Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Солод Вадим - Страница 67

— высшее командование РККА и РККФ, относившиеся к первым 4 рангам из 19 существовавших в вооружённых силах;

— научные работники, врачи и дантисты, которые занимались частной практикой;

— члены Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев.

Только через год к ним добавились юристы, писатели и артисты, которые получали доходы от занятия умственным трудом, не работая в штате соответствующих учреждений, а по трудовому соглашению. Именно это положение и позволило В. В. Маяковскому получить отдельную квартиру на Гендриковом переулке, однако в нарушение существующего порядка он сохранил за собой и комнату в коммунальной квартире на Лубянском проезде, оформив её в качестве служебного кабинета для научной работы.

В октябре 1922 года для жильцов муниципальных квартир, которые имели доходы от частной предпринимательской деятельности, а также лиц, отнесённых к «свободным профессиям», квартплата установлена в 9 раз выше стандартной. Дополнительное сверхнормативное превышение площади облагалось в 10-кратном размере для рабочих и в 100-кратном для всех остальных категорий.

С 1923 года Маяковский платит 10 рублей за квадратный метр занимаемой им жилой площади, для остальных категорий установлена плата от 2 до 5 рублей.

В Москве партийная и советская элита теперь проживала в специальных домах — так называемых Домах Советов, центральных гостиницах «Националь», «Метрополь», «Савой». Демьяну Бедному — обладателю огромной личной библиотеки в 30 000 томов, единственному из всех литераторов — выделена квартира в жилом корпусе Кремля. Максиму Горькому в пользование передан роскошный особняк в стиле модерн, построенный архитектором Ф. О. Шехтелем для промышленника С. П. Рябушинского на Малой Никитской улице. Из него предварительно был переселён специализированный детский дом для детей партийной и советской элиты.

Отдельный дом на улице Пролетарской в Детском Селе (нынешний г. Пушкин) был выделен вернувшемуся из эмиграции Алексею Толстому.

Однако только очень немногие избранные могли рассчитывать на отдельные комнаты или квартиры с элементарными удобствами. В Москве и Петрограде большинство жилых помещений превратились в «коммуналки», где вместе могли проживать 5, 10 и даже 20 семей. Под, так сказать, жильё использовалось любое помещение. «Новые москвичи» обживали даже подсобные постройки, расположенные на кладбищах. Рядовым явлением было, например, ходить умываться в соседний общественный туалет. Владимир Маяковский вспоминал, что некоторое время он пользовался уборной, располагавшейся на вокзале, — серьёзное испытание для человека, панически боявшегося любых инфекций. В 1925 году он подал заявление в Моссовет с просьбой предоставить ему пустовавшую по причине тотальной разрухи квартиру на Гендриковом переулке в районе Таганки. Эта квартира № 5 расположена на втором этаже дома 15/13. Дом старый, деревянный, из двух этажей. Маяковский берёт на себя обязательство полностью отремонтировать аварийную жилплощадь за собственный счёт, к заявлению приложил строительную смету на сумму в 3000 рублей. 23 апреля 1926 года исполнительный комитет Моссовета специальным постановлением закрепил за поэтом эту жилплощадь: «Принимая во внимание, что поэтом Маяковским в доме№ 15 по Гендрикову переулку произведено переустройство квартиры и ремонт последней за собственный счёт, управление делами президиума Московского совета считает вполне справедливым оградить интересы посетителя от мероприятий, связанных с возможностью переселения или уплотнения поэта Маяковского».

Как видно из текста постановления, мероприятия по подселению могли коснуться не только бывших хозяев квартир, которых легко «уплотняли» до одной комнаты, а потом и её могли разделить фанерной перегородкой или шкафом, — такая перспектива была реальной для всех счастливых обладателей излишков квадратных метров. Такие попытки неоднократно предпринимались в отношении основоположника анархо-коммунизма, всемирно известного учёного-географа Петра Алексеевича Кропоткина. Князь П. А. Кропоткин, который принципиально отказывался от пенсии в 10 000 рублей, назначенной ему Временным правительством, а затем от различных привилегий и пайка от большевиков, бережно хранил «охранный» мандат, подписанный председателем СНК РСФСР В. И. Лениным, в котором представители советской власти в том городе, где будет проживать «известнейший русский революционер», обязаны были «оказывать ему всяческое и всемерное содействие…», а также «принять все меры к тому, чтобы жизнь Петра Алексеевича была облегчена возможно более…».

