Генерал-майор - Посняков Андрей - Страница 23

– Не, барин, не замерзнуть. Оне привычные. Поспять да пойдут себе.

– Ну, коли так – так и слава Богу.

– Воистину слава, барин, – согласился мужик.

Денис придержал лошадку:

– А что, любезный, далеко ль путь держишь?

– Дак в Серафимово…

– Говорят, красиво там у вас… Озеро иль речка есть?

– А, барин, и то, и другое. – Пейзанин склонил голову набок и хитровато посмотрел на Дениса. – А что, барин, ты ведь не зря выспрашивашь? Мабуть, на рыбалку задумал подале от людских глаз?

– Ну… – Денис хмыкнул. – Пусть так. Задумал. Хочешь что-то предложить?

– А меня брат там, лодочник. У него и шалашик.

– Шалашик – это хорошо, – азартно протянул Давыдов. – Да и лодка не помешает. И дорого берет твой братец?

– Да недорого. – Подгоняя лошадей, мужик ухмыльнулся в бороду. – На лодке, барин, сам гресть будешь?

– Ну да!

– А костерок варганить, ушицу?

– Тоже все сам.

– Тогда за лодку – рубль. И за шалашик – полтина. – Довольно ухмыляясь, пейзанин растянул губы в улыбке, показав редкие желтые зубы.

– Сговорились! – кивнул Денис. – Я поначалу вперед поеду… А ты уж, как доберешься, братца своего предупреди. Где его найти-то?

– Да хоть в трактире у полового Ярыгина Кузьму спросишь. От Еремы – это я – поклон передашь… Позовут Кузьму-то, там с ним и договоришься, сладишь.

Вообще-то за рубль с полтиной можно было купить трех тетеревов, трех рябчиков или одного гуся. Хорошего такого, упитанного… Или проехать на той же почтовой карете верст триста! Впрочем, не так уж и дорого. Учитывая лодку, природу… Опять же шалаш… Правда, Танечка – девушка утонченная… Однако и господин Давыдов все ж таки – генерал-майор и сердце русской поэзии! Так что уговорим барышню, уговорим, лишь бы наедине с ней оказаться. В конце концов, гусар он или не гусар?

Готовясь к встрече, Денис Васильевич положил в коляску бутылку красного «Шато де Лафит», две бутылки шампанского и штоф сладковатой виленской водки… Выпивки должно было хватить. На двоих-то – с лихвою! Что же касается закуски, то имелась и она. Жаренный с гречневой кашею и черносливом гусь, завернутый в чистую тряпицу и заботливо обложенный крапивой, да к нему – горшочек с отбивными, кои можно было разжарить на углях. Окромя того Давыдов еще планировал купить у местных пейзан (ну или в трактире) полведра картофеля, пирогов и каравай пахучего ржаного хлеба.

Серафимово оказалось довольно большим селением в три дюжины изб и тремя трактирами, в том числе и на почтовой станции, располагавшейся в просторном бревенчатом доме аж в целых два этажа. Что и говорить, село-то располагалось на проезжей дороге, на Тверском тракте. Всякого народу за день проезжало много, хватало и тех, кому нужно было заночевать, поесть и выпить.

Кузьму Ярыгина Денис Васильевич отыскал быстро, почтовый служитель показал в окно пальцем на большой добротный дом-пятистенок. Там, мол, лодочник Кузьма и живет. Да уж, судя по дому и обширному подворью с баней, амбарами и пилевней, Кузьма жил очень даже неплохо, хотя, скорее всего, оставался при этом крепостным какого-нибудь местного помещика. Тогда, на рубеже веков, как раз и появлялись вот такие крестьяне-предприниматели (капиталистые, как их называли). Отпущенные помещиком на оброк, они заводили скорняжные и кожевенные мастерские, углежогни, мельницы, занимаясь всем тем, что приносило доход. Хозяину таких крепостных сие было выгодно – оброк-то выходил большой, да в конце концов капиталистые все же выкупались на волю… Как вот этот Ярыгин… Он тоже, оказывается, уже давно был вольным…

– Помещик наш Афанасий Карпович – человек взглядов самых передовых, – при знакомстве с Денисом степенно пояснил Кузьма.

Одетый в городской костюм при модном шейном платке-галстуке и белой сорочке, с аккуратно подстриженной бородой, лодочник ничем не напоминал необразованную сиволапую деревенщину. Умное живое лицо, широкое, как и у брата, не отличалось особенной красотою, однако было вполне приветливым и добродушным. Серые глаза смотрели на собеседника с дружелюбием и вечной крестьянской хитринкой.

