Кукла вуду (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 18

- Идём.

Из комнаты даже выходить не приходится: одна неприметная дверца в стене ведёт в ванную, другая – в туалет, а третья – в гардеробную, полупустую. В ней сейчас только то, что Анатолий Николаевич называет домашними платьями и пижамами. Не хочу думать, что скорее всего раньше их носила Ира. Если да, в груди они мне точно будут большими. И в бёдрах.

- Выбери что надеть, умойся и ложись, - советует Анатолий Николаевич. - Я принесу тебе завтрак. Прислуга вернётся завтра в полдень, тогда, если тебе что-то понадобится, обращайся к горничной. А пока ко мне.

Ничего мне не понадобится, хмуро думаю я.

- Пароля нет, ноутом пользуйся, как хочешь, - говорит напоследок Анатолий Николаевич, кивая на макбук. - Ты попросила у Антона именно планшет, он тебе привычнее? - И, не дожидаясь ответа, добавляет: - Завтра у тебя будет новый. Твоя тётка уверена, что у тебя был свой, но найти его не смогла. Ничего, купим тебе ещё один. Есть пожелания насчёт модели? Такой же, как у Антона, подойдёт?

- Это очень дорого, - тихо, почти шепотом говорю я.

Анатолий Николаевич поднимает брови.

- У тебя очень обеспеченный отец.

Я обнимаю себя за плечи и честно говорю:

- Он п-пересылает деньги м-моим опекунам, н-не м-мне. Я н-не смогу вернуть в-вам д-долг.

- О чём ты говоришь, Оля? - вздыхает Анатолий Николаевич. - Какой долг? Деньги за этот месяц будут перечислены нам, с твоим отцом мы это оговорили. Ты ничего не будешь должна. Успокойся, пожалуйста. Ты не должна об этом даже думать.

Неужели? Но я молчу, а Фетисов-старший грустно смотрит на меня, потом делано улыбается:

- Я отрежу тебе кусок побольше от праздничного пирога. Он сладкий, тебе полегчает. А пока обживайся.

Он уходит, а я невольно думаю, что в этой семье проблемы, похоже, решают сладким. Впрочем, какие у них могут быть проблемы?

Ну да, Оля, вспомни Антона. Каково им увидеть своего сына с незнакомой девчонкой, к которой он привязан невидимым поводком! Меня наверняка подставили, но отравили их сына и загипнотизировали (или что они там сделали) так паршиво, что… Да, они должны меня ненавидеть, все, но от Фетисова-старшего ненависти я пока не чувствую.

А, чёрт, подумаю об этом позже! Голова так кружится, живот сводит от голода, а от ванны я бы сейчас совсем не отказалась. И плевать, что она в таком… дорогущем интерьере. Я потом испугаюсь, ладно?

Договорившись сама с собой, я наугад выбираю пижаму и иду мыться.

А следующие полчаса потихоньку схожу с ума.

Я не могу назвать то, что со мной происходит, страхом. Я боялась бабушки с дедушкой, тёти с сёстрами, одноклассников, того же Антона. Меня трясло и всё, о чём я мечтала: забиться в какой-нибудь угол и тихонько пересидеть опасность там, авось не тронут.

Сейчас это не страх, а неловкость пополам с изумлением. Как сомнамбула, я наполняю джакузи и разбираюсь, как оно работает. Потом добавляю пакетик с ароматной солью, и она быстро растворяется в воде, обволакивая меня лавандой. Так я лежу в прохладной ванне, словно в газировке, и не замечаю, как плачу – не от страха, а от растерянности.

Слишком мягкие и большие полотенца, слишком пенящийся шампунь, тоже на травах, слишком много пара – слишком много всего.

Тёплые домашние тапочки находятся на этажерке у двери, а шёлковая нежно-розовая пижама льнёт к телу. Такая гладкая, я никогда не носила ничего подобного!

Такой была бы моя жизнь, если бы отец меня любил?

На сервировочном столике у дивана уже ждёт завтрак (или обед?): густой куриный бульон, фруктовый салат и действительно огромный кусок торта. Всё это безумно вкусно, но я ем, давлюсь слезами и чувствую себя, как попавшая в клетку птица.

Мне здесь совсем не место.

Голова кружится, меня снова бьёт озноб, но я по привычке, хоть и шатаясь от слабости, прибираюсь за собой и в ванной, и на столике. Потом залезаю в кровать, и тогда, словно только того и ждали, в дверь стучат.

