Удиви меня (СИ) - Юнина Наталья - Страница 14

— Голубой, — не раздумывая отвечаю я, не в силах отвести взгляд от трусов.

— Голубой вагон бежит, качается. Скорый поезд набирает ход. Трам-пам-пам. Ладно, что у нас там за проблема? — совершенно не стесняясь моего присутствия, Алмазов после напевания песенки разворачивается к шкафу, являя мне свою обтянутую в трусы задницу, и вешает обратно белый костюм.

Что я там говорила про перед? «Не перечь самцу»? На ягодицах надпись ничуть не уступает по креативности первой: «Царь» на одном полупопии, на втором «Просто царь».

— Полина, прием, хватит пускать на мое тело свои стерильные слюни. Рассмотришь, потрогаешь, приласкаешь, приголубишь, поцелуешь, помассажируешь, но чуть позже. Что там за проблема? — натягивая брюки, вполне серьезно интересуется Алмазов.

— Там у больного в восьмой палате отек мошонки, — как можно спокойнее произношу я.

— Прямо-таки отек? Ты рассмотрела или на слово ему поверила? — накидывает халат на рубашку и подходит прямиком ко мне.

— Конечно, рассмотрела.

— Тебе мошонок в моргах мало? Все-то ей члены подавай с утра пораньше, хулиганка.

— Знаете что?!

— Знаю. Не трудись, Полина Сергеевна, я плохой, ты мне никогда не дашь и все в этом духе. На вот, понюхай меня и успокойся, — подается ко мне настолько близко, что я не только ощущаю его запах, но и из-за разницы в росте, мой нос почти утыкается в его шею.

— А я ведь могу сейчас укусить вашу шею.

— Кусай, — внезапно прошептал в уголок моих губ. — Кстати, ты знаешь, что во время поцелуя мы передаем друг другу порядка пятидесяти миллионов бактерий. Знаешь? — секунда и Алмазов заправляет прядь моих волос за ухо.

— Восьмидесяти. Порядком восьмидесяти миллионов бактерий, — по слогам проговариваю я, совершенно не понимаю, как себя сейчас вести.

— Точно, — хмыкает мне в губы. — Но на этот случай есть решение проблемы. Если целоваться хотя бы девять раз в день, на языках будут жить одни и те же бактерии, поэтому, Полечка, это надо делать чаще, — вкрадчиво шепнул в уголок рта, от чего я неосознанно закрыла глаза и тут же почувствовала, как Алмазов прошелся… языком по моим губам. Что за ерунда такая?! И почему я стою как вкопанная дебилка с поджатыми пальцами на ногах?! — Мне они охренеть как нравятся, прям просят с первой встречи, чтобы их целовали, — выдыхает мне в губы, медленно раздвигая их языком, почти незаметно касаясь моего. И это… это жутко странно. Очень странно. Непривычно. Непротивно. Кажется, я перестаю дышать, когда он углубляет поцелуй. То ли мне жарко, то ли не хватает воздуха, но у меня реально начинает кружиться голова. И это не сон, я однозначно все это ощущаю, потому что… мама дорогая, я точно чувствую его губы. Они жесткие, но в тоже время… мягкие? Сжала ладони в кулак, чуть упираясь в его грудь, пытаясь разобраться с собственными ощущениями, но как только я попыталась сконцентрироваться и представить, как это выглядит со стороны, Алмазов обхватил ладонью мою шею, чуть зарываясь пальцами в волосы. И почему-то именно это, а не губы, меня отрезвило. Эту руку он совал этому Ивану! Отталкиваю со всей силы Алмазова в грудь, на что тот открыто усмехается, чуть покачиваясь.

— Я был уверен, что ты мне отдавишь ногу или прикусишь губу, причем значительно раньше, — с усмешкой произносит он, при этом улыбается и облизывает свою нижнюю губу. — А ни то, ни другое. Ты меня удивила. Диагноз по поцелую ставить тебе не буду, он пока неутешительный, но…, — делает многозначительную паузу. — С большой надеждой на будущее. Хорошее утро, несмотря на чьи-то отечные яйца.

— Еще раз так сделаете и я распечатаю фотографии с вашей голой задницей, членом и мошонкой. И отправлю всей больнице. Понятно?!

— Боже мой, ты что фотографировала мои гениталии, когда я спал?! — наигранно хватается за грудь, при этом цокая. — Ужас, я в шоке. Однако… показывай. Страна должна знать своих героев в лицо. В конце концов, гениталии что надо, можно и показать. Это даже не порно будет, а красивая эротика.

— А вы уверены, что они что надо?

