Дитя короля (СИ) - Билык Диана - Страница 21

— Ты не спишь? — тихо подступает со спины советник и друг отца.

— Рядом с Дарайной невозможно уснуть, — отвечаю, а сам не свожу глаз с темного разрыва в золотом эфире планеты.

— Не зашивается, Эмилиан, — сетует Месс. Мантия шуршит по полу, и советник встает напротив. Седые волосы растрепаны, и единственная марунья освещает бледное лицо старика болезненно-желтым. — Сильно мы повредили полотно, боюсь, что следующей Жатвы не избежать.

— Сколько у нас времени? — под пальцами фантомная карта дрожит и идет волнами.

— Трудно сказать, — пожимает плечом Месс и подзывает еще маруньи, что затихли на потолке. Они опускаются на золотых нитях и замирают на нами, как эльфийские цветы фэроши. — Может, месяцы, может, годы.

Голос у Месса севший, под глазами прорисовываются темные круги, а посеревшая кожа мерцает испариной.

— Руны?

— Слабо помогают, — отвечает он пространно. — Здесь нужна магия посильнее, а я истощен. Вызвал нескольких магов из Академии, но они прибудут только утром.

— Иди отдыхай.

— Тебе тоже нужно отдохнуть, Эмиль. Ты десять дней без сна, свалишься скоро.

— Я не могу. Метка сводит с ума. Кровь кипит в жилах. Я словно на сковородке жарюсь и никак не умру.

Советник отходит от стола, сворачивая незаметным движением карту Ялмеза. Маруньи летят за ним и освещают невысокую фигуру у окна.

— Дарайна противится?

— Я просто не могу давить. Девушка пылает, я вижу, но она не позволит к ней прикоснуться. Дара теперь маг, сильный маг, Месс. Она в купальне от волнения нас чуть не заморозила, а потом едва не подпалила одежду драконьей искрой, нужно будет руну сохранения одежды для нее приготовить.

Месс молча кивает и смотрит в ночное небо, где среди туч прячется огромная луна. Он ждет, что я сам продолжу рассказывать, а мне совсем не хочется перебирать мысли снова и снова, копаться в том, что нельзя исправить, как сломанный механизм.

— Время уходит, Эмиль. Ты можешь в любой момент умереть, мы сильно затянули. Иногда применять силу ради спасения не такой уж и грех.

— Я люблю ее и ломать не стану. Я не Мариан! Никогда не предлагай мне такое!

— Но тогда ты поступаешь, как слабак.

— Плевать, — падаю устало на высокое кресло и, откидывая затылок, прикрываю глаза. — Я не прикоснусь к Дарайне против ее воли.

— Ты же король, — сухо говорит Месс. — Страна прежде всего. Народ погибнет, ты знаешь, чем это грозит. Кто будет править, если тебя не станет? Кто будет защищать земли от нападений? Изгнанная сестра?

— Двоюродный брат, — смотрю на подлетающую марунью и протягиваю ладонь. Она ласково садится на палец и перепрыгивает на другой. Вспыхивает ярким светом и улетает куда-то за голову.

— А ребенок? А Дарайна? Без брака они ведь не выживут, да и ее магия…

— Ты думаешь, что меня это не беспокоит?! — сам не понимаю, когда выхожу из себя. Громкий голос долго еще дрожит по углам. Накрываю ладонями лицо и отмахиваюсь от раздражения. — Удружил братец… Как бы я хотел его своими руками задавить, Месс.

— Нельзя жить местью и злобой к тому, кто уже давно за Чертой.

— Надеюсь, его там мраки хорошенько потерзают. За все, что он натворил в реальном мире.

— Отпусти ты это.

— Легко сказать, — наблюдаю сквозь прищуренные веки, как Месс подходит ближе. Он опускает ладони мне на голову и посылает слабую лекарскую магию.

— Иди к ней. Не оставляй одну. Вдруг еще что-то получится, ведь она не глупая женщина, разберется, кто враг, а кто друг. И магия ей придаст сил пережить это быстрее, чем простому человеку. Иди, Эмиль, не теряй время.

От прикосновения его пальцев по телу расползается приятная слабость. Я киваю и встаю, ватные ноги доводят меня до выхода, а потом я говорю через плечо:

— Если она останется одна, обещай беречь ее, как меня, — голос совсем осип и перешел в шепот.

— Обещаю.

Глава 27. Дара

Кто-то нагло толкает меня в подбородок, а потом щекочет над губой. Отмахиваюсь, переворачиваюсь и приоткрываю глаза. Узорчатый каменный пол освещают солнечные ленты из окна. Тихо в комнате, только в приоткрытую широкую форточку влетают голоса неведомых мне птиц, а еще под боком урчит Топаз. Раскинулся привольно и массажирует лапками мою руку. Разглядывает сияющими лазурными глазками и, тихо мяукнув, тычется лбом в плечо.

