Доброе дело (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 16

— Однако же, послушать людей в доме, так у него с Дашей и раньше было, — напомнил я.

— Да, — кивнула Гурова. — Я сразу Даше велела вести себя так, будто интерес у Николая к ней, а не ко мне. И сама пару раз как бы обмолвилась… А что вы хотите? — перешла она в атаку. — Николаша скрывать свой интерес не умел или не хотел, уж не знаю, вот мне и пришлось на Дашу всё валить… А уже потом, когда я ему уступила, научила и его делать вид, что он с нею…

— Я так понимаю, что Даша, после того как вы ей помогли, на всё ради вас готова? — поинтересовался я.

— Если вы хотите сказать, что это Даша отравила Захарушку по моему наущению, то нет, не на всё, — с улыбкой парировала Гурова мой полунамёк.

— А почему вы ей помогли тогда? И двум другим девицам? — решил я закрыть вопрос.

— Имела возможность, вот и помогла, — помрачнела она.

— Не хотите говорить, Ангелина Павловна? — понимающе вставил Шаболдин. — Но имейте в виду, запрос в Минск я послал.

— Значит, всё равно узнаете, — со вздохом отметила Гурова. — Да, в Минске со мною почти такое же случилось. Так что Дашу, Алёну и Фросю я хорошо понимала… Вот и помогла им уйти от всего этого.

— Виновны вы в смерти мужа или нет, мы обязательно выясним, — веско сказал пристав. — Но доброта ваша к отроковицам тем вам, Ангелина Павловна, в любом случае зачтётся.

Гурова промолчала, почтительно склонив голову.

— А потому давайте к делу об отравлении и вернёмся, — да уж, хватка у Бориса Григорьевича что надо. — Что вы там говорили, будто Погорелов вас с кем-то перепутал?

— Да то самое и говорила, — как-то очень уж безразлично ответила Гурова. — Не мог Николаша меня видеть, потому как я спала крепко. Стало быть, видел кого-то ещё. Даже не представляю, кого именно.

— И всегда вы так крепко спите? — вклинился я.

— Раз на раз не приходится, — подумав, сказала она. — Но в тот раз да, спала очень крепко. Давно со мной такого не было.

— Снотворное пьёте? — захотел я уточнить.

— Иногда, — призналась Гурова. — Но не в ту ночь. Мы тогда с Николашей и вправду уговорились, что он придёт, но я всё проспала.

— Вот что, Ангелина Павловна, — Шаболдин, до того вроде как слушавший нас, а вроде и задумавшись о чём-то своём, напомнил о себе. — Одиночной камеры свободной у меня для вас нет, — при этих его словах Гурова побледнела, — так что посидите вы пока что вместе с Дашей. Недолго, — поспешил он успокоить женщину.

— И зачем, Борис Григорьевич? — спросил я, когда Гурову увели.

— Посоветоваться надо, Алексей Филиппович, — сказал пристав и тут же пустился пояснять: — Вы ведь о том же подумали, о чём и я? Что Гурова тогда пила снотворное и пила не по своей воле?

Мне оставалось только согласиться с его догадкой и подумать, насколько схожим образом мы с Шаболдиным мыслим. По правде говоря, я не считал это хорошим — как раз на том, что думаем мы с Борисом Григорьевичем по-разному и обращаем внимание на разные стороны дела, и строился всегда успех нашего взаимодействия. Ну, если только в этот раз такое единодушие возникло…

— А я теперь так думаю, — продолжал Шаболдин. — Что Погорелов не виновен, это уже ясно. — Спорить я не стал, сам считал так же. — Что там с виновностью или невиновностью этой Гуровой-Красавиной и её Даши, никакой ясности пока что нет, но и не будет, ежели мы не найдём, на чём их поймать. — Тут у меня тоже никаких возражений не нашлось, и я согласно кивнул. — Или не их, — усмехнулся пристав, — Гурова-младшего с его женою я бы из-под подозрения не выводил.

И на сей раз никакого повода для дискуссий я не углядел, но меня больше занимало, к чему именно подводит Шаболдин, столь глубокомысленно изрекая очевидные истины.

— Вот, — пристав кивнул сам себе и выдал: — А потому я решил всех троих освободить!

Так, а вот это он меня удивил…

— Да вы, Алексей Филиппович, сами подумайте, — предложил пристав.

