Акула пера в СССР - Капба Евгений Адгурович - Страница 30

– Сторож вызвал милицию, – уже не так напористо сказал Соломин. – Но мы разберемся. И проверку на предприятие отправим. Чего ты там вынюхивал, акула пера?

Милиционер щедрой рукой сыпанул в чайник заварки и достал пиалку с рафинадом. Потом подумал и добавил к сахару еще сушки на тарелочке.

– А можете позвонить в редакцию и сказать, что я не прогуливаю, а в РОВД? – чуть заискивающим тоном попросил я.

– Ладно! – Соломин потянулся за аппаратом.

Пока он разговаривал с Аленой, явно заигрывая, я собирался с мыслями. Наконец капитан положил трубку, налил в керамические чашки с какими-то несерьезными рисунками в виде медведиков крепчайший, приторно-сладкий черный чай и протянул его мне.

– Пей. Отмазал я тебя, – он дождался, пока я отхлебну горячего напитка. И строго посмотрел мне в глаза: – Выкладывай.

– А чего тут выкладывать? Журналистское расследование!

– Шо, опять? – схватился за сердце он. – И снова – на разворот? И в «На страже»?

– Это уже будет зависеть токмо от воли пославшей мя жены… – в тон ему принялся кривляться я.

Почувствовал: с Соломиным – можно.

– И что там? В прошлый раз было оружие, а теперь? Работорговля, наркотики, терроризм?

– Не. Бригадир Большаков со своими людьми выкапывает новопреставленных товарищей, раздевает, разувает, снимает ювелирку и выдергивает золотые зубы. Это всё реализует – про комиссионки знаю точно, остальное надо выяснять. Вечером закапывают – ночью выкапывают, а? Ну, и там мошенничество и вымогательство – по мелочи…

Глаза Соломина стали квадратными. Он даже чай отставил в сторону.

– Доказательства? – спросил капитан.

– А какие доказательства? Выкопайте Сивуху, посмотрите, в каком он виде. Ну и, возможно, диктофонная запись есть, но там ветер шумел, я не знаю, что получилось.

– Так это ты туда полез, потому что директора «Термопласта» хоронили? А откуда зацепка-то?

– Так мне мужик звонил в редакцию – Петя зовут. Рассказал про хамство и беспредел кладбищенских, я ему порекомендовал к Глинскому сходить, пообщаться. А потом он с проломленным черепом к Тихановичу в больничку попал… Вот я и начал потихоньку разбираться.

– Разобрался… Петр Васильевич Гапоненко вчера очнулся и дал показания. Ехал на велосипеде, колесо подвернулось на высоком бордюре – упал. Дело было на Болоте, тамошняя шпана велосипед сперла, но «скорую» вызвали. Про кладбище тоже рассказал – с Глинским они всё полюбовно решили, всё отремонтировали.

– …ять! – сказал я. – Выходит, попал пальцем в небо. Но факт остается фактом. Сивуху можете эксгумировать – и всё станет сразу ясно.

– Слушай, Гера… Ты это. Помалкивай пока про свои открытия. Сивуха из-под земли никуда не денется. Я с Приваловым поговорю – будем делать, как он скажет. Мы с тобой люди маленькие, щелкни пальцем – и нет нас. Тебе – мины вспомнят, по браконьерам прижмут, знакомства твои вот эти, приблатненные…. Кастет, опять же.

Ну и меня есть за что подцепить. Так что маучы, будзь хитрым! – на мове закончил он. – А запись эту свою прибереги. Если дадим делу ход – пригодится.

– А со мной теперь что будет? – спросил я.

– Эх, впаять бы тебе административку, чтобы не шарился там, где не следует! – погрозил пальцем Соломин. – Но, пожалуй, с тебя и одной ночи довольно. Советская милиция она что? Она – человечная! Человек человеку – друг, товарищ и брат, журналюга и мент – это как рабочий и колхозница, можно сказать… Понимаешь, к чему я клоню?

– А кастет отдадите?

– А ты не охренел?

Когда я уходил, то встретил в коридоре у самой двери того самого сержанта-конвойного. Он как-то странно метался туда-сюда, потом состроил злобную гримасу и вошел в дверь, на которой была намалевана буква М. С такой яростью ходить в туалет? Действительно, странно. Хотя… Может, у него геморрой?

– Тебя там Исаков ищет-бегает, а ты с ментами трешься! – выдала Фаечка, как только я зашел в редакцию.

