Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Шувалов Александр - Страница 33

БАТОРИ (Batory) ЕЛИЗАВЕТА (Эр-жебет) (1560–1614), последний потомок венгерского дворянского рода; супруга графа Ференца Надашди.

«Во время долгих отлучек мужа Эр-жебет, чтобы развеять скуку, увлеклась черной магией. С помощью Торко, своего слуги и злого гения, графиня начала с того, что приказала похитить и замучить несколько молодых крестьянок. А после смерти мужа в 1600 г. Эржебет полностью предалась своему пагубному увлечению… все свидетельства отмечают, что она с большим удовольствием пила кровь своих жертв и даже наполняла ею свою ванну в надежде как можно дольше сохранить юность и красоту». (Маринъи, 2002. с. 34–35.)

[С именем Елизаветы] «…связаны самые страшные легенды об употреблении ею. с целью возвратить себе молодость, ванн из крови специально убитых для этого множества жертв…В этом случае дело шло об актах баснословной жестокости, жертвами которых пали, по меньшей мере последовательно 37 служанок, о чудовищных преступлениях на пстерически-деге-неративвой почве (семья Батори, очевидно, страдала наследственной психопатией)…Однако первичным побудительным моментом постепенно усиливавшегося “кровавого помешательства” служили, по-видимому, не столько эротическп-половые импульсы, сколько известные мистические и суеверные представления». (Эйленбург, 1896, с. 122–123.)

«Самое большое число жертв, приписываемое женщине-убийце, составляет 650. Ею была венгерская графиня Елизавета Батори (1560–1614). На суде, состоявшемся 2 января 1611 г., один из свидетелей показал, что видел составленный ею список, в котором указывалась именно эта цифра. Утверждалось, что все жертвы были девушками из окрестных деревень в Чейте, где располагался замок. Она была признана виновной и заточена в своей комнате, где прожила три с половиной года». (Книга рекордов Гиннесса, 1991, с. 216.)

Возможно, мы встретились со сверхценной идеей у примитивной (суеверной) личности. Сверхценные идеи обычно занимают в сознании человека неадекватное доминирующее положение и носят психологически понятный (для того времени) характер. При этом одновременное присутствие у Батори какого-либо психического заболевания при всей кровавой жестокости преступлений совсем не обязательно.

БАТЮШКОВ КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ (1787–1855), русский поэт и прозаик. Глава анакреонтического направления в русской лирике.

«И чашу горести до капли выпил он…» К.Н. Батюшков.

«Судьба Одиссея», 1815

Наследственность

«Двоюродный дед его был душевнобольной, отец был человек неуравновешенный, мнительный и тяжелый, а мать (рожд. Бердяева) вскоре после рождения будущего поэта сошла с ума и была разлучена с семьей; таким образом, Батюшков в крови носил предрасположение к психозу». (Лернер, 1991, с. 741.)

[Отец] «…нрав его был неровен и своеобычен (странен)». [Сестра] «…была больна умопомешательством». (Сега-лин. 1925а, с. 63.)

«В 1829 г. его сестру Анну Николаевну постиг тот же недуг, которым страдал Константин Николаевич». (Майков, 1900, с. 587.)

К вопросу о психическом заболевании

[Письмо от 26 июля 1810 г.] «…У меня в голове сильный ревматизм, который набрасывает тень на все предметы… Теперь я в те короткие минуты, в которые госпожа болезнь уходит из мозгу, читаю Монтаня2,1 и услаждаюсь». (Батюшков, 1985. с. 225.)

[Письмоот 10июня 1813 г.] «Ясума еще не сошел, милый друг, но беспорядок моей головы приметен не одному тебе». (Там же, с. 267.)

«Возвратившись в начале 1812 г…он узнал новое сердечное увлечение — он полюбил жившую у Оленина А.Ф. Фурман. Но по вине его собственной нерешительности и пассивности роман внезапно и жалко оборвался, оставив в душе его горький осадок; к этой неудаче прибавился неуспех по службе, и Батюшков, которого уже несколько лет назад преследовали галлюцинации, окончательно погрузился в тяжелую и унылую апатию, усиленную пребыванием в глухой провинции — в Каменец-Подольске, куда ему пришлось отправиться со своим полком. В это время (1815–1817) с особенной яркостью вспыхнул его талант, в последний раз перед тем как ослабеть и, наконец, угаснуть, что он всегда предчувствовал». (Лернер, 1991, с. 742.)

