Крепкий орешек Джонс и нарисованный город - Биддальф Роб - Страница 6

– Хватит! Мильтон пригласил меня завтра вечером на ужин, чтобы просто обсудить мои карьерные перспективы, – залилась краской мама. – И ничего больше. Лео, ты сможешь посидеть с сёстрами, когда няня уйдёт домой?

– Наверно, – ответил Лео, пожимая плечами и избегая встречаться глазами с матерью. Это было первое слово, которое он произнёс за ужином.

– О’кей! – закричала Орешек. – Остановите Землю, я сойду!

– Что, прости? – не поняла мама.

– Ты как будто совсем забыла о папе! Я поверить не могу, что ты собираешься притворяться, будто его никогда и не было, и станешь встречаться с этим гадостным человеком! Если бы папа был с нами…

– Папа вообще-то не с нами, – ледяным тоном ответила мама.

– Не с нами. Его, наверно, похитили и держат в каком-нибудь чудовищном подземелье против воли. Однако тебе это безразлично, только и бегаешь на свидания!

– Никто его не похитил, Орешек. Он от нас ушёл. Он сам так написал почти год назад.

– Он так никогда бы не поступил! – У Орешка задрожал голос. – Ты сама знаешь: никогда бы он так не поступил!

– Знаешь что? Я уже досыта наотчитывалась перед двенадцатилетним ребёнком. Если тебе не нравится, можешь взять и… пойти в свою комнату.

– Не беспокойся! Иду!

Орешек с грохотом выскочила из столовой и со всей силы затопала ногами по лестнице. Забежав к себе в комнату, она захлопнула за собой дверь и прыгнула на кровать.

Она лежала неподвижно и дышала глубоко, и мало-помалу сердце снова стало биться медленнее, ровнее. Через несколько минут она перекатилась на одеяле и дотянулась рукой до деревянной шкатулки, которая стояла на столике возле кровати, доверху наполненная закладками. Она медленно провела пальцами по буквам, вырезанным на крышке, а потом открыла шкатулку. Смотреть на картинки, которые папа нарисовал для неё за много лет, всегда было утешением. В такие минуты Орешку начинало казаться, что он где-то рядом. И пускай он написал «Навеки люблю тебя! Х» больше чем на двух тысячах рисунков, Орешек никогда не уставала читать эти слова.

– Я тоже тебя люблю, папа, – прошептала она. – Я найду тебя. Обещаю.

Она высыпала закладки на кровать и разложила на одеяле. Микки Маус, медвежонок Паддингтон, очаровательный пёсик из карандашных каракулей и ещё сотни и сотни знакомых физиономий смотрели на неё. Орешек потянулась рукой к особенно замысловатой миниатюрной копии картины Густава Климта под названием «Поцелуй» и случайно толкнула локтем пустую шкатулку, которая с грохотом упала на пол.

– Когда вы поймёте, что для вас хорошо, юная леди, – раздался громкий голос с нижнего этажа, – вы передумаете швыряться вещами!

Вздохнув, Орешек нагнулась и подняла шкатулку. Не успев положить её на кровать, она почувствовала внутри какое-то лёгкое движение. Она заглянула под крышку. Ничего. Пусто. Она потрясла шкатулку. И вот опять. Едва уловимый стук. Что это? Она ощупала шкатулку изнутри – длинные бока, короткие бока, дно. Ага. Кажется, поддаётся. Она попробовала приподнять края. Не выходит. Она нажала пальцами на основание. И вдруг что-то щёлкнуло, точно дверца у кухонного шкафчика. И открылось.

Секретное отделение было выложено тонким тёмно-зелёным бархатом, точь-в-точь как у мамы в шкатулке для драгоценностей. По центру пробегал длинный, узкий желобок, а в этом желобке уютно устроился…

…карандаш.

