Президентский марафон - Ельцин Борис Николаевич - Страница 72

… Свою нереализованную любовь к вождению решил передать внучке. На 18-летие Кате подарил машину. Это был тот случай, когда с подарком я, кажется, не совсем «попал». Обе дочери — и Лена, и Таня — отговаривали меня: «Папа, зачем, это очень дорогой подарок, да у неё и прав нет, ездить не сможет». Но я настоял. Совершеннолетие все-таки. Подарил красивую красную машину — «шкоду».

Года два машина простояла на улице, Катя так за руль и не села. Но вот теперь Шура, Катин муж, начал ездить, получил права. Так что хоть и через два года, но подарок мой пригодился.

Думаю, дочери в детстве считали меня строгим папой. Если они подходили с дневниками, я всегда задавал один вопрос: «Все пятёрки?» Если не все, дневник в руки не брал.

Лена и Таня — очень разные. Лена была душой большой школьной компании. Они часто ходили в походы, в наши уральские леса, на все выходные. Наина волновалась, но зря — друзья у Лены были просто замечательные. До сих пор Лена встречается и переписывается с теми ребятами. В этом она похожа на нас с Наиной. (Мы тоже связей с прошлым никогда не теряли.) Поступила в тот же институт, что и родители, — Уральский политехнический. На тот же строительный факультет. Это у нас родство душ, совершенно точно. Лена училась прекрасно, любила книги, ходила в музыкальную школу. Классическая натура. Цельная. Характер мой.

А Таня была фантазёркой. Сначала хотела стать капитаном дальнего плавания: ходила в яхт-клуб, учила семафорную азбуку. Увлеклась волейболом, играла серьёзно, за сборную уральского «Локомотива». Потом, можно сказать, сбежала из дома. Уехала учиться в Москву. У нас в Москве никого абсолютно не было, кроме одной нашей однокурсницы. Но и та жила в коммуналке. Так что жить Тане предстояло в общежитии. Наина была категорически против Таниного отъезда. Но я сказал: "Раз решила, поезжай… "

Мне кажется, у нас вполне патриархальная, уральская семья. Такая же, как у моего отца. В ней есть некая условная высшая инстанция — дед. Есть человек, чьё мнение авторитетно.

И если эта инстанция есть, всем становится очень удобно решать свои проблемы, которые частенько возникают между детьми и родителями. Есть проблема — иди к деду. Но все знают, что лучше решить проблему самому. Обращаются в крайних случаях. Так уж повелось.

Например, у Тани с Борей какой-то конфликт. Борька упрямо жмёт на маму: а если я к деду пойду и он разрешит? Таня отвечает, подумав: ну, пойди. Но всегда успевает добежать до меня раньше, согласовать позиции. И Борька ни разу не подвёл, если мы договорились. Моё слово для него — закон.

Катя и Боря — старшие мои внуки. Родились с разницей в год. Кате, дочке Лены, исполнилось 20, сейчас взяла академический отпуск, сидит с младенцем.

Борис учится за границей. Он тоже Ельцин, хотя и младший. Парень с характером, иногда непростым, но, может, именно это и нужно мужчине?

Таня очень сомневалась, когда принималось решение отправлять его учиться за границу. Долго выбирала школу.

Главным критерием считала строгую дисциплину и учебную нагрузку. Оттого и остановилась на школе для мальчиков в Винчестере.

Когда она мне рассказала об условиях жизни там, я сначала даже не поверил. Жил Борька, естественно, в общежитии, в комнате на шестерых. Спал на двухъярусной кровати, так что, когда садился на кровать, ногами сразу упирался в соседа. Для занятий — стол, компьютер, все без излишеств. Для вещей — шкаф. Плюс ранний подъем, чтобы успеть привести себя в порядок: ботинки должны быть начищенными, рубашка — белой и наглаженной.

И вот так три года.

Не мудрено, что при такой жизни все сердечные привязанности у него здесь, в уютной и ласковой Москве.

Сейчас переписывается с нами по Интернету, пишет смешные послания.

Кстати, с перепиской связан ещё один забавный эпизод. Как-то в телефонном разговоре с Тони Блэром я вдруг обмолвился: «Тони, а ты знаешь, что в Англии учится мой внук, ему там довольно одиноко, может, черкнёшь парню пару строк?»

