Скелет (ЛП) - Вольф Триша - Страница 39

Elskede

КАЙРИ

Время словно останавливается.

Начинается с тремора в губах. Дрожи в плечах. Дыхание, застрявшее в легких, просится наружу со свистом, заманчивое облегчение от боли, которая клубится в белесых потеках под костями. Я пытаюсь скрыть это в прерывистом выдохе, но Джек сразу замечает, его плечи напрягаются. Ему требуется мгновение, чтобы повернуться ко мне лицом, как будто он должен собраться с духом, чтобы посмотреть, как я разваливаюсь прямо рядом с ним.

— Почему все цветы голубые, — шепчу я, слезы собираются на моих ресницах, одна падает, оставляя дорожку на щеке.

Джек мог бы солгать сотней вариантов.

Может, он обдумывает это, подходя на шаг ближе.

Он поднимает руку к моему лицу. Его глаза следят за тем, как его большой палец вытирает другую слезу, которая следует по пути, проложенному первой.

— Ты задаешь вопросы, на которые уже знаешь ответы, Лилль Мейер, — говорит Джек.

Проходит целая вечность, прежде чем он поднимает свой пристальный взгляд на короткое расстояние от моей щеки к глазам. Он наклоняется, не убирая руку с моего лица, его дыхание согревает мои слезы. Нежнейший поцелуй касается моих ресниц, я закрываю глаза.

Я могла бы спросить его зачем. Зачем ему тратить годы, пытаясь подобрать цветок по цвету к моим глазам, а остальное время подталкивать меня покинуть Уэст-Пэйн? Но если я спрошу, будет ли он вообще знать ответ? Что бы он ни чувствовал, оно скрыто в коконе, и когда его самые сильные эмоции прорываются сквозь гробницу из шелковой ткани, не думаю, что он их понимает.

Моя рука обхватывает его запястье. Швы давят на его пульс. Свидетельство его заботы прямо здесь, на моей коже, в биении его сердца напротив раны, которую он помог залечить.

— Это никогда не было связано с благодарностью, или доказательством, что ты заслуживаешь быть в Уэст-Пэйн, или даже с тем, что я оставил тебя умирать в твоем доме, не так ли, — говорит Джек, отстраняясь ровно настолько, чтобы понаблюдать за моей реакцией. Когда я продолжаю молчать, его брови приподнимаются в молчаливой просьбе об ответе, и он обхватывает мое лицо ладонями.

Я сглатываю и качаю головой. И все же он ждет, вглядываясь в меня, зарываясь под каждый слой, пока каждый из них не будет сорван. Когда я пытаюсь отвести взгляд, он слегка приподнимает мое лицо, безмолвно умоляя не отстраняться.

— Нет, — наконец шепчу я.

— Я заставлял тебя чувствовать себя одинокой. Ненужной.

Одинокой.

Ненужной.

Эти слова взрываются в воздухе, как маленькие бомбы.

У меня болит грудь. На ресницах появляется еще больше слез, но Джек смахивает их большими пальцами.

— Прекрати, — говорю я, хотя не отпускаю его и не пытаюсь вырваться из его хватки.

— Нет, — отвечает он. Просто нет. Это самое мягкое, что он когда-либо говорил мне, и все же это ранит так же глубоко, как и его самые жестокие слова. Это срез скальпеля. Взгляд под разрез, жажда вытащить то, что скрывается под плотью.

— Прекрати. Пожалуйста, Джек.

— Нет. Я потратил впустую так много времени. А теперь мне кажется, что этого недостаточно.

Я открываю рот, чтобы умолять. Потому что, если он соскребет этот слой, не останется ничего, что могло бы его удержать. Не останется тонкой завесы ярости, за которой можно спрятаться.

Но Джек заговаривает прежде, чем я успеваю подобрать слова.

— Я не могу обещать, что больше не причиню тебе боли. Мы оба знаем, что жизнь устроена не так, — говорит Джек, его глаза прикованы к моим, хотя я не отрываю взгляда от его губ. Я чувствую его серебристые глаза, сверлящий мой разум, как шурупы. — Но оглянись вокруг, Лилль Мейер. Ты очень нужный человек. Ты не одинока. Ты уникальна, — Джек наклоняет голову, пока его глаза не оказываются на одном уровне с моими, и у меня нет другого выбора, кроме как встретить их обостренную решимость. — Ты — яркий и ослепляющий свет в темноте. Ты светишься. И мне жаль, что я заставил тебя почувствовать себя недостойной.