Голос меня не слушается, поэтому я снова встаю и иду открывать.

- Юная леди, вы бы лежали, - укоризненно говорит пожилой мужчина в белом спортивном костюме при виде меня. Потом представляется. - Олег Александрович. Ну чего стоим? В кровать, живо!

Я слушаюсь, и они с Фетисовым-старшим входят в комнату.

Конечно, Олег Александрович врач. Он сетует на то, что семейство Фетисовых не даёт ему нормально попраздновать. Я смущаюсь, а он хмыкает:

- Да в вас ли дело, милая! Мне ещё этим крикуньям успокоительное впихивать.

Из коридора действительно долетает ругательство и звон посуды.

- Вот-вот, - улыбается Олег Александрович. - Вы, милая моя, это так, мелочи… В гости на праздники приехали? Вы, наверное, подруга Ирочки? Не поможете её успокоить?

- Я н-не…

- Олег, ты работай давай, - встревает Фетисов.

- А ты выйди, - отзывается врач с усмешкой. - И не мешай.

Фетисов действительно выходит, и я слышу, как в коридоре он пытается успокоить жену и дочь. Мне страшно оставаться с незнакомым человеком наедине, особенно, когда он просит меня раздеться. Но врач ведёт себя очень корректно, хоть и постоянно болтает. Наверное, это его способ успокоить пациента. В моём случае он не работает, особенно когда я замечаю, что Олег Александрович мрачнеет, слушая мою грудь.

- Как бы не было осложнений… Посмотрим, конечно… Ты уверена, дорогая, что не хочешь съездить в клинику, там лучше проверят? - Я молчу, он без проблем отвечает за меня. - Нет? Ну как хочешь. Лекарства я принёс, список Толе оставлю… И тебе тоже, пей, как тут написано… - Он быстро и достаточно разборчиво для врача пишет мне заметку в блокнотном листе, потом вырывает и кладёт на прикроватную тумбочку. - Ты молодая, организм у тебя крепкий, думаю, всё обойдётся. Не гуляй долго на морозе! И больше не болей!

На том и прощается.

Вместо него приходит помурчать Жужа, а я сначала разбираюсь с лекарствами, потом изучаю ноутбук и статьи про вуду в Интернете. Уже вечереет, когда кошка, растянувшаяся на кровати рядом со мной, просыпается и бросается прочь из комнаты. Я поднимаю взгляд, ничего странного не вижу и тянусь включить ночник – в комнате стемнело.

А потом чуть не роняю ноутбук на пол.

Антон сидит на коленях, положив голову на край кровати и с нежностью смотрит на меня. То ли из-за сумерек, то ли потому, что отдохнул, но выглядит он действительно лучше. А от его ласкового взгляда к моим щекам приливает кровь.

Мы молчим и смотрим друг на друга. Я побаиваюсь, и мне неловко начинать разговор первой, а он просто глядит на меня, словно не может насмотреться. Я замечаю, что от него больше не пахнет ладаном, только чем-то дразнящим, мужским; и он больше не в траурном костюме, а в пушистом халате, под которым надета синяя пижама.

- Ты… выспался? - всё-таки говорю я и на мгновение отвожу глаза.

Его рука осторожно касается моей.

- Да, Оля. - Потом он зачем-то добавляет: - Если бы мог, я не спал бы совсем. Во сне нет тебя.

Боже! Да это одержимость…

Он мягко сжимает пальцы на моём запястье.

- Почему ты пугаешься, когда я это говорю?

- Потому что это странно и ненормально, - честно отвечаю я, забыв добавить, что это ещё и страшно. Такой увлечённости другим человеком быть просто не должно, она не здоровая!

Антон мягко улыбается.

- Не бойся. Я никогда не сделаю ничего, что будет тебе неприятно. - Он вздыхает, потом оглядывается. - Тебе нравится здесь?

- А тебе? – зачем-то спрашиваю я.

Он смотрит мне в глаза.

- Это странно, но мне кажется… что я знал это место раньше.

Я понимаю, что он по какой-то причине ничего не помнит: он не узнал сестру и родителей, конечно, он не узнал дом. Но слышать это – чересчур.

- Оля? Я расстроил тебя?

Нет, меня расстроил тот, кто сделал это с нами. Как он мог так поступить, это ведь жестоко! По отношению ко мне – ладно, со мной поступают жестоко с пяти лет, и всем плевать. Может, я проклята или со мной что-то не так?

Но Фетисовых за что?