Пятнадцать ножевых. Том 5 (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 12

Старинная советская бронемашина, как пить дать, вызволенная с вечной стоянки со складов длительного умирания, остановилась метров за тридцать. Мелькнула мысль, что сейчас они могут на всякий случай расстрелять нас, а после скажут, что так и было.

Я быстро зашагал вперед, почти пробежал метров десять, потом остановился и крикнул:

— Салам алейкум! Я лейтенант Советской Армии Панов! Старший, подойдите!

И тут вдруг поверхность у меня под ногами закружилась и начала стремительно приближаться к моему лицу, странно покачиваясь. Я всё же успел оттолкнуть ее руками и почувствовал, как проклятая дорога ударила меня по левой коленке. Я начал подниматься, когда ко мне подбежал какой-то мужик и спросил с жестоким акцентом, всё ли в порядке?

— Там… офицер раненый, — махнул я рукой. — Я сам встану, браток, сейчас.

Походу меня достал солнечный удар.

Я еще раз попытался встать, но нет, только звездочки в хороводе закружились перед глазами.

Глава 5

Пришел я в себя чуть позже, в кузове грузовика, который наши спасители подогнали. Хорошо, когда есть связь. Нажал на кнопочку, и нате, пожалуйста. Я не видел, как раз в отключке валялся, но думаю, что именно так и было.

Наверное, удар был всё же тепловой, да плюс горы, акклиматизация. Вот оно совместно и дало результатик. Погано, конечно, но своих болезней стыдиться нет смысла. Почему-то люди эпизода диареи, когда добежать не удалось, и пришлось какое-то время без нижнего белья обойтись, дико стесняются. А вот украсть из бюджета баблишка — наоборот, гордятся. Странное дело, но так и есть.

Недолго ехали, я даже соскучиться не успел. Разговоров никаких не вели. Когда едешь по такой славной дороге, то даже в лимузине с отличной звукоизоляцией шумно будет, а уж в этой таратайке — и слова друг другу не скажешь.

Заскрежетали ворота, еще какое-то железо, и мы въехали, слегка петляя поначалу, на плац. Наверное, везде они приблизительно одинаковые. Тут всё и закрутилось. Какой-то начальник выкрикивал команды, сапоги затопали, задний борт открылся, и я увидел целую компанию афганского воинства. Сразу же в глаза бросилось, что они все делятся на две неравные группы, по физическим размерам. Усатые начальники, тройка которых наблюдала за всем действом со слегка обеспокоенными лицами, роста были не ниже метра восьмидесяти, плечистые и парочка даже пузатые. В детстве ели много манной каши, наверное. А подчиненные все как один бабушек не слушались, а потому выросли мелкими и с виноватым выражением лица. Или есть им нечего было.

У нас, кстати, после установления истинной демократии очень долго была такая фигня: призывников с дефицитом массы тела организованно вывозили в пионерлагеря, чтобы откормить. Может, и не кончилась эта затея, не интересовался. Денег у населения потому что хватало только на бояру и жидкость для разжигания каминов. Как-то мне пришлось в конце нулевых попасть случайно в какой-то деревенский магазин, и я удивился, как же возросло благосостояние селян — судя по прилавку, у каждого из них не менее пары каминов в особняке было, и они весьма интенсивно их использовали.

Казарма у Царандоя бедненькая. Не такая, как в фильме «Офицеры», но лучше ненамного. Когда выгрузили нас и приступили к барахлу с трофеями, тройка местного начальства подошла поприветствовать. Ну точно, блин, у них командиров по ширине морды выбирают. Едва афганец открыл рот, то удивил не довольно слабым акцентом, а мечтой любого правоверного цыгана — у него наверное абсолютно все зубы были золотые. Красавчик.

Нам предложили помыться-пообедать, но я настоял на перевязке Арашева в нормальных условиях. Отправил на помывку девчат, а сам пошел за местным медиком в его хоромы. И сразу же мне захотелось одновременно завыть и выругаться. Понятно, что хлопчик тут ни при чем, он рад был поделиться всем, что у него есть. Вот только не было у него почти ни хрена. Биксики коцаные, стерилизатор такой древний, что я бы рядом с ним, пока работает, старался не находиться. Ну, и остальное, бедненько и скромно.

Я снял гимнастерку, бросил в угол — один хрен ее только стирать. Умылся, и после этого обработал руки. Местный эскулап, скорее всего, санинструктор, по-русски говорил примерно как я на пушту. И на дари тоже. Саляма-алейкум — алейкум-асалям. Впрочем, мы с задачей разобрались. Пока я плюхался, он всё подготовил, повязку снял.

Да уж, товарищ Арашев, нога твоя прямо визжит уже, что ей срочно надо в госпиталь. Края покраснели, сукровица вроде как попахивать начинает. В медицине любое сомнение надо записывать в пассив, потому что запах был еще сильно сомнительный. К счастью, у парня нашлись и антисептики, и бинты, так что я там всё промыл фурацилином, края — перекисью, а потом смазал самым ходовым военным лекарством — спиртовым раствором бриллиантового зеленого. И уколол пенициллином, даже не просроченным. Других антибиотиков у Царандоя здесь не было всё равно.

— Что у меня там? Все хреново?

Майор очнулся, посмотрел на меня мутным взглядом. Я только заковыристо выругался. Вспомнил все — первую мировую, вторую, вторжение в Афган.

— Это не вторжение! — строго мне выговорил Арашев. — Мы здесь по просьбе законного правительства.

— После того, как незаконное — Амина — грохнула Альфа?

— Откуда ты знаешь про Альфу?

— Болтали в самолете лейтенанты, — отмазался я.

— Амин стал нелегитимный после того, как приказал удавить Тараки!

Зашибись разговор пошел. Майору могут ногу отрезать, а он про легитимность задвигает. Тараки какой-то… Я хотел отмолчаться, но не тут-то было.

— Если бы нас тут не было — тут были бы базы США. Амин уже пригласил американских советников и те выбирали места под пусковые шахты!

— Ну а мы бы на Кубу обратно завезли ракеты — отвечать надо соизмеримо.

— Никто бы уже не дал на остров через полмира тащить ракеты, — майор покачала головой. — Теперь все со спутников видно, любой корабль пасется круглые сутки.

— Разве нельзя было поддержать местную оппозицию Амину? Оружием, деньгами…

— Какая оппозиция, лейтенант?! Тут всего одна партия с двумя якобы фракциями, «хальк» и «парчам». Да всякие исламисты в деревнях. В основном имамы при мечетях и их огромные семьи. Им кстати, американцы сейчас через Пакистан и засылают оружие и деньги.

— Так что же делать?

— Если бы я знал, — Арашев тяжело вздохнул, поморщился. — Эти горы невозможно контролировать. Перевалы мы худо-бедно закрыли, но наше слабое место — конвои. Их легко клевать из засад. А без конвоев — нет снабжения. Раньше перевозки эффективно прикрывали боевые вертолеты, теперь сам видел — у бородатых есть китайские ПЗРК. Что делать — ума не приложу. Ну да ладно, теперь это не моя головная боль. В Союз, к семье… Комиссуют поди, эх… ребят жалко, как они без меня?

— Уж как-нибудь.

— Вот именно, как-нибудь — это считай ты сдох тут…

Я померил майору температуру. Она не радовала, тридцать восемь и две. Не скажешь уже пренебрежительно на вопрос коллег: «Да ерунда там, субфебрилитет». Давление держит, сто десять на семьдесят, пульс соответствующий, сто шесть. У меня, кстати, тоже сердце стучит за сотню, и температура тридцать семь ровно. Всё-таки перегрелся немного. Голова трещит, во рту сушняк…

Майор перенес очередную экзекуцию стоически, даже не ругался. Спросил еще раз, как там рана. Опытный. Потребовал бинты грязные показать. Но я ограничился устным ответом. Его понять можно, бегая по разным экзотическим местам, экспертом по гнойной хирургии становишься быстро, и оттенки запаха из раны начинаешь интерпретировать покруче дипломированных специалистов.

Тут и золотозубый командир нарисовался. Местный эскулап, от которого толку было меньше чем ноль, быстренько исчез, будто его тут и не было никогда. Понимание важности вертикали власти у них, наверное, из мамкиной сиси впитывается. А я задержался слегка, нанося завершающие штрихи. К тому же я тоже немного начальство, хоть и мелкое, да и Царандой мне ни разу не указ. Поэтому и услышал новости про вертушку, которую снарядят за нами в самое ближайшее время.