— Доброе утро, — говорю одними губами и поглаживаю его лохматый лоб. Большой стал на Ялмезе. Здесь лапа его не меньше чем моя рука, а голова размером с арбуз, да и тяжелая. От его толчка я сдвигаюсь на край постели.

Не помню, как уснула. Доплелась до спальни, натягивая спину от шагов Эмилиана позади, а потом свет просто потух. Сейчас в руках и ногах невыносимая сила, хочется куда-то ее высвободить, а в груди накаляется искра, отчего разломы бегут по плечам и сжигают остатки шелкового халата, в котором я уснула. Чтобы немного охладиться, подбегаю к окну, слегка прихрамывая, и выглядываю наружу. Порыв холодного утреннего ветра со вкусом моря подхватывает пряди и бросает их за спину.

Немного остываю, пока на животе не просыпается моя кара Древних — метка. Что б ее! Скручивает так, что я со стоном вцепляюсь в подоконник. Почему мне не дали выбора, не дали времени освоиться, поверить Эмилиану, разглядеть в нем мужчину?

Направляюсь к ванной, но замираю, когда обхожу кровать с другой стороны. Король лежит на полу, вытянув крепкие ноги куда-то под стену, а голову уперев в борт кровати.

Его лицо измученно и осунулось, темные волосы рухнули набок и прикрыли впалую щеку слева.

Кажется, будто он не дошел до кровати и умер. В моей груди взрывается кусок льда, на мелкие холодные осколки, что пронзают острой болью. Неужели у меня не было даже суток, чтобы подумать?

Подхожу ближе и прислушиваюсь к его дыханию: сиплому, с легкими стонами, что вырываются сквозь плотно сомкнутые губы.

Жив.

Не сдерживаю вздох облегчения. Я не хочу быть виновной в смерти мужчины, даже если косвенно, но и согласиться на Единение с ним пока не могу — это выше моих сил.

Почему он не лег на кровать? Ведь места было достаточно.

Когда Эмилиан слегка поворачивается, а густые ресницы вздрагивают, я срываюсь с места и быстро убегаю в купальню. Не хочу с ним говорить, не хочу тревожить ни его, ни себя. Мне достаточно того, что я вижу сходство с мужем и не могу принять его власть надо мной, не могу признать, что меня на самом деле влечет. Я просто не хочу этого. Эмилиан может быть другим, добрым и ласковым мужчиной, но жить и просыпаться каждое утро с ним в постели я не смогу. Это почти как поверить, что Марьян изменился, стал лучше, добрее. Нет, так не бывает, и я никогда не примерю на себя жизнь счастливой женщины в объятиях двойника моего врага. Я просто не могу. Десять лет не стереть так просто — они глубоко проросли в меня, как ядовитый плющ. И это хорошо, что весь этот яд не выплескивается на короля в виде яростной ненависти. Хоть здесь я смогла различить мужчин и не перекладывать свои гневные эмоции на того, кто не виноват в моей боли.

Слышу, как массивно хлопает дверь в комнате, от этого вздрагиваю и сползаю по холодной стене. Накрываюсь локтями и реву в ладони, сдавливая звуки пальцами, сжимая до боли губы. Хочется кричать, выть, а я просто дрожу и влипаю сильнее в холодный камень. Я хочу дать Эмилиану шанс, но сердце рвется на части. Если бы он был другим, если бы хоть чуть-чуть отличался. Если бы…

Через полчаса ко мне приходят помощницы. Соврал король, что всех отправил из замка, или просто передумал и вернул девчонок? Но они стали тише, на лицах появляется отпечаток грусти, а на мои слезы, что не переставая лились по щекам, они будто не обращают внимания. Моют меня, натирая воспаленное тело маслами, переодевают в чистое, руну цепляют на шею, приговаривая, что это для сохранности одежды от магического огня. Долго расчесывают — испортили прическу, что заплетал мне Эмиль — и от этого мне становится еще тяжелее. Не получается раскрыть себя, хотя я очень стараюсь. Кажется, что в попытках впустить его в свою душу, я забежала на поле битого стекла. Больно и неприятно представлять его будущие объятия и поцелуи. Не могу принять облик Марьяна. Не мо-гу. А прошлые ночи — словно были не с ним, с кем-то придуманным, и ребенок не от него, но от правды так сложно скрыться, что я снова вою и рву зубами губы. Для Эмилиана скрывать свое лицо — это удар по гордости, я прекрасно понимаю. Да и нет такой магии на Ялмезе, что сможет напустить иллюзию, разве что некромантия, но о ней руна языка умалчивает.