Зарево - Новицкий Флориан - Страница 8

Поэтому в новом эшелоне (тот, который мы покинули, горит) занимают места не все. Мы покидаем Шепетовку — родину Павки Корчагина.

Мысль о погибших товарищах глубокой скорбью наполняет наши сердца. Наряду с чувством собственного бессилия нас одолевает страстное желание отомстить: подождите, подождите еще немного, мы вас достанем, так драпать будете, что штаны потеряете…

Той же ночью мы еще раз подверглись налету. Поезд резко остановился, и мы услышали вой пикирующих самолетов. Выскочив из вагонов, мы побежали в сторону леса.

Если так пойдет и дальше, то очень скоро война для меня закончится. Я так и не увижу врага, не сделаю ни одного выстрела.

По неписаному закону войны следующий день оказался более благоприятным. Прекрасная погода способствовала хорошему настроению. Снова — дорожные игры и взрывы смеха.

Железнодорожную станцию в Ровно мы застаем в развалинах. Остатки бревен и досок еще тлеют. Вокруг — пусто. Эшелон продолжает движение. Мечтаем поскорее покинуть вагон, ведь в пути мы полностью зависим от умения и опыта машиниста.

Неожиданно поезд останавливается в лесу. Солнце припекает как в добрые старые времена. Курим, ждем. Приказ о высадке воспринимаем с недоверием. Здесь, в лесу? Мы находимся в районе Кировец. Возникают недобрые мысли о бандах УПА. Кто-то даже пустил слух, что предыдущий отряд завязал с ними бой и был полностью разбит. На нашу просьбу выдать патроны старшина пока отвечает отказом.

Мы шли несколько часов. По мере углубления в лес нам все чаще попадались военные лагеря. Даже удивительно, что перед этим мы чувствовали себя здесь такими одинокими. Известие об открытии союзниками второго фронта было воспринято нами с безразличием, мы страшно устали. Я лично не чувствовал под собой ног: это был для меня самый тяжелый и продолжительный переход. Мы расположились на отдых в молодом сосновом бору и тут же уснули мертвым сном.

Когда я проснулся, Михал уже успел выстирать и высушить обмотки. Мне же ничего не хотелось делать. Нас построили в две шеренги, и наш временный командир доложил прибывшим офицерам о состоянии батареи, о ходе марша и встал в строй. Он больше не был командиром, снова стал одним из нас.

— Трактористы и шоферы, три шага вперед! — скомандовал прибывший офицер.

Выделившаяся группа солдат удалилась в глубь леса.

— Слесари, портные, сапожники, столяры, выйти из строя!

И снова небольшая группа исчезла за деревьями.

— Закончившие семь и больше классов школы, выйти из строя!

Я вышел.

— Сомкнись! За мной марш!

Я попрощался с Михалом. Мы двинулись вперед по направлению к военному лагерю.

У ворот нас встретил часовой с винтовкой и в каске. Никакого оркестра, никаких приветствий. По обеим сторонам песчаной дороги выстроились ряды землянок. В середине — импровизированный плац с флагштоком, рядом с землянками разбиты красивые клумбы. Заботливые солдатские руки искусно выложили из щебня изображение белого орла, установили флажки, написали лозунги. Тщательно убранные аллейки с бордюрами из тонких веток. Кругом удивительный порядок.

Здесь нас снова ждали «купцы».

— Ты, ты и ты, — старший сержант указал также на меня, — идите за мной.

В нашей тройке оказался и рядовой Лось, которого я немного знал. Пройдя несколько десятков метров, сержант остановился, мы — также.

— С этой минуты я ваш командир.

— Так точно, гражданин старший сержант.

— Ну а это наше орудие, — показал он в глубь леса.

Его невозможно было не заметить! Огромная темно-зеленая, замаскированная масксетью гаубица уставилась на нас своим жерлом.

— Калибр сто пятьдесят два. С сегодняшнего дня вы солдаты пятой бригады тяжелой артиллерии… А ты, малый, — обратился старший сержант ко мне, — будешь разведчиком. Ты легкий, проворный и, вероятно, неглупый, если оказался в этой группе.

— Слушаюсь, — быстро ответил я.

— Это ваша землянка, — указал он на хорошо замаскированный холмик, около которого копошилась небольшая группа солдат — взвод управления второго дивизиона готовился к ужину.

