взглядом. — Властям нет дела до этого Абулхаира. Он сам породил ненависть среди некоторых султанов и пусть держит сейчас ответ. Мы не станем вмешиваться в эти распри!

«Кто же должен осуществить этот… этот уход хана из жизни? — лихорадочно думал толмач. — Чего от меня хочет губернатор?»

— Среди враждебных Абулхаиру султанов особенно не любит его Барак-султан… — заговорил Кудабай, холодея от ужаса. — Хан Абильмамбет тоже не любит его, но не… не сможет…

— А Барак-султан?

— О, конечно, сможет! — воскликнул толмач. — Султан Барак давно уже обвиняет Абулхаира в том, что тот продается белой царице…

Поняв, что сказал лишнее, закрыл свой рот ладонью, но Неплюев поощрительно махнул рукой:

— Ничего, ничего, говори… Самый подходящий человек этот Барак. Раз он так уж сильно не любит нас, то и его не жалко!…

— Что же прикажете мне, ваше превосходительство?

— А ничего… Сам пораскинь мозгами, голубчик!

— Но… но контайчи лишь обрадуется уходу хана Абулхаира. Зато некоторые роды Младшего да и Среднего жуза станут мстить Барак-султану и… и мне!..

— Ну, тебе же за что? Разве что сам станешь болтать о всяких небылицах… Да не беспокойся. И Барака при случае успокой. В Младшем жузе будет другой хан, а мы… мы, как я уже сказал, не станем вмешиваться не в свое прямое дело. Споры между родственниками нас не касаются!..

— Да, да, они сами…

Неплюев понял состояние толмача и небрежно сказал, как бы между делом:

— Там у казначея твое жалованье накопилось за полгода. Ты ведь у нас на жалованье, голубчик. А там и чины пойдут, и слава…

— Рад стараться, ваше превосходительство!..

— Ну, ступай, ступай… Я буду ждать известий!..

Через десять дней толмач Кудабай оказался в Хиве, в гостях у сына Барак-султана — батыра Жолбарса. Они долго говорили о чем-то, и Кудабаю на прощанье была подарена расшитая хивинская шуба с плеча хозяина и гнедой ахалтекинский конь. Вскоре толмач был уже в ставке Абулхаира и не преминул получить и от него кое-какие подарки. Прямо не стал он рассказывать о разговоре своем с губернатором, но тем не менее намекнул, чтобы хан поберегся ездить по степи в одиночестве.

Дело неминуемо приближалось к развязке. Летом 1748 года сам генерал Тевкелев прибыл из Петербурга в Орск для личных переговоров с Абулхаиром.

— Старый друг лучше новых двух, господин Неплюев! — сказал он в Оренбурге губернатору.

— Ох, ваше превосходительство, вынужден, сидя здесь, выбирать себе друзей по необходимости! — ответил Неплюев.

Хан Абулхаир, понявший, что и в Российской империи сановники враждуют и сживают друг друга со света не хуже, чем казахские ханы и султаны, поспешил со всей своей семьей и поредевшей свитой в Орск, к генералу Тевкелеву. Все свои обиды выложил он перед тем, кто некогда склонил его на присоединение к России. Один из умнейших людей своего времени, Тевкелев сделал все, что в его силах, чтобы не заставить старого хана раскаяться в его политике. Он считал, что такое отношение к одному из виднейших деятелей присоединения дурно отразится на авторитете Российской империи на всем Востоке.

Хан Абулхаир от чистого сердца обещал Тевкелеву и впредь верой и правдой служить России. К хану возвратился из аманатов его любимый сын Кожахмет, а вместо него в Оренбург поехал другой сын —Айчувак. Тевкелев взял полностью на себя улаживание отношений хана Абулхаира с губернатором. Окрыленный и помолодевший, возвращался старый хан в свою ставку на Иргизе.

А губернатор Неплюев лишь отмалчивался в разговорах с Тевкелевым: не его дело вмешиваться в султанскую междоусобицу.

— Режут они друг друга, как волки, ваше превосходительство… — сказал он. — Как могу отвратить их от такого природного дела?!

Полный тревог за судьбу хана Абулхаира и всей российской политики в Большой азиатской степи, уезжал в Петербург генерал Тевкелев. Оснований к этому было больше чем достаточно.

Впрочем, генерал Неплюев мало грешил против истины, когда говорил о невозможности сдержать межплеменную усобицу в степи, — слишком еще мало было войск на пограничной линии. Да губернатор и не очень-то стремился к этому.