Я и так был в состоянии довольно рассеянном: ночь в камере, потом – нагоняй от Таси (это еще стоило переварить, не люблю нагоняи), разъезды на такси по городу… И сразу – с корабля на бал!

– Поехали, поехали! – директор УТТ, как всегда прекрасный и белозубый, тащил за собой Старикова с языком на плече и фотоаппаратом на груди. – Ты где ходишь, Гера? Открытие базы через двадцать минут!

– Бегу, бегу, Владимир Александрович, дайте минуту!

– Тридцать секунд! Двадцать девять, двадцать восемь…

Я метнулся в кабинет, сменил батарейки в диктофоне, сунул новую кассету (ту, с записью с кладбища, по совету Соломина спрятал в месте… довольно неожиданном), прихватил блокнот и карандаш – и выбежал на улицу.

– …четыре, три, два… О, Белозор. Успел. Поехали! – Конечно, у Исакова не было шофера, и он гонял на служебной «Ниве», как таксист Даниэль из хорошо известного французского фильма.

Почему «Нива», а не «Волга»? Потому что УТТ. «Волга» – автомобиль замечательный, но в условиях полесского бездорожья и необходимости регулярно мотаться по отдаленным объектам Исаков отдал предпочтение полному внедорожному приводу. Расстояние от редакции до Озерной, где расположилась база управления, мы преодолели минуты за три, нарушив все правила и безбожно превышая скорость. Молодой директор только скалился и иногда ругался, выворачивая руль и выписывая немыслимые виражи, выжимая газ и дергая рычаг коробки передач.

– Всё, я – переодеваться, а вы тут ждите! Делегация вот-вот прибудет, – Владимир Александрович аки сайгак выскочил из «Нивы», хлопнул дверью и перемахнул через шлагбаум на проходной, ураганом ворвавшись в здание конторы.

– А я – блевать, – сказал Стариков и пошел в кусты.

Кусты были аккуратно подстрижены, газон – выкошен, заборчик сверкал свежей краской, и вообще, автобаза была в прекрасном состоянии. Может быть, потому что новая, а может – из-за того, что Исаков по-другому не может.

Стариков вышел из кустов, вытирая рот. Лицо его приобрело уже оттенок более живой.

– Меня никогда не укачивает, – сказал он. – С десяти лет. Этот Исаков – чудовище.

Чудовищ тут водилось предостаточно. Толкать речи на сорок минут перед собравшимися транспортниками, невзирая на стоящее в зените солнце, это тоже чудовищно, бесчеловечно и антигуманно. Но товарища Сазанца – секретаря Дубровицкого райкома КПСС – такие вопросы, как гуманность и человечность, волновали в последнюю очередь. Он разливался соловьем, время от времени промакивая от пота свою лысину и крупный нос платочком. Полные люди всегда обильно потеют, у этого партийца по кустистым сросшимся бровям разве что ручьи не текли, а ему хоть бы хны.

Вообще, всем своим обликом он мне кого-то напоминал, но солнце пекло прямо в башку, скука стояла смертная, и я не мог сосредоточиться. Все эти речи с точки зрения газетного журналиста – огромная потеря времени. Цитировать – разве что пару предложений. Пересказывать всё близко к тексту – тоже не стоит. Два абзаца, мол, товарищ Сазанец отметил успехи дубровицких транспортников-нефтяников и личный вклад товарища Исакова в дело укрепления материально-технической базы кровеносной системы Дубровицкого нефтегазодобывающего предприятия – вот и вся цена вопроса… Ужас и кошмар, при таких раскладах забываешь, что прочел в начале строчки, дочитав до ее конца. А слушать и вовсе невозможно.

После партийца слово взял генеральный директор Дубровицкого НГДП товарищ Савицкий. Он был, в отличие от Сазанца, краток. Вы молодцы, мы молодцы, партия молодцы, все – молодцы! Ура, товарищи!

Я аплодировал едва ли не громче всех, Стариков фотографировал счастливые лица. Еще бы им не быть счастливыми – жара такая, а эти треплются и треплются, и вот – закончили!

На банкет журналистов, конечно, никто не оставил. Зато Исаков прислал водителя, который отвез нас в редакцию. И «ссобойку» нам передал, такой заботливый – бутерброды с колбасой, баночку красной икры и бутылку грузинского вина. Шикарно живут нефтяники-мазутчики!