Джек удерживает мой взгляд, ожидая, пока слова проникнут в рану, которую он нанес, прежде чем прижаться своими губами к моим, запечатывая ее. Поцелуй длится не дольше прерывистого вдоха, а затем он заключает меня в объятия.

И это все, что нужно, чтобы открыться.

Просто объятие. Мысли превратились в действия, которые могут показаться незначительными, но они — ключи к запертым дверям. Он дает мне то, что нужно. И он это знает. Медь вместо разбитого стекла. Швы на ране. Последние останки моего врага, ценный трофей. Извинение, даже если он, возможно, не способен испытывать угрызения совести. Но он пытается.

Если это не любовь, то что?

Может, Джек никогда этого не почувствует. Может, почувствует, но сам не поймет.

Но я чувствую. Я знаю его формы и цвета, его камуфляж. Я стала тем, кто я есть, за одну ночь и последовавшие за ней дни боли. Я не была рождена и воспитана таким образом. Я любила и была любима, но потеряла все это.

Когда я смотрю через его плечо сквозь свои подсыхающие ресницы, окруженная оттенками синего и ароматом цветов, укрытая в его крепких объятиях, я понимаю, что влюбляюсь в Джека Соренсена.

Даже если он уйдет.

Даже если он никогда не сможет полюбить меня в ответ так же сильно.

Я не могу остановиться. И даже если бы могла, не хочу пытаться. Я изо всех сил старалась сокрушить его и победить, готова была дать волю своему гневу. И я потерпела неудачу. Возможно, я пожалею об этом, когда он исчезнет, куда бы он ни планировал отправиться, но прямо сейчас это все, чего я когда-либо хотела. Не чувствовать себя одинокой. Чувствовать, что меня принимают такой, какая я есть, кем я хочу быть. Той, кто приняла тьму, что пыталась завладеть ею, и сделала ее своей собственностью. Не та, кого любили бы только за наигранную маску.

Мало-помалу я расслабляюсь в объятиях Джека, кладу голову ему на шею и плечо. Небо над нами темнеет до темно-синего цвета, когда солнце опускается за далекий горизонт. Сердце Джека отбивает ровный ритм, мое дыхание замедляется и становится ровным. Он не кажется беспокойным или готовым расстаться. Он просто проводит рукой по моим волосам в медленном, мелодичном ритме, останавливаясь каждый раз, когда осенний ветер подхватывает маленькую прядь, а потом начиная сначала.

Только когда таймер выключает лампы для выращивания растений и единственный свет, достигающий нас, проникает через узкую дверь, Джек останавливает движение своей руки.

— Min elskede, bliv venligst22— шепчет Джек, не разжимая объятий.

— Я не понимаю… что это?

— Датский.

— Я не знаю датского языка.

— Я в курсе, — говорит он, его руки слегка сжимаются. Может, он думает, что я не замечу, но я замечаю. — Останься.

— У меня собака.

— Я уже понял.

— Он линяет.

— Я умею пылесосить, доктор Рот.

— Он лает.

— Так делают сторожевые собаки, ну, мне говорили. Мы можем вернуться и забрать его прямо сейчас, и все, что тебе еще понадобится.

— Он у Джой.

Джек приподнимает плечо.

— Тогда мы заедем за ним завтра по пути, заберем еще что-нибудь из вещей из твоего дома.

— Мы?

— Именно так я и сказал.

— Ты не думаешь, что у Джой возникнут вопросы?

Джек снова в замешательстве пожимает плечами.

— Джек… даже если она никому не скажет ни слова, люди все равно заметят, особенно если я останусь на несколько дней. Мы даже не знаем, как долго Хейз может пробыть здесь. Люди будут болтать.

— Хорошо. Пусть. Чем больше внимания будет приковано к тебе, тем меньше вероятность того, что Хейз совершит опрометчивый шаг, — говорит Джек, разжимая объятия, чтобы взять меня за плечи.

— Но…

— Останься. Мне наплевать, что все подумают, Кайри. Нам нужно ограничить его доступ к тебе. Я сомневаюсь, что он стал бы что-то предпринимать в кампусе, но он мог бы сделать это у тебя дома. Он уже приходил. Он, блять, был внутри, — ярость в его словах хлещет, как удар хлыста, его пальцы сжимаются на моих плечах. Даже в тусклом свете глаза Джека, кажется, вспыхивают, прорубая путь сквозь ночь. — Я больше не подпущу его так близко.