Новый век начался с понедельника - Омельянюк Александр Сергеевич - Страница 40

Вечером решили долго не засиживаться и, проводив Наталью, дружно отошли ко сну.

На утро приготовления вышли на финишную прямую.

Начали расставлять столы и стулья, и под руководством юбиляра сервировать стол.

Воспользовавшись возможностью размещения большого количества гостей, Платон пригласил всех своих московских родственников, в том числе естественно и по линии жены, а также ещё оставшихся и сохранившихся бывших немногочисленных друзей-товарищей.

Удалось собрать тридцать три человека: пятнадцать мужчин, двух мальчиков и шестнадцать женщин.

Слава богу, что никто не заболел и не отказался приехать по каким-либо другим причинам.

Отсутствовали только два самых старших сына Платона.

Вячеслав всё ещё находился в длительной загранкомандировке, а Владимир с семьёй жил далеко – в Жёлтых Водах на Украине.

К вопросу рассаживания гостей Платон подошёл очень щепетильно.

Для него было немаловажно, кого с кем посадить, чтобы гостям было интереснее общаться с близ сидящими, чтобы разговоры велись с пользой.

За полчаса до назначенного застолья стали подъезжать гости.

Вовремя прибыли все, за исключением двух пар: артистов – дочери с мужем, которые ранее никогда не бывали в гостях в семье Платона, и вечно везде опаздывающего Василия с вынужденной ему подчиняться женой.

Всех прибывающих юбиляр встречал лично, иногда в окружении жены, сына, или хозяев дома. Многие сразу вручали подарки.

Нашлись и такие, которые, зная пристрастия виновника торжества, или считая его маэстро, принесли букеты свежих цветов, внеся тем самым особый шарм в окружающую обстановку.

Пришедших тут же знакомили между собой. Между гостями завязывались разговоры.

Некоторые не виделись друг с другом по многу лет.

В назначенный час начали рассаживаться. Платон сам практически не опаздывал и тем более не любил, когда опаздывают другие.

Задержавшиеся парочки ждать не стали.

Виновник торжества, естественно, сел «в красный угол» в дальнем торце, сдвинутых в один, нескольких столов.

Справа от себя, через угол, юбиляр оставил два места для дочери Екатерины и её мужа Виталия.

Слева от себя, также через угол стола, он посадил любимую жену Ксению и их общего, самого младшего его сына, Иннокентия.

Далее Платон с трудом усадил свою вездесущую и везде командующую младшую сестру Анастасию, предварительно предупредив её, что все места строго расписаны, на что всё же получив ответ не послушницы:

– «Пусть каждый садится, где захочет!».

Следующие места предназначались для её сына Василия – младшего и любимого племянника Платона, и его беременной жены Дарьи.

Даша была крупной, совсем молоденькой женщиной приятной наружности, на вид очень простой, но, как оказалось позже, добрейшей души и высокого интеллекта.

За это Платон со временем стал уважать Дарью больше, чем других женщин, и даже некоторых мужчин.

За местом Дарьи сидел Николай – внучатый племянник Платона.

Он был почти ровесник Иннокентия, такой же способный шалопай, но более строгого и продуктивного воспитания.

Слева от Николая посадили его бабушку – старшую, единокровную сестру Платона Эльвину, уже перешагнувшую рубеж семидесятилетнего возраста, очень уважаемую и почитаемую Платоном, как теперь самую старшую во всём роду Кочетов.

Рядом с Эльвиной расположился их с Платоном и Анастасией общий двоюродный брат Олег Борисович Кочет, большой шутник и острослов, бывший известный радиожурналист Маяка, в близких ему кругах прозванный Кобо.

Около него, относительно молодая, последняя жена Елена Кочет, до сих пор ещё ведущая на Маяке передачу о здоровье.

Далее – старший и последний зять Олега – красавец Эржан, занимающийся непонятно каким строительным бизнесом.

За ним – его жена Юлия – старшая дочь Олега и старшая двоюродная племянница Платона, работающая заместителем главного редактора в одном из известных столичных женских журналов.

