Ведьма и компания (СИ) - Волынская Илона - Страница 34

- Горное училище бы открыть. А то и университет. – и Александр Николаевич предвкушающе прищурился – как мечтающий о сметане кот.

- Не моя то печаль, государи мои, и меня никак не касаемо. – равнодушно бросила генеральша. – А вы что же дальше делать собираетесь, Анна Францевна?

- У шляхтичей Галицких более нет детей, нуждающихся в обучении. Мне было поручено сопроводить Лизхен, далее могу следовать в Киев, где мне обещано место в приличном семействе.

- Вот и ладно. Доставили девочку и езжайте себе с Богом. Скажете, куда сундук ваш отправить. – холодно бросила генеральша и на гостиную вновь пало молчание.

Изгоняемая фройляйн побледнела, потом покраснела чуть не до слез, потом стиснула губы и поднялась:

- Не стоит утруждаться, ваше превосходительство. Господа… - короткий книксен и фройляйн шагнула к двери.

- Не торопитесь. Поедемте со мной, фройляйн. Поужинаете, выспитесь с дороги, а там и подберем вам достойную оказию до Киева. – не глядя на хозяйку, решительно поднялась Вера Сергеевна.

- Да-да, я вам помогу. – господин Поль тоже вскочил, за ним поднялся и господин Карпас, и даже по рабочему одетый лохматый юноша вынужден был встать, хоть и с явным неудовольствием.

Матушка Оленьки жалко скривила губы и на глазах ее блеснули слезы.

- Честь имею откланяться. Всего наилучшего. – загудели на прощанье голоса и гости шумной толпой покинули гостиную.

- Ваше превосходительство…

- А? Что? – напряженная, похожая на монументальную глыбу генеральша вскинула голову, увидела стоящую перед ней Лизу – и от нее снова плеснуло страхом, на сей раз перемешанным с яростью. – Чего тебе?

- Могу я попрощаться с фройляйн? – не поднимая глаз, смиренно попросила Лиза.

- Что? Конечно. Ступай, ступай… - по лицу генеральши было ясно, что если бы Лиза и вовсе отправилась за фройляйн навсегда, возражать бы не стали.

- Господа, умоляю, вы не должны обижаться! – Оленькина матушка замерла в просторной прихожей, руки ее были просительно скрещены на груди, а голос дрожал от сдерживаемых слез. – Вы же знаете, какой она бывает! В душе она прекрасный, чудный, цельный человек! Столько сделала для города!

Лиза аккуратно протиснулась мимо ее юбок. Фройляйн, уже в шляпке и накидке, вдруг шагнула к ней и впервые в жизни порывисто обняла свою воспитанницу:

- To miasto, rzeczka, przekleństwo, i ta dziwna kobieta, twoja ciocia! – забормотала она по-польски, опасливо косясь на присутствующих. - Gdzie ja ciebie przywiozłam, dziecko moje?

Лиза вспомнила необъятную реку в россыпи зеленых островков, в ушах ее зазвучали недавно слышанные слова: «Товарищество железных руд», «сталелитейное производство», «горное училище»… Она блаженно улыбнулась:

- Nie bójcie się, Fräulein! To najprzepiękne miasto na ziemi![6]

[1] Карпас Моисей Юдович (1852–1917) – переселившись в Екатеринослав в 1881 г., к 1917 г. был его богатейшим купцом. Инвестировал капиталы в «Южно-Русское Днепровское металлургическое общество», «Русское товарищество торговли цементом», Варшавское страховое общество, Боковский антрацитовый карьер и др. Был гласным Городской Думы, финансировал создание Высшего горного училища, Коммерческого училища, Высших женских курсов, Еврейского Политехнического института. Один из основателей гос-ва Израиль.

[2] 1877 – 1878 гг. Война между Российской империей и союзными ей балканскими государствами с одной стороны, и Османской империей — с другой. По ее результатам Болгария стала автономным княжеством, были признаны независимость Черногории, Сербии и Румынии, Австро-Венгрия заняла Боснию и Герцеговину, Англия – Кипр, Россия вернула южную часть Бессарабии, потерянную после Крымской войны, присоединила Карскую область, населённую армянами и грузинами, и заняла Батумскую область. Дунай стал свободен для судоходства.

[3] Свобода, равенство, братство (фр.), лозунг Великой Французской революции 1789 – 1799 гг.

[4] По аналогии с «сен-симонизмом», французским течением утопического социализма XIX в. Народнический кружок «сен-жебунистов», возглавляемый молодыми дворянами братьями Николаем, Владимиром и Сергеем Жебуновыми, возник в Павлоградском уезде Екатеринославской губернии. Его члены стремились к «народному благу» через просвещение крестьян и развитие сельских общин. Отрицали необходимость капиталистического (финансового и индустриального) развития страны.

