По образу и подобию (СИ) - Шмидт Мария - Страница 42

— Может вы и правы, — осторожно заметила женщина.

— По крайней мере, это хоть как-то объясняет все, с чем мы столкнулись, — вперед протиснулся сухонький старичок.

Он протянул руку Егору:

— Михайло Степаныч я, сторожем был при фабрике. Первую мировую прошел, на вторую не взяли по инвалидности.

Егор быстро спешился и пожал крепкую стариковскую ладонь.

— Егор Карпенко, гвардии сержант, первый Белорусский.

Слова эти произвели свой эффект. На лицах окружавших Егора земляков засверкали улыбки, оба незадачливых оппонента вытянулись по стойке смирно.

— Михайло Степанович, — спросил Егор нового знакомого, — поясни, как ты видишь причину того, что вы все здесь оказались. Есть предположения?

Старик прищурился и ответил:

— Да шут его знает. Земля затряслась, свет померк, глаза открыл, — весь в пыли и грязи стою посреди залы. Вон в том здании, — он показал скрюченным пальцем на храм.

— Так американцы накрыли нас своей бомбой ядерной, вот и все. Прямо ночью. Пожалуй, все, кто уцелел, здесь, — нетерпеливо встряла в разговор молодая женщина с годовалым ребенком на руках, — уж как оно произошло, непонятно, никто не помнит, что было между взрывом и тем, как очнулись. А еще у нас ведь ночь была, жара, духота, считай, все в исподнем оказались. Оно хоть и срам, да что теперь. Какая-то сила спасла, слава тебе Господи. А возвращаться, может, и некуда теперь.

— Прямо-таки ядерной? — Егор оторопел.

— Да кто его знает, — ответила вместо молодой кадровичка, — мы все из Ашхабада, из разных районов. Ночью как тряхануло. Только успела добежать до парней, они ж на побывку на пару дней всего, спали как убитые, а тут и сложился потолок. Может, землетрясение, кто его теперь разберет. Счастье, что живыми очнулись. Руки-ноги целы, и то хорошо.

Осознание того, что на Земле могло произойти что-то непоправимое, обожгло Егора. Вспомнилась Оля. Неужели спешила к собственной погибели? Нет, не может быть. Как бы то ни было, не могли американцы такого сотворить. Ведь только-только война закончилась, кто ж в здравом уме заново запустит чертов механизм уничтожения людей с лица Земли?

— Что скажешь, Михайло Степанович? — спросил Егор старика.

— Да что тут сказать. Могло быть землетрясение. Дня за два слышал разговор, что в горах змеи начали выползать из всех нор, мол, не к добру такое. Вот оно и долбануло. Животные они ведь всегда лучше беду чуют. А вот как мы все при этом здесь оказались, такого я не понимаю. А сам ты что думаешь? Сам-то как здесь?

— Да уж, — Егор не знал, что ответить, потому решил сменить тему, — ладно, соображения у меня есть, но то разговор долгий. А пока лучше насущными делами заняться. Скажи мне, как вас разместили? Обеспечили всем необходимым?

— Ну, долгий, так долгий. Ты, главное, не теряйся, — старик перевел взгляд на женщину с ребенком, потом на все так же вытянутых в струнку парней, их тетку, на других, стоящих поблизости, — разместили хорошо, грех жаловаться, и накормили, и напоили, и ночлег обеспечили.

— Вот и ладно. Об остальном позабочусь, — Егор вскочил в седло.

— Николаич, — окликнул его старик, — ты только скажи, мы здесь надолго?

— Надолго, — ответил Егор и направил коня к величественному серому зданию.

Толпа расступилась, пропуская всадников.

Глава 20. Дневник Эринии Конерс (9-11 июня 1958 года)

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 9 июня 1958 года.

К черту все.

У меня теперь новая жизнь.

Я все начну с нуля.

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 10 июня 1958 года.

Три дня злилась, но сегодня, кажется, отпустило.

Меня все предали в Аримании. Логично, что теперь я здесь.

Ладно, не все, это я несколько преувеличила.

Но все равно очень больно.

Ланаор стер у толидерского целителя все воспоминания обо мне. Когда спросила, зачем он это сделал, то получила ответ, что это единственный способ уберечь меня от глупых ошибок. И что если я захочу снова там работать, он снова сотрет память целителю, и если тот потеряет разум после этого, вся вина будет полностью на мне.

