Акула пера в СССР - Капба Евгений Адгурович - Страница 29

– Фальшивое, – вторили ему.

– Кончайте зубоскалить, за работу!

Те самые рабочие, которые пролюбили табличку с фамилией Борисова, взялись за лопаты и принялись споро откидывать землю. Спустя секунду к ним на помощь пришел тот самый Филя и еще один сутулый мужчина. Сам Большаков лопату в руки не брал, следил за процессом.

– Вы веревки-то не вынимали?

– Как можно, начальник? – оскорбились землекопы. – Не первый раз же!

Я уже знал, что они задумали, но все равно видеть и слышать это собственными глазами и ушами было дико.

– А у генерала того полон рот золотых зубов был! – сказал кто-то, вторя моим мыслям. – Знатно мы потом покутили, а?

– Кто-то кутил, а кто-то на машину копит, – буркнул Филя.

– А то тебе не хватает? – удивился Большаков. – Нормально же сработали с начала весны!

– Так я «Волгу» хочу. Поспособствуешь, начальник? Очередь до меня когда дойдет…

– Посмотрим. Копай давай!

Наконец послышался глухой стук – лопаты нащупали крышку гроба.

– Веревки, веревки где? Давай их сюда!

– И-и-и-раз… Па-а-ашел, родимый.

Они вытащили гроб наружу, ломиком-фомкой выдернули гвозди и откинули крышку в сторону.

– И награды на груди! Во дают! На кой черт ему награды в гробу?

– А шо награды? Ты гля – часики. Командирские! А ботиночки? Нормальные ботиночки!

Мрази, а не люди. Мародеры оставили покойного в одном нижнем белье, остальное уложили в сумку, а потом я услышал голос Большакова:

– Подсвети… О-о-о-о! Давай пассатижи.

Меня чуть не стошнило, честное слово! Я спрятался за трубу и старался дышать глубоко и тихо, слушая, как они забивают крышку гроба обратно, опускают его в могилу и засыпают землей.

– Филя, – сказал один из рабочих. – Твой выход!

– А до этого я, стало быть, в сторонке сидел? – возмутился Филя.

– Давай, не выкобенивайся! – рявкнул Большаков, послышался шорох венков и звуки суеты.

– Во! Как и было, гляньте.

– Ну, плюс-минус. Куда-а-а вы собрались, работнички? А две могилки кто на завтра готовить будет?

– Ну, Степаныч, ну еж твою…

– Я те дам! Только скажи по-матери, я тебе все зубы выбью, понял? Вы трое – лопаты в руки, Филя – бегом за клеенкой в контору, и ведра прихвати!

– Опять я таскать воду буду? У меня грыжа!

– Да мне похер, – откликнулся Большаков. – Иди воруй, если у тебя грыжа. Или дедушек в карты обдуривай… Чем ты там занимался-то?

– Кукольник я! – обиделся Филя.

– Говнюкольник. По-русски скажи!

– Фальшивомонетчик.

– Ну вот. Ну и иди за клеенкой, кукольник, – невпопад закончил Большаков.

Кажется, я всё-таки задремал, прислонившись к трубе, несмотря на холод и ветер – они как раз закапывали могилу. А когда проснулся – уже было поздно:

– Руки вверх! – произнес молодой голос, и в лицо мне ударил яркий свет фонаря. – Милиция!

Глава 15, в которой остается не зарекаться только от сумы

Лязгнула железная дверь за моей спиной, захлопнувшись. Я медленно втянул в себя спертый воздух, пованивающий испражнениями, и прищурился, чтобы привыкнуть к бьющему прямо в глаза свету лампочки без абажура, которая висела на проводах под потолком.

Понятия не имею, как это называется. Изолятор временного содержания? Камера предварительного заключения? Никогда в жизни не бывал в таких местах, Бог миловал. В общем, комната со стенами, до половины высоты окрашенными зеленой краской, несколько двухэтажных кроватей – нары, кажется? И классическая параша в виде дырки в полу. В глубине помещения – несколько мужчин. Четверо спали на верхних полках, трое сидели за длинным столом.

– Доброго утра, – сказал я.

– И тебе, – сказал один из них, коротко стриженный и небритый старик в тельняшке, – Ты надолго?

– Да вроде нет, – поулыбался я вместе с ним. – Как разберутся, наверное, выпустят. Но я здесь впервые, понятия не имею, как это работает.