[5] Убийство Александра II в 1881 г.

[6] - Этот город, река, проклятье и эта странная женщин, твоя тетушка! Куда я тебя завезла, дитя мое!

- Не бойтесь, фройляйн! Это лучший город на свете!

Глава 3

«Сказать-то я сказала, только что сейчас мне делать в этом лучшем из городов?» - Лиза застыла в полутемной прихожей – слышно было как матушка Оленьки еще прощается с гостями, еще что-то лепечет, оправдывая хозяйку дома, а за спиной шустрая прислуга уж прикручивала фитили ламп, обходя девочку точно фигурную колонну со статуэткой амура. В опустевшую гостиную с враз невзлюбившей ее генеральшой идти не хотелось, после долгой дороги мечталось снять надоевшее платье, вынуть шпильки, распустить волосы и подумать, как жить дальше. Есть и особенно пить тоже хотелось невыносимо, но благодарствуйте, видала уж здешнее угощение!

- Одарка! Принеси мне лавровишневые капли! – раздался ломкий голос Оленькиной матушки, и та пробежала мимо, уткнувшись лицом в платок и все еще всхлипывая. - Агата! – она распахнула двери гостиной, прорезая полумрак желтой полосой света. – Как ты могла быть так груба? Что на тебя нашло? – двери снова захлопнулись, погружая залу в темноту.

Лиза тихонько скользнула сквозь мрак.

- Подслушать хочешь? – прошелестело над ухом и лукавое личико Оленьки придвинулось близко-близко, загадочно мерцая яркими, влажными глазами. – Видишь, какие у меня уши? – она отвела белокурый локон. – Будешь подслушивать под дверями, станут такими же!

Уши и впрямь были несколько лопоухими, хотя впрочем, ничего выдающегося.

- Пойдем! – тонкие пальцы сомкнулись у Лизы на запястье, ее повлекли сквозь погружающийся в сумрак дом. Оленька толкнула какую-то дверь, та распахнулась без единого звука. – Никогда не доверяй смазывание петель прислуге. – строгим шепотом сказала Оленька и потянула Лизу внутрь. – Здесь будет гораздо удобнее! – гордо объявила она. – Тут вазочки такие чудесные! – и подхватив одну из стоящих на каминной доске парных вазочек, приставила ее к стене. – И стенка тонкая!

Мгновенно отбросив растерянность, Лиза схватила вторую и прижала рядом.

- Ты дура! – гулко прокричали за стеной. Послышался стук, топот, Лиза представила, как грузная генеральша мечется по гостиной. – Конечно, я избавилась от проклятой немки – еще недоставало нам тут лишних глаз и ушей. Ведь девчонка – это она! Она, она, она!

- Но… Агата, ты не ошибаешься? – донесся второй голос – слышно было плохо и Лиза зашарила вазой по стене.

- Как есть дура! – грянуло чуть не в самое ухо, так что Лиза вздрогнула, едва не выронив вазу. Затрещало – сдается, генеральша рухнула в кресло. – Как я могу ошибаться? Я ее сразу почуяла! Ей сколько уже – пятнадцать? Шестнадцать? Самый возраст, ни годочка лишнего не потянуть! Но почему сейчас, когда мое дело, почитай, и вовсе не исполнено? Сама, своими руками отписала, чтоб привозили – и надо же, приехала! Все отнять у меня вздумала?!

- Но… Агафьюшка… Может, так и должно быть? Ты ж сама говорила, новая хозяйка является в должный срок. – робко заговорила Оленькина матушка.

- Не может сей срок быть должным! – прервал ее яростный вопль. – Царь-то наш, Освободитель, реформы начал, а до ума довести не удосужился! Крестьян он освободил, земство ввел, да адвокатов подсудимым назначать дозволил! Ха! А сколько еще несделанного оставил! Не удивительно, что его убили!

- Тише! Услышат!

- Пусть слышат! Погляжу я, что мне сделают! Девчонке я место свое не уступлю! Да и кто решает: до какой поры хозяйке властвовать? Я наднепрянской земле опора и защитница, без меня все, к чему мы, почитай, сто лет, от самой «Жалованной грамоты городам»[1] шли, прахом пойдет! Ты б знала, что мне пишут из Петербурга! Новый-то царь наш, солдафон неотесанный, вовсе ополоумел, дела отцовские порушить хочет, точно Павел после Екатерины. А Победоносцев его подзуживает[2]! Дескать, царя убили, так надобно теперь либерализм всяческий искоренить! А и убили – так что ж? Вовсе теперь людям воли не давать? Нет и нет! Не время сейчас в руки девчонки, несмышленыша, Силу отпускать! Нет ей на моих землях дела, пока моя задача не исполнена!