После этих некоторых родственников Платон усадил две пары своих давних друзей.

Первым из них был подполковник ФСБ Геннадий Викторович Петров, работающий до настоящего времени начальником отдела в Кучино, и одно время учившийся вместе с Платоном в одной институтской группе.

От этой совместной учёбы у Платона в памяти остался один скверный эпизод.

Тогда Геннадий пообещал достать курсовой проект на кафедре, где он работал, взамен помощи со стороны Платона по другим, сложным для его гуманитарного ума, предметам. Получив безусловную и эффективную помощь товарища, Геннадий со своей стороны продинамил ожидавшего его Платона, пытавшегося таким образом сэкономить время на другое, и в итоге сильно подвёл друга, не достав проект, неуклюже объяснив это тем, что, мол, не получилось.

Своим поступком он вынудил Платона в аварийном порядке передирать, с маскирующими изменениями, курсовой проект товарища, в результате чего, получив всего тройку.

Хотя, если бы Платон делал проект сам, то пятёрки по этому лёгкому предмету ему было бы не миновать.

Тогда он отнёс «такой поступок товарища» на счёт нездоровой зависти Геннадия, пытавшегося хоть таким образом принизить достижения способного друга. Платон понял, что Гена, прилюдно подчёркнуто всегда обращавшийся к нему по имени и отчеству, не тот человек, за которого себя выдаёт или коим хочет казаться.

После этого случая Платон Петрова и за человека-то перестал считать, ограничившись минимумом общения с ним и теперь уже периодическим едким подтруниванием над тем, иногда переходящим в высмеивание того.

Геннадий, имевший родителями отца – военного, и мать – преподавателя, получил весьма хорошее воспитание. Но, как единственный поздно рождённый ребёнок, просто купавшийся в большой родительской любви в благополучной в моральном и материальном смыслах семье, он рос всё же несколько эгоистичным, избалованным и расчётливым, что до поры до времени и прикрывалось маской его хороших манер. Геннадий был разносторонне способным, но по природе ленивым.

Он любил тёплую, уютную, но при этом светскую, домашнюю жизнь. Дома ходил в дорогом халате, покуривая изысканный табак, чуть ли не Герцеговину флор, из а-ля антикварной трубки, подражая этим не то Сталину, не то Черчиллю.

Развалившись на диване, он иногда любил потягивать кофеёк или дорогое вино, и вести пустые, светские беседы, смакуя подробности и вдаваясь в ненужные детали.

Особенно Геннадий наслаждался созданной им же самим ситуацией, когда с гордым и покровительственным видом он демонстрировал своему гостю какую-нибудь дорогую новинку, смакуя её достоинства.

Он, любитель праздности, как будто бы представлял себя на месте другого человека и наслаждался, завидуя, великосветской, номенклатурной или богемной жизнью того, при этом, не делая ничего реального, чтоб хоть как-то приблизить себя к своей давней, навязчивой мечте. Этим он во многом напоминал Обломова.

Особенно Платона забавляло желание Гены жениться непременно на девственнице, притом самому где-то на стороне непременно отведать заветного плода ещё до свадьбы.

Многие люди готовы поверить в любую небылицу, тешущую их больное самолюбие, поднимающую в глазах окружающих их самих, или то, что им дорого. Именно таким и был Геннадий.

И Платон лихо пользовался этим, по ходу многочисленных бесед с ним сочиняя небылицы про свою прошлую жизнь, своего отца и видных родственников, и прочей ерунды, разжигая у товарища не только интерес, но и зависть.

Именно тогда, слушая рассказы Платона о его многочисленные связях с женщинами и девушками, от Геннадия и пошло известное, завистливо-скабрезное, «А ты хвать её за сизочку!».

Платон ещё с детства любил слегка поиздеваться над своими товарищами-завистниками, «вешая им лапшу на уши» о, якобы, обладании им чем-то уникальным и оригинальным.

При этом он невольно плодил некоторое количество своих потенциальных врагов и, тем самым, даже в чём-то и подрывал здоровье нации, увеличивая число язвенников.