В числе «невинно пострадавших» из-за «квартирного вопроса» оказался и родной брат секретаря председателя СНК В. И. Ленина Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича — Михаил Дмитриевич.

Выдающийся военный теоретик, основоположник советской аэрогеодезии, генерал-майор РИА и генерал-лейтенант РККА М. Д. Бонч-Бруевич после увольнения с действительной военной службы находился в резерве РВС. Полевой штаб Реввоенсовета выделил ему и его жене две комнаты в квартире № 2 в доме № 7 по улице Знаменка, общей площадью 42 кв. м, где в маленькой 13-метровой комнате семья генерала организовала свою собственную кухню. Как выяснилось, в этом доме председатель жил-товарищества тов. Гурович сдавал некому гражданину Д. М. Назарову (за приличные деньги) 50-метровое помещение, относившееся к общедомовой собственности, при этом обещал остальным тринадцати жильцам коммунальной квартиры, что общая кухня для них будет им организована именно в кабинете Михаила Дмитриевича. Для чего предприимчивым домоуправом с целью установления справедливого перераспределения жилплощади были поданы сразу несколько заявлений в суд (своим постановлением от 01 апреля 1924 года Московский городской суд дела прекратил), а затем — ещё и коллективная жалоба вместе с тремя исками в губернский суд. Дальше были осуществлены стандартные мероприятия по рейдерскому захвату «излишков» у бывшего царского генерала. Например, когда жилтоварищество отказалось принимать от М. Д. Бонч-Бруевича квартплату, тот был вынужден вносить её на депозит губернского суда.

В связи с тем, что летом 1924 года Хамовнический суд города Москвы постановил решение о выселении генерала, а освободившееся помещение передал товариществу для заселения рабочих, то пришлось Михаилу Дмитриевичу обращаться за поддержкой в бюро ячейки РКП (б) при Обществе добровольного воздушного флота «Добролёт», которое вышло «с товарищеской просьбой принять меры к законному ограждению прав нашего ответственного работника, заведующего аэросъёмочным отделом т. Бонч-Бруевича, который подвергается систематической травле и клевете от группы сомнительных личностей, стоящих во главе жилтоварищества, где он проживает…» Тяжба продолжалась почти четыре года, за это время выдающийся учёный вызывался в суд, к следователям и прокурорам более 30 раз.

19 октября 1925 года народный суд Замоскворецкого района наконец-то защитил права учёного и его семьи. В этой связи заслуживают отдельного внимания формулировки из мотивировочной части постановленного судом решения: «Нарсуд считает домогательства жилтоварищества основанными на сознании недопустимости со стороны Бонч-Бруевича пользования таким удобным помещением, каким фактически он пользуется, что должно быть признано как пристрастное к нему отношение, основанное на неверном понимании современных условий существования. Нарсуд находит пользование этим помещением Бонч-Бруевичем вполне естественным, создающим удобство существования… Домогательство же т-ва суд считает разрежением этого существования и основанным на склочности… Бонч-Бруевич, хотя и бывший генерал, но никогда Советской властью не лишался прав, работает с ней на протяжении всего существования и, безусловно, как принимавший участие в Гражданской войне и в строительстве хозяйства, член профсоюза, должен считаться трудящимся… Отмечая склочность настоящего дела, безусловно вредную по своим последствиям, как вносящую разложение в среде общежитий вообще, создающих сутяжничество, нарсуд считает необходимым обратить на это внимание Московского Совета и Районного на предмет производства тщательных обследований домоуправлений и, главным образом, обращения внимания на внутреннюю жизнь домоуправлений, считая, что культурная работа в домашней обстановке, при надлежащем руководстве, устранит всякие вредные явления и принесёт только пользу. Судеб (ные) по делу издержки возложить на жил(ищное) тов (арищество)» [1. 200].