Я подумал и начал, похоже, понимать его замысел, но промолчал — хотелось, чтобы Борис Григорьевич сам изложил задуманное.

— Вот посудите, Алексей Филиппович, — принялся Шаболдин излагать, — насколько проще будет разоблачить отравителя, когда Гуровы между собою перегрызутся! А вы ведь в доме их были и что перегрызутся обязательно, знаете и сами!

— Перегрызутся, — признал я. — Только ведь и потравить друг друга могут легко и просто.

— Могут, — в тон мне отозвался пристав. — Но на это я кое-что придумал. Так что Гурову со служанкой я сей же час и выпущу. И Погорелова выпущу — раз уж он сам от дури своей отказался, хватит ему у меня казённые харчи проедать!

— Вот только общение Погорелова с Гуровыми надо бы как-то исключить, желательно полностью, — затея Шаболдина мне в целом понравилась, но изъян в ней я всё-таки усмотрел.

— Так Погорелова я, считайте, под домашний арест выпущу, — отмахнулся от моих сомнений пристав. — До завершения розыска покидать дом ему будет запрещено. А Гуровым не велю и приближаться к дому Погореловых. То же и прислуги тех и других касаться будет. А захотят записочками обмениваться — пожалуйста, но исключительно через губную стражу.

Тут уже возразить было решительно нечего, и в таком виде я идею Шаболдина принял. Пристав немедленно послал за Гуровой и Дашей.

— Я вас обеих отпускаю, — объявил он им. — Однако же до особого распоряжения вам запрещено даже подходить близко к дому Погореловых. Обеим. И позаботьтесь приобрести охранные артефакты против ядов, не хватало мне ещё смертей в вашем доме.

Говорил всё это пристав подчёркнуто строгим голосом, но и Ангелина Павловна, и Даша его словам обрадовались. Ну ещё бы — даже Даше наверняка не по душе пришлась бы ночёвка в камере, про её хозяйку я и не говорю, а тут вдруг внезапное избавление от этакой напасти. Когда Шаболдину доложили, что женщины уехали на извозчике, настала очередь Погорелова.

— Вы, Николай Матвеевич, головы нам тут подурили изрядно, — отчитал пристав молодого человека, — однако же поскольку самооговор ваш установлен со всей очевидностью, должен задать вам несколько вопросов как свидетелю. Почему вы решили, что видели именно Ангелину Павловну?

— На ней был красный шлафрок[9] с золотой вышивкой, такой в доме только Ангелина носит, — ответил Погорелов.

— При каких обстоятельствах вы видели женщину, которую посчитали Ангелиной Павловной? — продолжал пристав.

— Я поднялся на третий этаж, и как только вышел с лестницы в коридор, увидел Ангелину… то есть женщину в красном шлафроке. Она вышла из спальни дяди и проследовала к себе. Окликать её я не стал, чтобы не привлечь внимания, но пока пытался догнать, она вошла к себе и закрыла дверь на защёлку. Стучаться я тоже не стал, постоял немного и ушёл.

— Откуда вы знаете, что она закрылась на защёлку?

— Слышно было.

— Вы видели её лицо? Причёску? Или только по шлафроку решили, что видели именно Ангелину Павловну?

— Лица не видел, волосы были распущены. Да, по шлафроку, но он такой один во всём доме.

— Как вы полагаете, кто мог подбросить вам склянку с ядом?

— Не знаю, — м-да, похоже, свидетель из Погорелова столь же бестолковый, как и подозреваемый. — Когда Захара Модестовича нашли умирающим, в доме такая суета началась…

— А вы-то сами где были и что делали? — спросил Шаболдин.

— Сначала со всеми вместе за столом, — принялся вспоминать Погорелов. — Потом Ангелина ушла позвать мужа, все его заждались…

— Сколько времени прошло с момента, как вы собрались за завтраком, и до того, как вам сообщили о случившемся с Гуровым?

— С четверть часа, — ответил Погорелов. — Да, точно, часы как раз закончили бить, когда спустилась Даша и сказала, что с дядей плохо и Ангелина послала за доктором. Так что чуть более четверти часа даже, — кажется, я поторопился посчитать Николая Матвеевича никудышным свидетелем. — Мы все наверх поспешили, — продолжал Погорелов, — но Юрий, слуга дяди, никого не пустил, там только Ангелина была и слуги. Так все вместе потом обратно в столовую и спустились.