Как смеет он решать за моей спиной? Кто дал ему такое право?

Но самое обидное, это разговор с Егором Николаевичем.

В то утро Ромка позвал меня на испытательный полет. Никогда не задумывалась, какая опасная у него профессия. Было много зрителей, в основном все работники конструкторского отдела Карпенко. Ромка представил меня как свою невесту, отчего мне сделалось неловко. Но это ладно, хотя, конечно, мог бы и спросить сначала, согласна ли я. Все улыбались, что-то шутили, желали счастья. Потом он поднял в небо красивый самолет и даже умудрился качнуть крыльями. Летчики так приветствуют своих близких. Это так трогательно.

А потом, когда Ромка посадил самолет, и его увели на какое-то обследование, Егор Николаевич пригласил меня в кабинет и попросил расстаться с Ромкой. Сказал, что сломаю ему жизнь. Что с таким характером как у меня и с той властью, что имею в руках, могу кому угодно жизнь испортить. А сын у него один. «Оля, я всегда заботился о тебе как мог, поддерживал. Вспомни то время, когда ты была ребенком. Для того, чтобы увидеться с тобой и поддержать, я стольким рисковал. И потом во всем помогал. Прошу тебя, пойми, не пара вы с Романом. Оставь его. Он молодой, встретит другую девушку, создаст семью. Ну какая из тебя жена, Оля, посмотри на себя».

И ведь Ланаор говорил о том же. Что со мной не так? Почему я не могу быть хорошей женой?

Егор Николаевич говорил, а я смотрела на него и не могла поверить, что все это происходит со мной. Значит, и для него я теперь тоже чудовище? Но ведь я считала, что мы с Егором Николаевичем друзья.

Мне нечего было сказать.

Больше не могла слушать.

Сама не знаю зачем, ушла порталом в Толидерскую Падь.

И узнала, что Ланаор стер все воспоминания обо мне.

Потом ворвалась на собрание Первого круга.

Я ведь чудовище, чего стесняться. Помню, захотела, чтобы все уснули. И даже ничего не делала, само получилось.

— Ты не должна так поступать, — Ланаор подошел, поправил мне воротник пальто.

— Зачем ты так? Это была моя первая нормальная работа, — я ударила его по руке.

Он усмехнулся.

Мы стояли друг напротив друга. Я смотрела ему в глаза, чтобы понять. Но видела только черноту.

— Так будет лучше, — сказал он спокойно.

— Кому лучше?

— Тебе.

— С чего ты взял?

— Эриния, я всю жизнь о тебе забочусь, мне лучше знать.

— Я не Эриния, я — Ольга!

— Как хочешь, это не меняет дела.

Я сорвалась, что-то ему кричала, а он настаивал на том, что действует в моих интересах. И что если я не отступлюсь, он будет каждый раз стирать память Тони Мэлариусу, пока тот не сделается безумным. Но винить в том я смогу только себя.

И это тоже было невыносимо. Хлопнув дверью со всей силы, побежала вниз. У Магистра в фойе огромное зеркало, когда-то я уже делала из него портал.

Не представляю, как это у меня получилось, ведь за последние десять лет ни одно зеркало не отозвалось. Я была в отчаянии, и все, на что оставалось уповать, это моя мама. Знаю, что ее давно нет в живых, но привыкла считать, что она оберегает меня откуда-то сверху. «Мамочка, пожалуйста». И портал открылся.

Перепугала Агнессу Ильиничну. Она подумала, что воры вломились. И долго не могла поверить, что я — это я. Не то, чтобы не узнала, просто столько лет прошло. Оказывается, Агнесса Ильинична ждала нас каждый день. И уже почти перестала надеяться.

Ее лицо стало совсем стареньким, морщинок заметно прибавилось. Но характер все тот же боевой. Я рассказала, что учусь быть целителем, попросила разрешения немного помочь ей со здоровьем. Агнесса Ильинична махнула рукой, мол, экспериментируй. И уже на следующее утро потащила меня на экскурсию. Даже не знаю, может, я как-то перестаралась? Потому что к вечеру уже готова была свалиться от усталости, а Агнесса Ильинична еще и ужин приготовила, и стол накрыла. «Мое поколение очень крепкое, не вы, дохляки», — прямо так и сказала. А еще предложила остаться и поступить в институт на врача.