Ловушка Пандоры (СИ) - Кузнецов Стас - Страница 9

— В комп рубился и порно смотрел, — зло отбрил Матфей, отложил почеркушки, зевнул и демонстративно повернулся к старику спиной так, чтобы тому было видно его зад, голову же при этом накрыл подушкой.

Егорушка крякнул, но благоразумно встал и, на этот раз хлопнув дверью, вышел.

Матфей обругал себя — тоже нашел, с кем спорить и на кого обижаться — на выжившего из ума старика.

Однако сомнения уже ухватили свою пищу и отпускать не хотели. Может, он и вправду как-то не так прожил свой двадцать один год, вот и жалится поднятая со дна обида. Обида на себя, а не на глупого старикашку.

Всегда казалось, что всё впереди. День начинался с того, что будет завтра или что было вчера, но не с того, что есть сегодня.

И вот однажды он понял, что завтра может не быть.

Нет, Матфея это не изменило, он все так же жил или тем прошлым, где он был здоров, или тем будущим, где будет здоров. Времени всегда было только два: прошедшее и будущее. А куда девалось настоящее? Он будто сам у себя его украл.

Ему было и жаль, и не было жаль прожитого времени.

Не жаль, так как он точно знал, что предложи ему прожить все заново, он прожил бы точно так же. Все, что он прожил и то, как прожил, сделало его тем, кто он есть сейчас. Не то чтобы он очень уж себе нравился, но быть кем-то другим не хотел.

И да, жалел, так как знал, что хотел бы стать кем-то другим, и предложи ему прожить жизнь заново, он сделал бы это иначе, чтобы больше себе нравиться.

Парадоксально, но всё так: «да» и «нет» жили в одной связке, в мире и согласии, не противореча друг другу.

Если бы не мама и его обещание ей, что он будет бороться до конца, если бы он был чуть посмелее, он, пожалуй, сделал бы так же, как герои его любимого фильма «Достучаться до небес» — потратил бы последние дни, чтобы поехать на море. Возможно, он даже решился бы украсть с собой Аню. Он увез бы её туда, на край света и, сидя на берегу, пересказал тот знаменитый диалог из фильма, что зазубрил наизусть еще в школе: Стоишь на берегу и чувствуешь соленый запах ветра, что веет с моря… И веришь, что свободен ты и жизнь лишь началась… И губы жжёт подруги поцелуй, пропитанный слезой… Пойми, на небесах только и говорят, что о море. Как оно бесконечно прекрасно… О закате, который они видели… О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым, как кровь… И почувствовали, что море впитало энергию светила в себя… И солнце было укрощено… И огонь уже догорал в глубине… А ты? Что ты им скажешь? Ведь ты ни разу не был на море… Там, наверху, тебя окрестят лохом…

Да, он бы ей об этом рассказал, и она бы его поняла. Она бы всё поняла. Аня не такая, как остальные девушки, она бы не осудила, не обвинила в эгоизме, не стала бы закатывать истерик. Она бы положила голову ему на плечо, обняла, и они бы вместе любовались, как солнце тонет в море.

Он вспомнил, как они когда-то давно вместе смотрели этот фильм «Достучаться до небес» у него дома. Им было по пятнадцать, в конце она уткнулась ему в плечо и плакала долго так… Тогда ему тоже хотелось заплакать, но он не мог, поэтому он подсмеивался над тем, как плачет она. А она и не думала обижаться, она все равно доверчиво плакала ему в плечо.

Он взял наушники и врубил знаменитую песню Боба Дилана «Knockin' On Heaven's Door». И, стучась в небесные врата, заснул.

[1]Ф.Ницше «Весёлаянаука»

[2] Продолжение цитаты

Глава 2. Жизнь без боли (часть 1)

Курилка прокурена настолько, что можно и не вытаскивать сиги, а просто заглотнуть пару вдохов едкого дыма, получив нужную порцию отравы, но кайфа от этого никакого. Поэтому Илья сел на свободное место, достал пачку и вытащил из неё сигарету. Щелкнул серебряной зажигалкой в форме черепа, пустые глазницы вспыхнули красным. С удовольствием медленно затянулся, ощущая горьковатые щекотки в горле и, закинув голову, выпустил кольцо дыма в неоштукатуренный потолок.

