В тени Алтополиса (СИ) - Углов Артем - Страница 83

Когда дело дошло до передачи фотоаппарата, руки тряслись, что у пропойцы с великого бодуна. Я все ждал подвоха, когда схватят за глотку и начнут душить или пихнут пером в бок незамысловато. Но все обошлось: стригун остался доволен качеством проделанной работы, забрал старую карту памяти, взамен выдав новую.

- Это еще зачем? – удивился я.

- За надом. Чё хлеборезку свою раскрыл, щегол? Бери фотик и продолжай щелкать дальше.

- Тетрадку?

- Нахера мне снова тетрадка? Ты же возле мастерской живешь, вот мастерскую и щелкай: расположение комнат, какие тачилы на приколе стоят, ну и железяки всякие типа оборудования. И не забудь сигнализацию сфоткать, куда провода по стене идут, к чему подключены. Ну и распределительный щиток само собой.

От подобной новости у меня аж дыхание перехватило.

- Да вы что?! Да как же это?! Одно дело тетрадку фотографировать, когда рядом никого нету и совсем другое дело помещения мастерской. Внутри постоянно кто-то ходит: днем работники, ночью Лукич с ружьем. Я же не смогу, я спалюсь, я… я…

Договорить я не успел. Крепкие пальцы стригуна схватили меня за горло, слегка надавив. Этого слегка вполне хватило, чтобы выкатить глаза и начать хрипеть.

- Я чё, похож на человека, которого это волнует? – в ноздри ударил запах чужого одеколона, приторный и одновременно горький, похожий на нюхательный табак. Потолок, стены, физиономия стригуна – все это вдруг потеряло свою четкость, начало плыть бесформенными пятнами. Мир вокруг потемнел, и чужая хватка ослабла.

- Времени тебе месяц, усек?

Трудно сказать нет, когда сама смерть смотрит в глаза. Навидался я таких отморозков: им что кутенка утопить, что человека прирезать – одно удовольствие. Будут стоять и наблюдать, как чужая жизнь медленно утекает по капле.

Стригун ушел, а я остался сидеть на грязном дощатом полу: потирать шею и радоваться, что остался в живых. Впрочем, радовался недолго - жизни той отмерено было ровно месяц. И где гарантии, что при следующей встрече стригун меня не придушит. Не доделает то, что уже несколько раз порывался начать.

Спрятав фотоаппарат под майку, я стрелой вылетел из голубятни. Припустил вдоль линии гаражей, нисколько не заботясь о любопытствующих взглядах. Хотелось как можно быстрее сообщить новости Лукичу. Услыхать, что он скажет в ответ. Может снова какую хитрость придумает или решит избавиться от наглого стригуна. Последнее было лучше всего, уж больно тот меня пугал - до жути.

В доме меня ждали. Лукич был не один, а в компании Василя - молчаливого казака из ближайшего окружения атамана. Если он знает про дело с тетрадкой, стало быть, и сам Малага в курсе, а это значит…

Что это значит, додумать мне не дали, потребовав пересказать о результатах состоявшейся встречи. И результаты эти их крайне порадовали. Вечно каменное лицо бобыля треснуло в улыбке, а Василь, не удержавшись, хлопнул себя по ляжке.

- Каков наглец, - заявил он, хорошенько отсмеявшись, - этак скоро потребует ключи от сейфа, где Никанорыч наличные хранит. А то и само содержимое.

- Да-а, - протянул Лукич, - не зря в народе говорят, наглость – второе счастье. Что делать-то будем?

Казак на секунду задумался, покрутив кончик усов.

- А ничего делать не будем… Скоро такие события завертятся, что станет не до любителя фотографий.

Василь как в воду глядел. Не прошло и двух недель, как случилось потрясшее Красильницкое событие. На парковке возле Южных Ворот взлетел на воздух автомобиль. Взрыв был такой силы, что разметало стоявшие по соседству автомобили, а у магазинчика, торгующего рыболовными снастями, повыбивало окна. Обломки долетели аж до стоящей через дорогу заправки.

Об подробностях происшествия мне поведал Тоша:

- Гляжу я значит, по воздуху кусок резины летит, а следом черный шлейф тянется. Шмяк! и на асфальт рядом с бензоколонкой упал. Горящий, прикинь? А если бы пары бензина рванули?

