Венера. Переплетая обрывки жизни (СИ) - verdes De ojos - Страница 33

Я возвращалась в свой дом, в свой ад, в свою обитель — не знаю. Но возвращалась с чувством полной уверенности в том, что тоже имею право на счастье.

Счастье для меня — иметь то маленькое существо, комочек счастья, которому я с лихвой могу дать ту любовь, что копилась во мне столько времени…

Но, как это бывает, не всегда твои желания и представления совпадают с желаниями окружающих.

На подсознательном уровне о своей беременности я долгое время никому не сообщала из страха перед свекровью. Эта женщина ненавидела меня пуще прежнего. Стоило ей почуять, что лёд в моих отношениях с Феликсом тронулся — она превратилась в истинную кобру, жалившую меня теперь по любому случаю.

Тот хрупкий мир, что воцарился межу мной и мужем, вот — вот готов был рухнуть из — за её козней, ведь мы и так пока ещё не понимали, что будем делать дальше, кто мы друг другу, как простим прошлое?

Я терпела ровно до того момента, пока не убедилась в том, что жду ребенка. Почти два месяца я отгоняла от себя эту мысль, ссылаясь на свой нестабильный цикл, потому что никаких других перемен кроме задержки у меня не наблюдалось. Но как бывает, наверное, у многих, в определенный миг внутри каким — то необыкновенным ключом бьет радостную тревогу всё естество. А потом это подтверждается тестом и улыбчивым гинекологом. Казалось, Михран Альбертович был рад больше меня самой, и всё приговаривал, что мы с Феликсом молодцы, и всё теперь в моем организме наладится. Взяв с него обещание, что никому не сообщит эту новость, я отправилась к Розе и вдоволь наигралась с Анушик, хотя ей тоже ничего не сказала. Мне нужно было время, чтобы полностью осознать эту мысль. Понять, как двигаться дальше в сложившейся ситуации.

Спустя почти три недели я решила рассказать Феликсу. В этот день он вернулся домой позднее обычного, и это не сильно удивляло. Род его деятельности был таков, что и на том спасибо. Я знала, что Феликс безумно предан своей работе, это было для него призванием. Но я по сей день не знала, что конкретно творится в его жизни за стенами нашей спальни. Мы ведь действительности практически не общались. Мы будто пока были стеснены обстоятельствами прошлого, и никто из нас до конца не был уверен в том, как ко всему относится другой.

Подождав, пока он примет душ и в своем обыкновении выйдет в одном только полотенце на бедрах, позволяя мне очередной раз рассмотреть татуировку на лопатке, я сидела на краешке кровати. Эта татуировка… Она меня пугает и завораживает одновременно. Удивительно то, что почти за два года совместной жизни я увидела её только в ночь нашей первой близости. Может быть, потому что раньше попросту не позволяла себе на него смотреть. Королевская кобра в броске. Туловище её тянулось спиралью по его плечу вплоть до локтя, на котором заканчивалось острым кончиком хвоста. Она была такой правдоподобной с озлобленным глазами и этими двумя смертоносными маленькими кинжалами в пасти, что на слабонервных, коей я и являлась, могла произвести неизгладимое впечатление. Вместе с тем эта кобра была так изящна и прекрасна каждой выведенной рукой мастера деталью, что дух захватывало, когда рассматривал её поближе.

И вот, я в очередной раз пыталась оторвать взгляд от этого зрелища, вспоминая, что нас ждет серьезный разговор.

— Феликс, — начала я осторожно, поднимаясь с кровати, — у меня для тебя кое — что есть.

Надо было видеть выражение его лица. Никогда я не делала ему подарков. И это было естественно для меня. Раньше. В отличие от него, который с недавних пор преподносил мне самые различные по стоимости и значению ювелирные украшения, в чем я совершенно не нуждалась, благополучно складывая их в шкатулку.

С волнением и замиранием я вручила ему небольшую квадратную коробочку. Она была по классике жанра заполнена, но не лепестками роз, а различной мишурой, сверху которой лежал свернутый и обвязанный лентой снимок. С интересом и оживлением Феликс развязал кусок атласа и уставился на черно — белое изображение. Потом поднял на меня вопросительный взгляд. Я предполагала, что Феликс явно не из тех мужчин, которые могут разобраться в снимке с УЗИ.