Здесь было прохладно после горячки танцпола. Оглушительный грохот музла, крики толпы и слепящие неоны притухли, уступив место интиму одурманенных смешков и пьяных поболтушек, что заканчивались либо драками, либо бурным сексом в туалете.

Илья лениво скользнул взглядом по собравшимся. Лица, смазанные плотной завесой дыма, выглядели одинаково тупыми.

Двери открылись. Вошла телочка и рассеяла сизый туман своими прелестями. В ней легко было узнать одну из танцовщиц, что денсили гоу-гоу в золоченых клетках, чтобы завести толпу. Обычно эти райские птички выходили оттуда только под охраной.

— Такие люди и без присмотра! — присвистнули парни.

Образ, созданный для того чтобы возбуждать, естественно, возбудил, и оживленная мужская фантазия бурно пожирала едва прикрытое тело. Наряд не скрывал, а лишь подчеркивал аппетитные формы: короткий топ, под которым угадывались торчащие, крупные соски, джинсовые шорты едва прикрывали попу, длинные ноги на высоченных каблуках перекрещивались в уверенной кошачьей походке. Яркий макияж подчеркивал гламурную кукольность внешности.

— Лапочка, иди ко мне! — игриво заулыбался белозубый альфа-самец, поигрывая бровями.

Девушка в ответ улыбнулась и смерила его оценивающим взглядом.

— Тебе даже час моего общества не по карману, милый, — с презрением резюмировала она и прошла мимо, не удостаивая более ответом ничей выпад.

Её блуждающий взгляд остановился на Илье.

Илья косо усмехнулся. Кривая усмешка шла ему, он это знал. С Лилькой был знаком давно — еще со школы. Ради него она и спустилась со своего Олимпа к грешным людям, что грозило ей потерей работы. На кукольном лице отразились и радость, и страх, и отчаяние. От таких противоречивых чувств черты её скривились в отталкивающую гримасу, сделав девушку, при всей её привлекательности, поразительно несимпатичной.

Лилька стремительно подошла к Илье, сев ему на колени, прильнула полуобнаженным телом к его груди. Он лениво обнял её свободной рукой, в другой продолжая держать сигарету.

Она, наслаждаясь близостью, по-кошачьи прикрыла глаза. Жадно вдыхая запах дорогого парфюма, стала целовать его шею, оставляя на мраморной коже фиолетовые отпечатки губ. Ее руки беспокойно ласкали его.

Он продолжал курить.

— Значит, не показалось! Как давно я тебя не видела, Илья, — мурлыкала она ему в ухо. — Где же ты пропадал?

— I was in Europe, — ответил он и, морщась, раздраженно добавил: — Помада — отстой.

Достал из кармана влажные салфетки и протянул Лильке. Она тщательно стерла следы с его кожи и, сняв остатки блеска со своих губ, бросила испачканную салфетку в пепельницу.

— Сорян, забыла, что тебе не нра помада. Новое тату? — кивнула она на штрих-код с левой стороны шеи. — Что значит?

— Бессмысленность всяких значений, — насмешливо изрек он, явно не собираясь отвечать нормально.

Лилька нахмурилась, сглотнув обиду, но тут же игриво качнула гривой. Заулыбалась, обнажив ровные зубы с модной щербинкой посередине, слегка перепачканные остатками фиолетовой помады.

— Плиз, дай сижку, — попросила она, зазывающе растягивая слова.

— У меня есть кое-что поинтереснее, — он сделал едва уловимое движение и незаметно для остальных показал ей зип-пакет с белым порошком, тут же пряча его обратно в карман. — Взорвем пальмы?

Игривое настроение девушки сменилось напряженным испугом. Лилька поникла, нервно передернув плечами.

— Илья, — неуверенно протянула она, — я завязала. Мать болеет, недавно инфаркт был. Понимаешь, я ей обещала, — грустно опустила она нарощенные реснички, сразу став уязвимой и хрупкой. Образ барби дрогнул, и наружу прорвались черты маленькой, беззащитной девочки.

— Understand, детка, — лениво протянул Илья, окончательно теряя интерес к происходящему.

— Мальчик мой, — зашептала Лилька с надрывом, с обожанием, еще крепче обвив его шею руками, словно боясь, что он сейчас выскользнет. — Это же неважно…

— Ты знаешь, что мне нужно, — заметил он, высвобождаясь из её объятий. — Найду другую…