– Вы, сударь, про указ «О вольных хлебопашцах» слышали?

– Ну конечно же!

Дэн про себя хмыкнул: еще б не слышал, зачеты по истории России в Академии сдавал с первого захода! Что тут и знать-то? С одна тысяча восемьсот третьего года все помещики по указу государя императора Александра Первого получили право отпускать своих крепостных на волю с обязательным наделением замлей. Естественно, за выкуп и с оставлением всякого рода повинностей – за землю.

– Так вот, – Ярыгин пригладил бороду, – по этому-то указу Афанасий Карпович все свои три села – все, какие были! – от крепостной неволи освободил! Ну, тех, кто хотел, вестимо. Кто выкуп смог заплатить – заплатил, сразу или постепенно. Кто не смог – отработал. А за аренду земли все до сих пор и платят. Не так уж и много, по-божески… Барину на жизнь хватает.

– Хороший у вас барин, видать…

Давыдов покусал ус и закашлялся: ему вдруг стало стыдно за свое общественное положение, за статус свой. Он ведь тоже был дворянин, помещик, соль земли русской. И тоже владел крестьянами… Правда, не лично сам, а в компании с сестрой, с Сашенькой. Взять и вот так вот запросто предложить сестрице отпустить всех крепостных на волю Денис Васильевич не мог. Сашенька его не поняла бы, да и как потом жить-то? На что? Ну, за землю плата, понятно… Но ведь не так и много этих крестьян… Да и не все захотят вольно жить, не все умеют. Это ж своим умом надобно, а не господским указаньем. Не всем дано, далеко не всем… Вон, слугу верного своего, Андрюшку, Денис как-то пытался на волю прогнать. Что ты! Тот обиделся аж до слез… Да что там говорить, большинство людей и в двадцать первом веке живут, как крепостные крестьяне, без чужого указания не могут никак. А кто у них там вместо помещика – начальник или госучреждение, – не так уж и важно, суть одна.

– Так что, милейший, дадите лодочку? Цены ваши я знаю… Годятся вполне.

– Да уж извольте, – улыбнулся Кузьма. – Вам, сударь, с гребцами или как?

– Да нет. Без гребцов, пожалуй, обойдусь. Только лодку полегче. Кстати… – Щурясь от жаркого, почти летнего солнышка, Денис взглянул на излучину реки, сиявшую золотом невдалеке от дома, и уточнил: – У вас где-то, говорят, островок с шалашиком есть?

– Есть, как не быть? – с важностью покивал Ярыгин. – Там у меня летом мальчонка живет, Яремка. Рыбу ловит, сушит грибы, ну и шалаш сторожит. Хворосту вам, сударь, для костра наберет, а сам – домой, в деревню. Там, верстах в пяти, деревня. Елизарово называется. У них как раз сегодня праздник, покосы окончили. Так Яремка-то своих предупредит, чтоб вам не надоедали.

– Ну уж как-нибудь не надоедят, раз уж пять верст… – Давыдов усмехнулся и попросил показать лодку.

Челнок ему понравился. Легонький, однако же не вертлявый, днище практически сухое, на скамейки домотканые половики постелены.

– Удочек там, на острове, много, – показывая, пояснил Ярыгин. – И сети. Яремка даст. А коли вдруг по пути рыбку половить захотите, то и я могу удочку дать.

– Да нет, обойдемся… – Отказавшись, Денис предупредил, что поплывет не сразу, а где-то через час-полтора и, вполне возможно, не один.

– Приятной прогулки, – с улыбкой пожелал лодочник, ничуть не удивленный словами гостя.

Ну, конечно ж, катались на его лодочках всякие, и влюбленные парочки в том числе.

Не прошло и двадцати минут после взаимного приятного общения с капиталистым лодочником Кузьмой Ярыгиным, как бравый гусар уже сидел за столом станционного трактира и, дожидаясь прибытия почтовой кареты, болтал со служителем о погоде и видах на урожай озимых.

– Кабы, сударь, такая-то погода каждый год стояла. – Станционный смотритель, сухонький, с вислыми усами мужичок лет тридцати пяти в скромненьком чине коллежского регистратора, прищурился от яркого, бьющего в окно солнца. – Сами смотрите: на Воздвиженье, а печет, как летом!