Каково же было наше удивление, когда Боря позвонил и рассказал, что за переполох случился в его школе: туда пришло официальное письмо на гербовой бумаге от премьер-министра Великобритании, в котором он желал моему внуку успехов в учёбе и даже… приглашал в гости. Но Борис уже настолько хорошо знал английский, что разобрался в лексических тонкостях и понял, что приглашение сугубо формальное и не нужно немедленно садиться в такси и мчаться на Даунинг-стрит.

А вот младшую мою внучку, Машу, ей сейчас 17 лет, се родители Лена и Валера, наверное, одну за границу никогда бы не отпустили. Ни под каким видом.

Маша — прелестная девушка, очень красивая, к тому же поэтическая натура (на дни рождения часто дарила мне свои творения), ну как такую отпустишь?

Когда Лена с Валерой уехали отдыхать в отпуск за границу на пару недель, Маша жила с нами в Горках-9. И вдруг прибегает однажды вечером: «Дедушка, пожалуйста, поговори с мамой, пусть она меня отпустит на дискотеку!» Оказывается, мама строго руководит Машей даже из-за границы.

Я как мог строго сказал: «Маша, можешь идти на дискотеку. Под мою ответственность!»

Или случай с Катей.

Когда она поступила на исторический факультет МГУ и проучилась несколько недель, у нас с ней произошло «выяснение отношений». Она пришла и сказала чуть не плача: «Деда, пожалуйста, прикажи, чтобы с меня сняли охрану!» Пока я работал президентом, у всех членов семьи были так называемые прикреплённые. Такова неписаная кремлёвская традиция, которой уже много десятков лет.

Но Катя взяла и разрушила эту традицию. «Понимаешь, деда, ну, это… смешно. Я выхожу из аудитории, а они, бедные, там стоят. Ну пожалуйста, ну я прошу!» Наверное, Кате было и впрямь не очень ловко перед однокурсниками. И пришлось разрешить. Даже, помнится, что-то вроде расписки я писал начальнику службы. Под мою ответственность сняли с девушки охрану. А другая бы, наверное, гордилась и нос задирала.

Очень хочется защитить моих дочерей, внуков от постоянного, назойливого внимания журналистов. После 96-го года накатила эта волна пошлых, лживых публикаций о них в жёлтой прессе.

И то, что у Тани бурный роман с Чубайсом, и что Катя на самом деле в вуз не поступала, а прошла по блату, и что Боря в Лондоне влюбился в какую-то русскую фотомодель, а Маша сама стала фотомоделью, сбежала из дома, рекламирует одежду то ли Гуччи, то ли Версаче. И прочая чепуха.

Ну ладно, несправедливо достаётся взрослым — Тане, Лене, зятьям Валере и Лёше, — они за эти годы закалились, уже не удивляются ничему. Но вот когда внуков задевают этой ложью, ранят их, я с трудом сдерживаюсь. Они ведь сильно переживают.

Помню, после той публикации про Борин лондонский роман от него тут в Москве чуть не ушла девушка, с которой он дружил. Понятно, как это все остро воспринимают подростки!..

Мои дочери пролили много слез, потеряли много нервов и здоровья из-за этих статей. Ведь материнскому сердцу не объяснишь, что это крест, который несут все известные люди, его надо терпеть и не обращать ни на что внимания.

Мне бы очень не хотелось, чтобы тень от моего имени ещё долго вот так ложилась на дочерей и внуков. Надеюсь, постепенно эта волна все-таки сойдёт на нет.

Многих, наверное, интересует: что там с нашими сверхдоходами? Иными словами — богатый ли я человек? Честно говоря, не знаю… Смотря по каким меркам судить. Давайте посмотрим, что у меня есть, чего у меня нет.

Итак, я живу на государственной даче. Владею (совместно с женой) недвижимым имуществом, а именно дачей в Одинцовском районе Московской области. Площадь дачи — 452 квадратных метра. Площадь участка — четыре гектара.

Есть у меня и машина марки «БМВ», купленная в 1995 году.

Есть квартира в Москве, на Осенней улице. Есть холодильники на даче и холодильник дома. Есть несколько телевизоров.

Мебель (диваны, кресла, пуфики, шкафы — и так далее). Кое-какая одежда. Украшения жены и дочерей. Теннисные ракетки. Весы напольные. Ружья охотничьи. Книги. Музыкальный центр. Диктофон.