И никаких тебе «вечер в хату» и всего такого прочего. Обычные мужики.

– Вот, тут можешь кости свои кинуть. В восемь утра основа ментовская подтянется – там будут уже вызывать и решать, что с кем делать, – сказал всё тот же седой, указав на место за столом. – Меня Виктор Иванович зовут.

– А меня Герман Викторович, Гера.

– Ну, будем знакомы, Гера.

Я сел на лавку, чуть ближе к двери, чем все остальные, оперся локтями на стол, уронил лицо на ладони и так и просидел долгое время. Подумать было о чем: например, об образе жизни и режиме дня. Вырубиться у трубы на крыше? Это до такой степени я задолбал сие бренное тело, что даже двужильный белозоровский организм выдал такой фортель! Нужен был отдых, однозначно…

И никто меня не трогал, не пытался «прописать», чего-то выпытать и в принципе – наладить контакт. Всем было просто плевать. Я так понял, что тут находились те, кого задержали вечером или ночью, а допрос – или как оно там называется – провести не успели, или просто забили болт и отложили это дело на утро. На нарах спали явные пьяницы, разило от них конкретно. Странно, почему их не отправили в вытрезвитель? Из тех, кто сидел за столом, двоих задержали у здания райкома партии – они там морды друг другу били из-за какой-то роковой женщины, но теперь уже помирились и надеялись, что их отпустят. А Виктор Иванович особенно не распространялся о причине своего попадания в казенный дом, просто – взял на себя обязанность встречать новоприбывших. До восьми утра охрана затолкала к нам еще двоих – тоже в подпитии.

Пил народ в Дубровице мощно. Никак не меньше, чем сорок лет спустя. И большая часть преступлений и правонарушений совершалась именно под воздействием алкоголя. Эти, например, саженцы в скверике поломали. Варвары. Охота было саженцы в шесть утра ломать?

Усталость взяла свое – голова стала слишком тяжелой и постепенно опустилась на стол, веки потяжелели… Лязг двери ворвался в сон неожиданно: охрана по очереди стала вызывать моих сокамерников. До меня черед дошел нескоро, я успел умыть лицо под краном и вообще – привести себя в порядок настолько, насколько это было возможно. Спать на столе – дурная привычка. Даже страшно подумать, где я проснусь в следующий раз…

– Белозор! – раздался строгий голос. – На выход!

– Белозор? – а вот этот тембр был мне уже знакомым. – Какого хрена он тут делает? Давай его сразу ко мне в кабинет!

– Но…

– Сержант, ты понял меня? Ко мне в кабинет!

– Да, тащ капитан!

А я вроде как слышал, что милиция не очень-то любит друг друга по званиям величать… Может, это у них такой способ самоутвердиться? Так или иначе, сержант с невыспавшимися глазами повел меня по коридорам и переходам РОВД, и мы остановились перед деревянной лакированной дверью без таблички.

– Давай заходи, полуночник! Считай, повезло…

Я шагнул внутрь и сказал:

– Доброго утра.

– Доброго? – Капитан Соломин поднялся из-за стола, заваленного документами, мне навстречу. – Проснулся, стало быть, в каталажке и говорит доброе утро? Вы неисправимый оптимист, товарищ Белозор.

– Скорее, наоборот, – мялся у входа я. – Пессимист. Когда не ожидаешь от жизни слишком многого – даже возможность спокойно посидеть и подремать может показаться добрым знаком.

– А-а-а-а… – понимающе протянул капитан. – Садись вот на стул. Я воды закипячу, у меня чай есть – грузинский. Будешь?

– Буду.

Капитан воткнул в розетку вилку от большого кипятильника, покрытого известковым налетом. Чайник с помятым носиком начал шуметь сразу же, как только металлическая спираль прибора, сунутого в его полное воды нутро, покрылась пузырьками.

– Ну, рассказывай. Какого черта ты делал на крыше склада керамико-трубного завода в полночь?

– Скла-а-ад? – удивился я. – Графские развалины! Едва нашел целую стену, чтобы взобраться!

– Так, Гера. Ты не понимаешь серьезности ситуации? Проник на охраняемую территорию, покушался на социалистическую собственность…

– На трубы-то? Я бы что – на плечах их утащил? И какая там охрана, если я просто открыл калитку и вошел? Два блохастых кабыздоха?