— Владек, можно тебя на минутку? — позвал старший сержант кого-то.

Владек оказался очень молодым широкоплечим капралом, командиром отделения разведки.

— Принимай свое войско!

— Здравия желаю, ребята, — поприветствовал он нас с улыбкой. — Двое — в мое отделение, а один — к топографу.

Я вызвался первым, сразу же за мной — Лось.

— Как зовут?

Мы представились.

— Вам повезло, — с гордостью сказал капрал. — Артиллерия — бог войны, а разведка — ее глаза и уши. От нее все зависит.

Приятную беседу с новым, непосредственным начальником оборвала песня большой колонны солдат, марширующих с котелками в руках.

Через минуту мимо нас тоже со старой солдатской песней прошла другая колонна.

— Это наш дивизион, — заметил капрал Владислав.

В песне девушка жаловалась, что недобрая мамаша не пускает ее, бедную, (и все из-за военных) ни в парк, ни за ворота и что она не выдержит этого, нет.

— Ну, ребята, пора и нам. Оставьте вещмешки и выходите строиться. Возьми мой котелок, — обратился ко мне капрал. — Будем есть вместе.

— Взвод, запевай! — скомандовал дежурный сержант.

Мы сразу же начали слаженным хором восхвалять достоинства французской девушки по имени Мадлен, живущей на краю долины, там, где начинается лес.

Если бы не гимнастерки, мы могли бы чувствовать себя старыми солдатами. Они, однако, выделяли нас из общей массы своей новизной.

Лагерная жизнь проходила по уставному порядку. Первым мероприятием после подъема кроме физзарядки была политинформация. Сообщения с фронтов не изобиловали крупными событиями. Была пора затишья. На восточном фронте советские войска ведут бои местного значения. На западном фронте без перемен. Только в Африке проявляется некоторая активность. После политинформации — завтрак, достаточно однообразный: слабо подслащенный кофе, черный хлеб и ложка консервов. Потом — занятия. Обучение очень интенсивное и изматывающее физически. Чувствуется спешка. «Расчет, к орудию», «Расчет, от орудия», «Первое орудие, огонь» и т. д. и т. п. Водители — трактористы осваивают неизвестную им союзническую технику и различные варианты возможной боевой обстановки.

А мы, глаза и уши артиллерии, работаем с биноклями, буссолями, стереотрубами, усваиваем сведения из оптики, математики и в особенности из тригонометрии, и все это в постоянном ожидании обеда. Обеденная пора — момент, милый сердцу и желудку. К сожалению, обед чаще всего состоял только из одного блюда, но зато имелась возможность несколько раз получать добавку. Наиболее неприятные воспоминания вызывает вода: хотя она и из колодца разрушенной лесной сторожки, но с очень противным запахом. Суп всегда, пересоленный, вероятно, для того, чтобы кофе казался более сладким.

После обеда — тактические и стрелковые занятия, изучение различных способов индивидуальной защиты, знакомство с различными видами стрелкового оружия. Личного времени мало, и мы в основном тратим его на письма. (Ответа из дому я до сих пор еще не получил. Что там с ними могло случиться?) Потом чистка оружия, уборка территории, ужин, вечерняя поверка с молитвой и пением гимна, отбой. И так день за днем. В воскресенье организуются спортивные соревнования между подразделениями, наибольшей популярностью пользуется волейбол. А завершается день чаще всего просмотром фильма в импровизированном лесном кинотеатре.

Еще днем на раме из жердей там растягивают не отличающуюся чистотой простыню-экран, подготавливают шумную полевую электростанцию. С наступлением темноты поляна заполняется зрителями. Ветки деревьев выполняют функцию балкона. Нужно быть начеку, так как каждую минуту сеанс мог быть прерван неожиданным налетом вражеской авиации.

Сначала показывают хронику, которая призывает к борьбе, учит побеждать, и, наконец, гвоздь программы — художественный фильм.

Он, счастливый, горячо ее любит, а она любит другого. Он хочет понравиться ей, учится, стремится совершить что-нибудь необыкновенное, чтобы она это заметила и отдала ему свое сердце. И все это на фоне цветущих садов, сопровождается веселыми песнями и шутками. И как прозаически звучат в этой обстановке команды дежурных: