Пятнадцать ножевых. Том 5 (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 13

А остальное мне и неинтересно было. Поэтому я вежливо попрощался и отбыл для приема водных процедур и пищи.

Если честно, то обратно в вертолет залезать было стремно. И, похоже, не одному мне. Девчата тоже переминались с ноги на ногу и смотрели на зеленый корпус с опаской. Но я наступил на горло собственной песне, первым полез внутрь. Всё равно другого транспорта нет и не предвидится. Трофеи и без нас загрузили два прапора с суровыми лицами хозяйственников. И фельдшер с чемоданом там тоже имелся, хотя делать ничего и не пришлось: клиент обезболен, транспортная иммобилизация присутствует, и не из подручных материалов, а из лестничной шины имени товарища Крамера, довольно ловко согнутой по размерам афганцем Рашидом.

И внутри женская часть нашего коллектива сбилась в кучку, все как одна сцепили зубы и сохраняли напряженное выражение лиц. Фурцева даже смочила щечки слезами. Тоня, заметив — достала платок и вытерла, попутно попеняв.

— Ты в армии!

Ага. «You in the Army Now», — пропел я про себя. Прям все как в песне — vacation in a foreign land. То бишь «отдых» в чужой стране. Ни в чем себе не отказывайте.

— Я домой хочу! К маме.

Блондинка опять залилась слезами.

Я посмотрел на Ким. Та терпела все стоически. Даже умудрилась мне подмигнуть.

— Не вздумай маме ничего сообщать! — воспитывала Фурцеву Тоня. — Она с ума сойдет. Только хуже будет.

— А я хочу уволиться!

— Демобилизоваться.

— Да, демобилизоваться!

Дегтярева что-то зашептала медсестре на ухо. Не бином Ньютона что именно… Жалуйся врачам на все сразу, боли в груди, животе, глядишь, как и Арашева комиссуют. Только тут поди местные врачи собаку съели на любителях косить…

Прапорщики, глядя на это, лишь головами качали.

Ох, как я их понимаю. Это даже покруче, чем в автомобильной аварии побывать. Хотя и это по-разному переносят. Я же подбирал мужика, у которого машина в хлам разбилась, а у него цель была — в роддом к жене попасть, так что сел и поехал.

Но никаких сюрпризов полет нам не преподнес. Трясло, шумело, но буднично и даже скучно, наверное. Пейзаж внизу разнообразием не радовал — пятьдесят оттенков серого, желтого и коричневого. Мне довольно быстро надоело, и я по примеру Арашева закрыл глаза и попытался помедитировать.

Только приземлились — и нас сразу разлучили. Майор, Фурцева и Тихонов отправились в госпиталь. А мы с Тоней Дегтяревой и Женей Ким были признаны годными и нас повели в комендатуру. Для пресс-конференции, как я понял. Предварительно поселив в офицерской общаге при аэропорте, и поставив на довольствие в пятидесятом отдельном смешанном авиационном полку. Финансист посокрушался насчет продаттестатов, но так, для вида больше.

Догадка оказалась верной. Только интервью мы давали порознь и совсем не журналистам.

Первым за жабры меня взял представитель военной прокуратуры. Капитан юстиции Фролов. Вернее, он обнял меня нехотя, даже не скрывая своего отношения к рутинному занятию. Хмыкнул только один раз, узнав, как я вообще попал в армию.

— По какому приказу, говорите, они вас призвали? — спросил он, слегка удивленно посмотрев на меня.

Я и оттарабанил вколоченные в память даты с номерами и пунктом. Это как зэк, в любое время дня и ночи автоматом сообщающий статью, начало и конец срока.

— Вот ведь придурки, — сказал он, почесывая кончиком карандаша где-то у себя за ухом. — Его же отменили. Ладно, к нам это не относится, — и продолжил опрос, записывая, кто, как, и куда.

Удовлетворенно отметил, что оружие я не потерял, и оно в целости и сохранности при мне. Минут двадцать он меня мурыжил, не дольше. А мне всё не давала покоя его реплика по поводу военкоматовских деятелей. Я не выдержал, спросил при прощании у капитана, что он имел в виду, но тот только буркнул: «Служите, товарищ лейтенант». Надо дать ценные указания уточнить всё при первой же возможности.

Зато после Фролова приперлись двое из ларца, хоть и не одинаковых с лица. Один наш, целый майор из особого отдела, некто Демченко, и товарищ из местного комитета глубокого бурения, который тут называют ХАД. Вроде присадку к маслам такую выпускали, в их честь назвали, что ли? Фамилию афганца я даже не пытался запомнить, что-то жестоко-заковыристое.

Очень скоро мне стало не до шуточек. Деятели копали споро и дружно. Я быстро достал их тем, что каждый ответ начинал словами «Согласно приказу майора Арашева», и Демченко велел опустить эту присказку, мол, они уже поняли, что даже по малой нужде все ходили исключительно по воле майора.

Но мне было предложено вспомнить всё поминутно — кто где сидел, что делал, как вел себя. Милостиво разрешили только пропустить ту часть, где мы тащили Арашева по камням. А то я готов был вспомнить, кто за какую ручку носилок держался. Очень скоро у меня разболелась голова, да так, что перед глазами темнело. О чем я и сообщил своим мучителям. В отличие от дебила Карамышева эти никаких эмоций не проявили. То есть вообще, даже бровью не повели. Отпустили, и афганский товарищ любезно подсказал дорогу к офицерской общаге, где нам предстояло ночевать.

Я даже на ужин не пошел, помылся — и в момент отрубило. Мне снился долгий и бестолковый сон, в котором военкоматчик отправляет меня еще куда-то, ссылаясь на приказ от сорок третьего года, дескать, согласно ему я должен служить до конца жизни. Проснулся в темноте, поворочался, послушал чье-то тревожное сопение на соседней койке, перемежаемое долгими паузами апноэ. Вспомнил, как на скорой у нас был фельдшер, у которого вот такие задержки дыхания чуть не по минуте случались. Мы все привыкли, а один новенький доктор пытался реанимировать коллегу. Ожидаемо загрустил, и надумал вставать. Сейчас мне грусть-тоску развеют, и следа не останется.

И правда, вчерашние ребята решили не откладывать в долгий ящик разборки, и приступили почти сразу после завтрака. Вежливые, собаки, о самочувствии справились, водички в стакан налили. Попеняли, что доктор о своем здоровье не переживает, надо было сходить в медчасть. Потом сочли предварительные ласки достаточными — и понеслось.

Кто услышал приближение духов? Как расположились стрелки? Точно девятнадцать рыл было? Уверены, что трое ушли? А почему решили не преследовать? Были среди бандитов люди во фраках и цилиндрах? Среди убитых имелись негры или европейцы? И та же хрень по кругу.

А потом я понял, что именно до этого момента была прелюдия, потому что мне предоставили для ознакомления здоровенные фотоальбомы, набитые портретами разных местных мужиков. Серьезный подход. Только бесполезный. Череда бородатых лиц, которые запомнить в принципе невозможно. Хоть убейся.

И сколько я ни отнекивался, что было темно, и память на физиономии хреновая, и чужие люди для меня все на одно лицо, но хадовец не отставал. И просто вежливо пролистать, а потом отложить в сторону не получалось никак. Хрен этот сидел возле меня и постоянно тыкал пальцем, весьма азартно спрашивая, не видел ли я среди ушедших вот этого самого деятеля. Эх, дорогой товарищ из органов, да ты мне сейчас хоть мою фотографию сюда вклеивай — не узнаю и ее. Потому что достала меня эта ваша говорильня хуже даже самого факта службы!

Когда закончилась байда с семейными альбомами, Демченко воспринял мой вздох облегчения правильно. Кому такое понравится?

— Понимаю, устали, — проникновенно, мне даже на миг захотелось поверить ему, сказал он. — Но давайте еще немного поработаем, и закончим. Поймите, никто не желает вам зла. Очень даже наоборот, я восхищен тем, как вся ваша группа вела себя в сложной ситуации. Согласны?

Мне были предложены крепкий чай — почти чифирь и конфеты с замечательным названием «Радий». Создатели этих конфет, наверное думали, что съевший их будет лучиться от удовольствия.

— Куда же я денусь с подводной лодки? — буркнул я, чем вызвал тень улыбки у особиста. — Давайте.

Ну, тут всё просто было и почти не больно. Вопросы касались исключительно времени перед вылетом. А мне что — никуда не ходил, ни с кем не разговаривал, ничего не видел. Спал потому что. Поговорили — и на свободу с чистой совестью. Как раз обед подоспел. Летчиков вообще хорошо кормят, грех жаловаться.