11. Хвостик

Карандаш оказался восемнадцать сантиметров длиной, ярко-жёлтый. Это был не тот знакомый всем карандаш, вытесанный на станке, – идеальный восьмигранный цилиндр из дерева с гладким остриём с одного конца и ластиком с другого. О, нет! Во-первых, он был очень старый. В том смысле, что очень-очень старый. Во-вторых, возникало ощущение, что его выстрогали вручную. Вырезали ножом. Ни одна из граней не была совершенно прямой. Он больше походил на скульптуру карандаша, чем на настоящий инструмент для письма.

Но самое примечательное, что было в нём, – заострённый кончик. Неокрашенное дерево в сантиметр длиной (жёлтое покрытие выглядело так, будто его стесали крошечным топором) окружало толстый чёрный грифель. Выступающий грифель оказался гораздо длиннее, чем привыкла Орешек: почти в половину большого пальца. Его тоже, судя по всему, сделали вручную: он довольно ровно выдавался из дерева на пару сантиметров и внезапно сужался в очень тонкое остриё.

На другом конце поблёскивало что-то похожее на тоненькую серебряную верёвочку, в шесть витков намотанную на карандаш. Она удерживала бледно-голубую стирательную резинку длиной в сантиметр, грубо обкромсанную до цилиндрической формы.

Но больше всего Орешка поразили поблёкшие буквы, которые бежали по телу карандаша. Напечатанные очень неровно чёрной краской, они читались как

L. . . O R. . E

Не было, одним словом, никакого сомнения, что за всю жизнь Орешек не видела ничего прекраснее. Хвостик – это имя стояло на шкатулке. Орешек не сводила с карандаша глаз добрых пять минут, не осмеливаясь взять в руки.

А когда осмелилась, он оказался тяжелее, чем она думала. Она нарисовала в воздухе несколько фигур. За этим с застывшим на морде изумлением наблюдала Которяшка, которая пряталась в своём обычном месте – под шкафом. Орешек соскочила с кровати, порылась в одной из стопок бумаги у себя на столе и вытащила чистый лист плотного ватмана. Она вспомнила о том, как изменилась её жизнь за последний год, и почувствовала себя совершенно беспомощной. Как бы ей хотелось, чтобы всё стало как раньше! Она бы отдала всё на свете, только чтобы просыпаться по утрам, целовать на прощание маму и папу и торопиться в «Мелодию».

Она вспомнила, что говорил ей папа, когда становилось тяжело:

– Не забывай, Орешек: когда расцветает цветок, расцветает и надежда. Даже у крошечного растения могут оказаться крепкие корни.

И она стала рисовать. Карандаш гладко скользил по бумаге, оставляя чёткие, ровные линии. Он удобно лежал в ладони, словно сделался продолжением руки. Орешек и сама не заметила, как закончила. Она взяла рисунок в руки.

– Когда расцветает цветок, расцветает и надежда, – произнесла она вслух.

Которяшка зевнула. Орешек взглянула на кошку и зевнула вместе с ней. Она вдруг поняла, что очень устала. Она отыскала кусочек мастики и прикрепила рисунок к стене, рядом со своей любимой открыткой с Фантастической Четвёркой. Орешек бережно убрала карандаш в секретное отделение шкатулки, надела пижаму и забралась в постель. И, едва опустив голову на подушку, заснула.

12. Пролитая вода

Орешек проснулась, как обычно, в 6.59 утра, ровно за одну минуту до будильника. Она оторвала голову от подушки, потянулась, свесила ноги из-под одеяла и села на краешке кровати. Она протёрла глаза, вспомнила про ссору с мамой вчерашним вечером, и плечи её тут же поникли.

Потом она вспомнила про замечательный карандаш, и настроение чуть-чуть улучшилось. Она взглянула на рисунок, который нарисовала вечером. И, глядя на него, не могла поверить своим глазам.

– Что? Да нет. Это как?

Цветок, который она нарисовала… завял. И теперь в нарисованной вазе стоял нарисованный мёртвый цветок.

Тысяча разных мыслей пробежали разом в её голове.

«Кто-то ночью забрался в комнату и всё перерисовал!»

«Может, я всё ещё сплю и мне снится сон?»

«Может, всё это мне только привиделось?»

«Может, я сама вчера так и нарисовала?»

«Я схожу с ума, да?»

«Аааааааааааааааа!»