— Не, ну мне, конечно, тяжело сравнивать, я тысячи членов, к счастью, не видал, только свой каждый день. У тебя опыт в морге по более моего будет, но думаю все у меня нормуль. Оценишь еще. Ну что, пойдем смотреть твою мошонку?

— Она не моя, — придурок!

Подхожу к шкафу, хватаю свою сумку и достаю оттуда влажные салфетки. Демонстративно вытираю ими губы и шею. И ведь как назло выложила все антисептики. Дура! Да кому нужны эти глупые обещания?! Не обосралась и ладно.

— Вы про упомянутую мной недавно статью УК РФ помните?

— Помню. Верю… Очень верю в безнаказанность. Все, Полина Сергеевна, выдохни и пойдем смотреть твои любимые органы.

— Вы, наверное, путаете меня с одной из ваших студенток. Со мной такие штучки не пройдут, — вытирая губы третьей по счету салфеткой, зло бросаю я.

— Не путаю. У меня хорошая память на лица. Кстати, что ты там так активно трешь? Бактерии уже проникли внутрь. Смирись. Еще восемь раз за день и все будет общее. Так, возвращаемся к мошонке. Пойдем в палату, по пути расскажешь, что там кроме отека, — совершенно серьезно произносит Алмазов, меняя не только тембр голоса, но и выражение лица.

Беру со стола историю болезни и молча иду за Алмазовым.

— Ну так что там еще кроме отека?

— Боль, гиперемия, гипертермия. Все признаки воспаления.

— Мошонка горячая или весь…? — смотрит на историю в моих руках, вглядываясь в фамилию. — Михайлов горячий? О, это тот, что со слуховым аппаратом.

— Первое. Общую температуру я не успела ему измерить. И да, тот самый.

— Ты еще и мошонку ему пропальпировала. Ну молоток. А, кстати, как ты ее пальпировала?

— Надела виниловые перчатки и коснулась тыльной стороной ладони сначала одного яичка, а потом другого, чтобы сравнить разницу температур. И я ее не пальпировала.

— Ты просто умничка, Полина. Вот без шуток. Давай позовем Михайлова в смотровую. Не будем смущать мужчину при всех, когда будем задавать интимные вопросы.

Хотелось бы мне послать его в самую настоящую жопу, но не могу не признать, что он прав. Грустный, плохо слышащий дядечка пятидесяти восьми лет, по фамилии Михайлов, выглядящий на все семьдесят, и без того при мне стеснялся опустить трусы под одеялом, а тут вдвоем, да еще и с расспросами. Алмазов вполне доброжелательно завел его в процедурный кабинет, уложил на кушетку и ровно через секунду, после того, как тот спустил штаны, произнес вслух то, чего я уж точно от него не ожидала.

— Еп твою мать…

— Что, говорите?

— Я спрашиваю, Виктор Михайлович, давно такая мошонка? Вы же не жаловались все эти дни ни на боль, ни на такие размеры. За сутки такое не появляется.

— Ну как давно… вот как девушку эту встретил, — Михайлов взглянул на меня так, как будто это я его чем-то заразила, Ей Богу!

— Откуда ж я знаю, когда вы ее встретили. Может, вы с ней давно… дружите и мошонку раньше ей показывали, — быстрый взгляд в мою сторону и этот… сученыш еще и подмигивает мне.

— С понедельника, наверное. А может с воскресенья.

— Понятно. Ничем не прищемляли? Дверью, например. Может в душе упали. Точно травм не было? — рассматривая со скорбным лицом раздутое хозяйство, интересуется Алмазов.

— Нет. Ничего не было.

— Половой жизнью живете? Когда был последний половой акт?

— Ой, давно, года два назад, как жену похоронил. Не до этого дела было.

— Ну да. Согласен, не до этого, — вполне серьезно, без тени шутки произносит Алмазов, выбрасывая перчатки в мусорную корзину. — Смотрите, Виктор Михайлович, сейчас у вас возьмут кровь из вены, а примерно через полчаса, может час, отправим вас на УЗИ. Там посмотрят вашу мошонку. А дальше мы сюда приведем уролога и от этого будем отталкиваться. Одевайтесь. Пойдемте, Полина Сергеевна, обсудим, — подхватывает меня под локоть и выводит из процедурного. — Позвони в ОФД, попроси взять его по cito и не забудь написать в истории кратенько эпикриз. Заболел остро, жалобы на сильную, усиливающуюся при движении боль в мошонке, бла-бла-бла, короче придумаешь. Все, беги. А за побегушную работу, я тебя, радость моя, подвезу до дома. Я знаю, что ты не на машине, потому что в теньке ее не было, — улыбаясь, произносит Алмазов.