Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Гуральник Питер - Страница 14

Он бродил по улице, мимо «Лоуиз» спускался на угол Бил–стрит и Мейн–стрит, затем направлялся вниз по Бил–стрит к магазинчику одежды братьев Лански. Подростки любили ходить туда — поглазеть, как живут цветные. В пошивочной мастерской неподалеку от магазина клиентов укладывали на пол, и приказчик с невозмутимейшей физиономией обводил их фигуры мелом, таким образом снимая мерку для будущего костюма. В витрине другой мастерской был выставлен смокинг, в который был одет местный гангстер Келли–Пулемет в тот самый день, когда его пристрелили, — и на смокинге были видны дырки от пуль. Политические советники Большого Босса И. Г. Крампа относились к неграм с терпимостью — пока то, что происходило на Бил–стрит, не угрожало спокойствию белого населения, — однако городской цензор Ллойд Бинфорд постоянно выступал против фильмов с Линой Хорн, а также запретил показывать фильм «Миллионы Брюстера», поскольку снявшийся в нем негр Эдди «Рочестер» Андерсон «вел себя чересчур развязно, и к тому же эта картина демонстрировала слишком высокую степень расовой интеграции». В конце сороковых годов он запретил постановку мюзикла «Энни, вот твой пистолет», потому что одним из персонажей был дирижер–негр, «а у нас на Юге не бывает негров–дирижеров. Несомненно, здесь нельзя ставить этот спектакль, поскольку в нем содержится призыв к социальному равенству».

Но Элвиса здесь привлекали разноцветные одежды, смелые фасоны, и он с тоской смотрел на витрины магазинчика Лански. Братья Гай и Бернард Лански — они самолично управлялись в магазине — хорошо его запомнили. «Он приходил и глазел на витрину — и по его глазам было видно, что за душой у него ни гроша, — вспоминал Гай. — Тогда он работал в театре и ходил в рваных башмаках и носках, в каких–то обносках, но было в нем что–то такое… В его прическе, в том, как он стоял и смотрел — в его манерах. Видно было, что он хороший мальчик».

А в полдень — это бывало по субботам, или во время каникул, или когда он прогуливал школу — он отправлялся в студию WMPS на углу Мейн и Юнион: оттуда шла трансляция передачи «Полуденный концерт», вел которую диджей радиостанции Боб Нил и на которой выступали «Братья Блэквуд». «Кажется, именно там я его впервые и увидел», — вспоминал Боб Нил, который несколько лет спустя стал его первым менеджером. Ему, как и Гаю Лански, Элвис запомнился прежде всего хорошими манерами. На него обратил внимание даже Джеймс Блэквуд, лидер квартета «Братья Блэквуд», — в 1951 году песня Джеймса Блэквуда «The Man Upstairs», записанная на RCA, стала общенациональным хитом: «У этого паренька в глазах была такая тоска!» Джейк Хесс, ведущий вокалист квартета «Стэйтесмен», помнил Элвиса даже не по Мемфису, а по Тьюпело, куда семейство Пресли ездило погостить. Почему он его запомнил, выделил его из остальных фанатов? У Джейка Хесса был изумительный по качеству тенор, которым Элвис всегда восхищался, и запомнил он мальчишку не потому, что он как–то особенно себя вел, аплодировал или громче других выражал свой восторг: «Понимаете, тогда для нас Элвис Пресли был никем, еще одной песчинкой. Он был просто еще одним приятным, вежливым парнишкой, но он задавал такие вопросы, что ему невозможно было не ответить. Ему действительно было интересно, в особенности его интересовали спиричуэлы — а почему вы делаете так, а не так, и должны ли вы делать вот эдак? И еще он спрашивал: а как быть, если он не умеет читать ноты? Глазенки у него так и горели, и хотя он был еще совсем ребенком, в нем чувствовалась какая–то значительность».

