Полудержавный властелин (СИ) - Соболев Николай Алексеевич - Страница 14

— Камень сей, княже, легко мелким песком трется и гладкий красив весьма.

Да, цвет приятный, малахитовый такой…

Малахитовый???

— А тертый и гладкие есть?

— А как же, — довольно улыбнулся купец и поставил на стол каменюку поменьше, на которой от шлифовки проступил тот самый малахитовый узор.

— Где водится?

— На заход от Чердыни, в красных песках.

— И много там красных песков?

— Изрядно, прямо до Усолья-Камского тянутся, где наши варницы, верст пятьдесят верных.

Красные пески и малахит, про который я вызнал все, прочитав в детстве сказы Бажова — это медная порода.

Значит, у нас есть медь и надо ее достать.

Всего лишь.

[i] Матица — потолочная балка

Глава 6. Хреновые из нас попаданцы

Храпят кони, летит снег из-под копыт, звенят-заливаются бубенцы и колокольчики под дугами — великий князь едет, издалека слышно!

Мне согласно новому уставу ямской гоньбы положено по три колокольца на дугу, остальные же пока одним-двумя обходятся, а звонцы навешивать вообще могу без счета. Почему так? Да вот княжество у нас сильно выросло, от Минска до Перми, скорость связи очень нужна. Телеграфов пока не предвидится, хорошо хоть ямские дворы по главным дорогам есть, их модернизировали маленько, и Ямской приказ устроили. По ходу выяснили, что гонцы долго ждут, пока им лошадей поменяют, вот и придумали колокольцы, чтоб загодя ямских прикащиков упреждать.

Холодно только. Сидеть бы дома, в теплом тереме, с женой и сыном рядом, однако, государственная необходимость — подписание договора с Тевтонским орденом. Ландмейстер Генрих фон Оверберг само собой будет, но припрется и вышестоящее начальство — великий магистр Пауль фон Русдорф, который затребовал равного представительства с нашей стороны, то есть Шемяку и меня.

Но послал бы я немцев в пешее путешествие к Зеленому лесу[i] или там в Чудском озере поплавать, кабы не семейные неурядицы. Выкатила мне Маша предъяву насчет Липки, хотя ничто не предвещало.

— Что случилось?

— Ничего, разве что у Липки твоей живот растет.

Так, значит не на ровном месте, совсем не на ровном…

— Ну, у женщин иногда растет живот, сама знаешь…

— У нее дитя будет!

— Ну и хорошо, вырастет Юрке молочный брат, как мне Волк.

Маша метнула глазами такие молнии, что будь я оловянным, расплавился бы к чертовой матери.

— А коли он вырастет и о себе возомнит?

Ах, вот оно что… Ну да, бастарды порой официальных наследников задвигают, только тут ситуация куда острее, в реалиях средневековья века «задвинуть» — это почти всегда «убить». Тем более, если ребенка воспитать вместе с наследником.

— Погоди, почему «он»? Вдруг девочка будет?

— Да какая девочка! — чуть не впервые повысила на меня голос жена.

Пришлось брать за запястья и притискивать к стене:

— Не ори на меня. Никогда.

А на возмущение пополам с немым вопросом в глазах ответить:

— Потому что кругом слуги, а я великий князь. И если пойдут разговоры, что ты на меня кричишь…

— То что? — почти прошипела Маша. — Побьешь?

— Мы не смерды, чтобы жен колотить. Но мне ничего не останется, как отправить тебя в монастырь.

И тут Машу как прорвало — да так, что я от греха подальше решил свалить. Спорить с женщинами вообще задача стремная, а уж с разъяренной…

Но странно — обычно она своего иначе добивалась. Придет вечером, ляжет хитрой лисой под бочек, обнимет, в ухо нашепчет, а коли с первого раза не вышло — и во второй, и в третий, пока не получит желаемое. Или пока я насмерть не упрусь. А тут… похоже, я чего-то не знаю.

Вот и свалил малодушно в дорогу дальнюю с казенным интересом. Великокняжеский поезд хоть и делал по тридцать верст в день, но все равно медленно, одно утешение, что новые земли посмотрю.

Тентованные сани встретили мы под Вязьмой. Странная, поставленная на полозья явно не русская повозка, с холщовым навесом на дугах и высокими козлами смутно напомнила мне те возы, что строили чехи для вагенбургов. И предчувствия меня не обманули — с семьей и под охраной двух воев ко мне ехал рудознатец из Чехии.

