Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1 - Коллектив авторов - Страница 35

Тем не менее все эти меры охватывали далеко не всех нуждающихся и не были увязаны в единую систему социальной политики. Так, системы социального страхования, введенные Бисмарком или французским правительством в 1930 г., реально защищали только тех людей, чей заработок не превышал некоего установленного «потолка», а пенсии напрямую зависели от уровня капитализации компаний.

«Великий кризис» вынудил правящие элиты перейти к более широкому и систематическому регулированию социальной сферы и хозяйства.

К подобной политике в 1930‑е годы прибегали самые различные политические режимы. Так, в США правительство президента Ф. Д. Рузвельта (с 1933 г.) стремилось стимулировать рост внутреннего потребления, внедрить элементы экономического планирования, государственного контроля над производством и государственного регулирования взаимоотношений между трудом и капиталом. Была создана администрация по восстановлению промышленности; осуществлялась обширная программа общественных работ; во многих отраслях введена 40-часовая рабочая неделя, упразднен детский труд; введены максимальная продолжительность рабочего времени и гарантированный минимальный уровень оплаты труда; принят закон о страховании на случай безработицы. Еще дальше пошли по пути расширения государственного регулирования, например, лейбористы, пришедшие к власти в 1935 г. в Новой Зеландии. Они не только установили 40-часовую продолжительность труда в неделю и размер минимальной гарантированной зарплаты и создали программу общественных работ, но и ввели в действие систему всеохватывающего социального страхования, национализировали Резервный банк и Закладную корпорацию, регулировали внешнюю торговлю и цены на сельскохозяйственную продукцию. Во Франции правительство Народного фронта (1936 — 1938) декретировало переход к 40-часовой рабочей неделе, предоставило трудящимся право на двухнедельный оплачиваемый отпуск и обязало предпринимателей заключать коллективные договоры с наемными работниками. Были повышены зарплата и пенсии, регулировались цены на сельскохозяйственную продукцию, частично национализирована военная промышленность и реорганизован Французский банк. В Германии нацистская диктатура ликвидировала безработицу за счет широкого создания рабочих мест в военной промышленности и строительстве; через Немецкий трудовой фронт и программу «Сила через радость» велась интенсивная социальная и культурно–массовая работа; строились базы отдыха для населения и развивалась система оплаты труда. И даже британские консерваторы, которые принципиально избегали таких мер, как национализация или увеличение расходов на социальные нужды, пошли на государственное вмешательство в «свободную игру» рыночных сил: их правительство отменило «золотой стандарт» британской валюты, с помощью протекционистских мер регулировало внешнюю торговлю, субсидировало строительство заводов тяжелой промышленности, предприятий машиностроения и военной индустрии, вводило элементы хозяйственного планирования.

Хотя тенденции к отказу от строго–либеральной социально–экономической модели и переходу к большему вмешательству государства в хозяйственную и социальную сферы по–разному проявлялись в различных странах и при различных политических режимах, меры такого рода в 1930‑е годы носили еще во многом фактически экспериментальный характер. При этом они способствовали усилению экономического протекционизма и националистических настроений и идеологий, а также сопровождались наращиванием военной промышленности и гонкой вооружений. Торжество новых моделей «социального государства» наступило уже после Второй мировой войны.

Итогом войны стали не только крушение фашистских режимов в Италии и Германии, но и дальнейший рост авторитета национального государства как института. Борьба против нацистской оккупации в большинстве европейских стран проходила под национально–освободительными лозунгами восстановления независимых государств, уничтоженных или попранных оккупантами. Ее обоснованием служила в той или иной форме идеология общих национальных интересов, единства нации, предполагавшего отождествление себя со «своим» государством со стороны индивидов и социальных групп. Возобладавшее даже в прежде оппозиционных системе течениях представление о государстве как концентрированном выразителе интересов общества в целом послужило идейной основой моделей социального государства, которые утвердились в мире после Второй мировой войны, в первую очередь, в индустриально развитых, а затем, по их примеру, отчасти и в других странах, провозглашавших желание следовать этому ориентиру.