«В 1821 г. болезнь не проявлялась еще резко, но уже сказывалась в поведении поэта…он был уверен, что его преследуют какие-то тайные враги. Он удалялся от людей и зиму 1821–1822 гг. провел в Дрездене среди полного уединения… В августе 1822 г. Батюшков переселился в Крым и всю зиму 1822–1823 гг. провел в Симферополе. Здесь проявления душевной болезни поэта шли все возрастая, так что он даже неоднократно посягал на свою жизнь… Батюшков уже не подавал никаких надежд на выздоровление; в виду этого, в половине 1828 г. было решено перевезти его обратно в Россию… С переездом в Вологду начинается последний период жизни Батюшкова, период долгий, но почти без просветлений, ибо только в Последние десять лет жизни в нем стала замечаться некоторая перемена к лучшему, после того как первоначальное острое расстройство сменилось более спокойным». (Майков, 1900, с. 587–588.)

«В середине марта 1822 вернулся в Петербург, а в середине мая поехал на Кавказские воды; в это время расстройство психики было уже несомненно. В августе переехал в Симферополь; стал страдать манией преследования и неоднократно покушался покончить с собой. С этих пор вся дальнейшая его жизнь (33 года) прошла в тяжелом душевном заболевании. 4 года (1824—28) он провел в больнице для душевнобольных в Зонненштейне в Саксонии, около 5 лет (1828—33) — в Москве под наблюдением врача». (Гайденков, 1971, с. 178.)

«В 1826 году, в разгар болезни, Батюшков пишет письмо “лорду Байрону” (которого тогда уже не было в живых) с просьбой прислать учителя английского языка: “…желаю читать ваши произведения в подлиннике…”» (Кошелев, 1985. с. 11.)

Особенности творчества

«Стихи мои! опять за вас я принимаюсь!

С тех пор, как с музами, к несчастью, обращаюсь, Покою ни на час…

О, мой враждебный рок!»

К. И. Батюшков.

«Послание к стихам моим», 1805

«“Что говорить о стихах моих! — сказал он однажды. — Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди узнай теперь, что в нем было!”» (Пигарев, 1973, с. 5.)

«До нас дошло два стихотворения, написанных Батюшковым в годы душевной болезни. Одно из них представляет довольно бессвязный набор слов…зато другое во многих отношениях замечательно: “Премудро создан я, могу на вас сослаться, / Могу чихнуть, могу зевнуть. / Я просыпаюсь, чтоб заснуть, / И сплю, чтоб вечно просыпаться”. По сути дела, здесь воссоздан уклад жизни утратившего разум человека, жизни, состоящей исключительно из чередования сна и бодрствования, разнообразие в которое вносят лишь простейшие физиологические реакции…» (Зорин, 1986, с. 19–20.)

«Конечно, при злокачественно текущей, опустошающей душу шизофрении творческая (в широком смысле) жизнь духовно сложных больных затрудняется, но не выключается совсем, как у слабоумных “органиков”, а приобретает иные, порою по-своему интересные формы, как, например, у Гельдерлина21’, Батюшкова…» (Бурно, 2000, с. 210.)

Жизнь К.Н. Батюшкова представляется на первый взгляд примером абсолютно негативного влияния психотического расстройства на творческий процесс. Клиническая картина болезни (течение, исход) свидетельствуют о том, что поэт страдал хроническим психическим заболеванием в форме шизофрении, некоторые виды которой и в наше время приводят к необратимому распаду личности. Психическая болезнь не позволила Батюшкову сделать служебную карьеру, создать семью или дом, который он мог бы считать своим. Она превратила его в сумасшедшего, большую часть жизни находившегося в состоянии психоза (и этим напоминавшего своего современника Гельдерлина), но болезнь не помешала Батюшкову занять свое место нарусском поэтическом Олимпе, придав определенному периоду его поэзии своеобразные черты пессимизма. (Литературовед Г.А. Гуковский писал о нем: «Это — поэт безнадежности».) Так что совсем не столь однозначны взаимоотношения психического расстройства Батюшкова и его поэтического творчества.