— Как звать, откуда? — вопросил Патрикеев.

— Ладислав Хладны из Стршельни у Теплицы, рудознатец! — отрапортовал сопровождающий.

Названный кланялся вместе с семьей и, судя по всему, был несколько напуган. Ну в самом деле, наехало столько оружных, да еще сам великий князь, пришлось мне спешится, не с коня же разговаривать:

— Когда выехали?

— Пият месицу, пан книже, как Бедржих был с нами.

— Тебя одного отправили? — а правильные вещи боярин спрашивает, я-то сразу и не сообразил.

— Не, дальши Гонза с Подгуры, с целой родиˊной…

Ага, второй тоже с семьей.

— И где он?

— Скрз Штетин шел, у море.

— Медь и олово искать умеешь?

— Ано, пан книже, ведаю, — с достоинством выпрямился Ладислав.

— Добре. На Москве доправишься до Збынека из Нимбурка, он на Пушечном дворе старший, он примет.

— Декую!

Вот и хорошо, вот и славно. Подтвердил я рудознатцу все, что ему Бедржих с Ильей наобещали и двинулись мы дальше, в Смоленск, куда и добрались к исходу второй недели. Но даже денька не отдохнули, сразу выехали в Витебск, где ждал Шемяка, я даже город не успел толком посмотреть. Стены-то как у всех, дубовые городни, а что там внутри — в ночи приехали, во утреннем мраке выехали, толком ничего не увидели.

Но ямские дворы работали исправно, не успели паны литовские введенную еще монголами систему разболтать. Впрочем, Смоленское княжество под Литву ушло совсем недавно, поколение даже не прошло, да и паны те сплошь с русскими именами.

В Витебске дали себе роздых — баня, водка, гармонь и лосось, Дима организовал встречу по высшему разряду. Вместо гармони, правда, был гудок Ремеза, зато все остальное настоящее. Даже шрамы.

— Это под Вилькомиром? — показал я на косой рубец через всю грудь и сизые, будто от когтя, следы на предплечье.

— Не, позже, когда убить хотели. Еле вывернулся, — сморщил нос Шемяка и я счел за благо не лезть с дальнейшими расспросами.

Так что попарились мы молча, не считая уханья и хеканья, напились кваску и сели чистые и благостные в палате наместничьего терема, гонять травяные чаи.

— Хреновые из нас попаданцы, Вася, — внезапно вздохнул братец.

— Ну, какие есть, — меня тоже временами одолевала неуверенность в себе, но коли впрягся — пищи, но тащи.

— Я вот вроде много чего по эпохе знаю, а как до дела доходит — всякие тонкости вылезают, про которые в книжках ничего не сказано, — Дима дотянулся до куманца и плеснул себе еще зверобойного взвару.

Сидели мы, естественно, вдвоем, никого больше в наши попаданские разговоры и не посвятишь, какой бы верный человек ни был.

— Да я вот тоже страдаю — ни месторождений не знаю, ни реакций химических, в металлургии полный ноль.

— Дывлюсь я на небо тай думку гадаю: чому я не химик, чому не летаю? — внезапно дурашливо пропел Дима.

— Вот-вот.

— Или не электротехник. Делов-то — медь, цинк и вот тебе вольтов столб. Свинец, кислота — и аккумулятор. Добавь провода и ключ — телеграф. Помнишь, был польский фильмец, как его…

— Как два мальчишки-попаданца крестоносцев гоняли?

— Ага, «Перстень кого-то там».

— Княгини Анны, — всплыло у меня в голове.

— Точно! Прикинь, сколько можно с электричество содеять!

— Да сожгли бы тебя нахрен, не посмотрели что князь.

— Чего вдруг?

— Великий князь обуян дьяволом и от посоха своего колдовским измышлением, — начал я, подражая речитативу думного дьяка, — разразиша громом и молнией и пребольно боярина уязвиша, и об землю бросаша и волосья топыриша и боярин едва живый из палаты снизошед.

Мы сдавленно поржали.

— Заманчиво, понимаю, машинка электроразрядная, как в школе была, вещь простая, но как ее тут сделаешь?

Ведь тут даже винтов нормальных нет. И не миниатюрных, прецизионных, а хотя бы для ножниц. Вместо привычных «два конца, два кольца, в середине гвоздик» тут своего рода пинцет с притертыми и заточенными кромками.