— Там внутри… — только и смогла вымолвить.

Он опустил пальцы в мишуру и покопался пару секунд, выудив простую детскую соску. Я затаила дыхание. Феликс быстро — быстро переводил глаза со снимка на соску, наверное, раз десять. А потом вдруг усмехнулся радостно, неуверенно спросив:

— Правда?

— Да.

Величайшее упоение, этот дикий восторг, безграничное счастье на его лице…они меня лишили дара речи. Я поняла, что не смогу ему сегодня сказать, что хочу на время уединиться в своей квартире, дабы сохранить нервную систему на расстоянии от его матери. Просто не могла испортить этот момент.

Скажу потом, решила я. И позволила ему неуклюже, но впервые по — настоящему обнять себя…

21

Смешно было предполагать, что отношение Феликса ко мне изменится после семейного разноса, устроенного ему дядей Дживаном. Хотя я потом часто вспоминала это удивление во взгляде: «Только не говори, что она дочь Гаспара». Его Величество прокурор явно не мог поверить, что такое недостойное существо в моем лице уродилось от нормальных людей. И уж тем более людей им уважаемых и, возможно, даже любимых.

В том, что Феликс трепетно относился к моему отцу, как ни странно, сомнений не возникло. Опять же, его любили и уважали очень многие в этом городе. Имя он себе заработал честное. Но другой вопрос — как все они были связаны. Мне об этом никто не рассказывал. Не посчитали необходимым вводить в курс дела. И дядя Артак, бывший на нашей свадьбе, тоже ни словом не обмолвился, когда поднимал тосты.

Не сказать, что мне это было важно. Я для себя в тот вечер лишний раз убедилась в том, что я в глазах Феликса — нечто низкосортное. Я просто каждый божий день просыпалась в ненавистной мне спальне и давала себе обещание, что скоро всё закончится. Надо просто подождать. Может, год. Может, меньше. Эта пытка была оправдана спокойствием родных.

Кое — как мне удавалось выживать эти три месяца. Феликс меня не беспокоил после фееричной брачной ночи, но в грубой форме потребовал, чтобы о наших истинных отношениях никто не знал. Даже его дражайшая матушка.

О, это был отдельный пункт в графе уровней моего личного ада. Ей доставляло удовольствие издеваться надо мной. Ком вопросов в ней рос, но она никогда не опускалась, так сказать, до меня — не спрашивала ни о чем, не пыталась узнать, что же такого между мной и её сыном произошло, способное довести аж до свадьбы. Я думаю, тикин Мэри на подсознательном уровне чувствовала, что Феликс меня презирает. Хотя, надо отдать ему должное — в наши истинные отношения его мать действительно посвящена не была. Для окружающих мы были обычной парой, делили спальню, иногда вместе вынужденно завтракали или ужинали, чтобы пустить пыль в глаза гостящим друзьям, родственникам, приятелям.

И я, и Феликс люто веровали в то, что наше совместное существование — это временное явление.

Любимым занятием моей свекрови было чтение мне лекций в обществе своих подруг по поводу и без. Зная, как мне неловко находиться в их компании, она все же настаивала, чтобы я присоединялась к ним, когда они собирались по какому — либо радостному событию — новая машина, поездка в Италию, бриллиантовое колье… Пренебрежительные взгляды, высокомерие, снобизм — я испытала на себе все оттенки настроения светских львиц… Стискивала зубы и молчала…

Спасали меня только отлучки к Розе или же её приезды ко мне. Она понимала, насколько сложно выносить такую атмосферу, поэтому каждую свободную минуту проводила со мной. Именно с ней я делила свои переживания и потрясения…

Только я привыкла к тому, что Феликс держится со мной крайне холодно, не интересуется моей скромной персоной и практически забыл о моем существовании — вдруг его натура вновь дала о себе знать. Как обычно, я лежала на диване у окна, когда ночью он ворвался в спальню, волоча ноги. Комнату мгновенно заполнил запах сигаретного дыма, смешанного с алкоголем. Несколько шагов, разделявших нас — и сильные руки подняли меня, чтобы затем опрокинуть на кровать.