Слова Тоши звучали куда убедительнее, не смоли он очередной сигареткой под знаком «курить запрещено». А вообще рассказ получился на редкость живым, с подробностями. Добавлял эмоций и тот факт, что рванул предназначенный к перевозке автомобиль. Согласись пацаны подзаработать и лежали бы сейчас обугленными кусками мяса, как тела двух несчастных, позарившихся на двести рублей.

Я сразу почуял неладное, как только услыхал грохот взрыва, а следом взметнувшийся в небеса столб черного дыма. Прибежал к Южным воротам одним из первых. Стоявший в оцеплении жандарм близко не подпустил, но и того, что увидел, хватило с лихвой. Черный остов автомобиля, обильно залитый пожарной пеной, валялся на краю парковки. Пузырящиеся ручейки стекали по обочине, впитываясь в голодную до воды почву. Чуть дальше лежали обугленные останки, прикрытые белой простыней – оказавшейся слишком короткой, поэтому наружу торчали конечности. Особенно поражала деформированная до неузнаваемости рука, вытянутая в сторону небес то ли в крике отчаяния, то ли в мольбе о помощи. Тело второго погибшего оказалось закрыто жандармским фургоном. И хорошо… ни к чему лишние страсти.

Как я догадался, что рванул тот самый автомобиль? Слишком много совпадений для одного случая: место на парковке возле ворот, сроки, а чуть позже и пацаны подтвердили. Первым подозрительную машину приметил Малюта. Он больше других переживал о деньгах, потому и обратил внимание на оставленный седан синего цвета. Настолько переделанный, что даже при ближайшем рассмотрении не поймешь, каковой тот модели.

Добрых десять дней автомобиль стоял на приколе. И добрых десять дней Малюта нудил и бухтел о потерянных средствах: «когда еще удастся раздобыть двести рублев, почитай что даром». Зато после случившегося… Прибежавший на звук наших голосов здоровяк был взбудоражен больше обычного: махал руками, ухал совой, описывая момент взрыва. Шума наделал много, а толку... Не знай я, что на самом деле произошло, хрен бы догадался.

Мы стояли и болтали как в прежние времена. В какой-то момент показалось, что они действительно вернулись. Что Тоша сейчас хлопнет по спине, и скажет: «Чижик, айда купаться», а Малюта пообещает притащить халявную банку сгущенки на голубятню, где будем вечером сидеть и болтать, как ни в чем не бывало. Увы, иллюзии рассеялись, стоило начальнику смены вынырнуть из-за угла.

- Я один работать должен? - принялся орать на пацанов Кондрат. – Жора с утра дрищет, с толчка не слезает, Лысюк за ведром воды ушел и уже полчаса нету ни ведра, ни самого Лысюка. Рук не хватает, клиента наплыв, а эти стоят - лясы точат! Вы чего млять, в конец оборзели?

В итоге за складом остался стоять я один…

Плохо мне было. Нет, животом я не маялся, как порою случалось. Ничего не болело, не саднило, и даже расчесанные в кровь волдыри не беспокоили. Болезнь моя имела другое - душевное свойство. Это когда до того тоскливо, что хоть волком вой, поэтому принялся слоняться по поселку. Прошелся по центральному рынку, бойко торгующему на разные голоса, посмотрел на громаду дремлющего борделя и даже забрел на улицу известного адмирала, сулящую сплошные неприятности. Не знаю, чего хотел этим добиться, может поглядеть на красивые фасады домов, а может надеялся на что-нибудь этакое – очередное ненастье, способное перешибить волчью тоску. Не случилось… ничего не случилось: ни социалистов, ни стригунов.

До самого вечера бродил вдоль витрин богатых магазинов. Увидал в окне кондитерской набор шоколадных пирожных и не сдержался – купил. Слопал целую корзинку, а потом залил сверху стаканом приторного ситро, шибавшего нос газами. Еле-еле добрел до лавочки. Эко и разморило меня от сытости. Да так, что едва не уснул, пригретый лучами заходящего солнца. В голове было пусто, а вокруг царили мир и спокойствие. Не долго…

Уже ночью в районе Центровой прозвучала стрельба. Не отдельные выстрелы, а настоящая канонада, перемежаемая взрывами. Один раз шарахнуло так, что задребезжали стекла в окнах. Лукич велел сидеть дома и не высовываться. Повесил любимое ружье на плечо и ушел в ночь, я же остался в неведенье. В нем и прибывал, бегая из комнаты в комнату, прислушиваясь к звукам отдаленного грохота.