Социальное государство (Sozialstaat), или «государство всеобщего благосостояния» (Welfare State) не только брало в свои руки «организацию» солидарности между членами социума, чего «массовое общество» уже не могло делать в прежних масштабах. Оно также руководило организацией экономического роста и функционированием рынка, оформляло компромисс между различными общественными группами и слоями («социальное партнерство» в общенациональных интересах) и смягчало последствия колебаний экономической конъюнктуры. В основу моделей были в той или иной мере положены экономические доктрины кейнсианства, в соответствии с которыми повышение уровня благосостояния широких слоев населения и тем самым их платежеспособного спроса должно было служить мощным двигателем роста экономики в целом. Одновременно подобная политика позволяла смягчать социальные конфликты и способствовала интеграции оппозиционных общественных сил в существующую систему.

В плане социальных отношений и связей государство «страховало» членов общества от негативных, асоциальных и эгоистических эффектов рынка и последствий конкуренции. Так, введенная после Второй мировой войны в Великобритании всеобъемлющая система гарантий, которая включала в себя пенсионное и социальное обеспечение, бесплатное здравоохранение, выплату пособий на детей и программы обеспечения занятости, определялась как социальная защита граждан «от колыбели до могилы». Организованная в ФРГ система страхования (пенсионного, медицинского и др.) и пособий (безработным, семьям с детьми, на обзаведение жильем и т. д.) была официально охарактеризована как «социальная сеть», призванная страховать каждого члена общества от возможных рисков, как сетка, натянутая под канатом, страхует канатоходца от падения. Так называемая «скандинавская модель» социального государства, наряду с единой системой социального обеспечения и защиты (пенсий по старости, нетрудоспособности, при потере кормильца, выплат и пособий по болезни, безработице, матерям–одиночкам и т. д.), всеобщим бюджетно–страховым здравоохранением и бесплатным образованием, была ориентирована также на обеспечение максимальной (в идеале — полной) занятости и более равномерное распределение доходов. При этом выплаты должны были дополнять доходы до уровня, признанного приемлемым. В Швеции к началу 1990‑х годов доходы по социальному страхованию достигали 90% зарплаты, а пенсии — 65%.

Источником финансирования данной политики служили в основном различные налоги с населения, взносы (и предпринимателей, и работников, либо только предпринимателей) и поступления из государственного и местных бюджетов. Важнейшим орудием перераспределения общественного дохода являлся прогрессивный подоходный налог, верхняя ставка которого могла быть весьма высока. В Швеции в 1970‑е годы она достигала 70 — 80% дохода, в Великобритании — 75%, в США — 70%, во Франции — 60% и т. д.

Организуемый и обеспечиваемый государством социальный компромисс достаточно успешно функционировал в индустриально развитых странах в послевоенные десятилетия, когда отмечался устойчивый экономический рост, а стабильные доходы и рост заработков побуждал различные слои населения мириться с издержками и проблемами, порождаемыми моделями «государства благосостояния». С замедлением роста и увеличением инфляции в 1960‑е — 1970‑е годы противоречия вокруг распределения общественного богатства стали обостряться. Предприниматели, представители либеральных и консервативных кругов все громче сетовали на то, что политика социального государства неэффективна, вызывает рост инфляции и бюджетного дефицита, ослабляет экономику и конкурентоспособность, поощряет социальное «иждивенчество» и не создает достаточных стимулов для частной хозяйственной активности. Они утверждали, что общество «живет не по средствам» и следует сузить систему социальных гарантий, предоставив больший простор свободной игре рыночных сил. Усилились так называемые «антиналоговые» движения крайне правого толка, получившие массовую поддержку в кругах средних и мелких собственников (движения П. Пужада во Франции с 1950‑х годов, М. Глиструпа в Дании и А. Ланге в Норвегии в 1970‑е годы и др.). Уже в 1970‑е годы многие правительства экономически развитых стран приступили к замораживанию или ограничению расходов на социальные нужды (так называемой «политике красного карандаша»).