Он также стал завсегдатаем «Всенощных церковных бдений», которые вот уже пару лет устраивались по всему Югу, — здесь эти службы проходили в «Эллис Аудиториум» в конце улицы. Он ходил туда не со своими приятелями и даже не с Ли Денсоном или с братьями Бернетт, которые к тому времени уже начали выступать на сцене, а сам, или с родителями, или с двоюродными братьями Джуниором и Джином, — с любым, кто соглашался его сопровождать. Раз в месяц в «Эллисе» устраивались марафоны негритянских церковных песнопений, с самого утра певцы сменяли друг друга, а венчали представление самые на тот момент известные госпел–квартеты. Он сидел совершенно зачарованный тем, что позже он описывал как «могучие, тяжелые ритмы» некоторых спиричуэлов, или тончайшей красотой других. Не было музыки, которую он бы не любил, но госпел–квартеты стали центром его музыкальной вселенной. Церковная музыка в традициях негритянского госпела сочетала в себе духовную мощь с физическим ощущением свободы и экзальтации, и, казалось, именно этого он требовал от музыки вообще. А на пышных шоу был представлен весь спектр госпел–музыки — от полных степенства групп старшего поколения вроде Speer Family и Chuck Wagon Gang до более театральных и зрелищных Sunshine Boys. А «Братья Блэквуд» черпали свои гармонии из хитов таких негритянских квартетов, как Soul Stirrers и Original Gospel Harmonettes из Бирмингема. В их исполнений слышались намеки на влияние Ink Spots и Golden Gate Quartet и даже современной, ритм–энд–блюзовой стилистики Клайда Макфаттера и Роя Хэмилтона, но какими бы захватывающе прекрасными ни были аранжировки «Братьев Блэквуд», сердце Элвиса принадлежало квартету «Стэйтесмен».

«Стэйтесмен» демонстрировали совершенно невероятную эмоциональность и зажигательность, они были потрясающими шоуменами, но за всей этой раскованностью стояла твердая воля и творческая инициатива аккомпаниатора, лидера и основателя квартета Хови Листера. Одеты они были в наряды, словно снятые с витрин магазинчика Лански, а их вокальные гармонии были совершенно потрясающими: поверх тенора накладывался альт, затем шел фальцет великолепного Джейка Хесса, и все это покоилось на внушительном основании баса Джима Уэзерингтона, более известного как Большой Вождь. Большой Вождь еще и потрясающе двигался, так что женщины, по воспоминаниям Джейка Хесса, вели себя на их концертах так, как вели бы они себя на концертах поп–музыки. Церковники критиковали их за эти танцевальные па, расисты упрекали в «низкопоклонстве» перед негритянской музыкой, но публика была от них без ума.

Музыка занимала все большее место в жизни Элвиса. На вечеринках, устраивавшихся в Лодердейл–кортс, Элвис всегда пел, пока его приятели не начинали стонать: «О, нет, достаточно!» Он по–прежнему был чрезвычайно робким парнем, танцевать не решался, да и играл и пел только тогда, когда выключали большой свет, — даже на таких скромных мероприятиях, как, например, вечеринка по поводу дня рождения его кузена Бобби. Вспоминает его тетка Лиллиан: «Я вытаскивала из гостиной лишнюю мебель, Элвис входил, брал свою гитару, но не начинал петь, пока мы не выключали свет — огня из камина было недостаточно, чтобы высветить его лицо, но и при таком скромном освещении он стеснялся, поэтому забивался куда–нибудь в уголок». Он пел песни из репертуара Кэй Старр, Терезы Брюер, Джоны Джеймса, Бинга Кросби, Эдди Фишера, Перри Комо, Хэнка Уильямса и Эдди Арнолда. Иногда Вернон и Глэдис ходили вечерами в кино, и квартира оставалась в распоряжении Элвиса, Баззи, Пола и Фарли. Элвис на таких вечеринках никогда не играл медленные вещи, и Баззи отплясывал с подружкой Элвиса, Билли Уордлоу, — в подружках она пробыла недолго, променяв Элвиса на какого–то морячка, с которым познакомилась в клубе на Третьей улице. Когда Элвис увидел у нее в бумажнике фотографию другого парня, он повел себя настолько эмоционально, что она даже испугалась: «Он выхватил карточку из моей сумочки и принялся топтать ее ногами, а потом вдавил каблуком в землю». Когда она объявила ему о разрыве, он заплакал. «Я еще никогда в жизни не видела, чтобы мужчина или молодой парень плакали».

Время от времени Баззи с ребятами договаривались с мисс Ричмонд, смотрительницей Лодердейл–кортс; и она давала им ключ от подвала. Они заносили туда столики, стулья и рисовали билеты — по двадцать пять центов на два лица. Там подавались кока–кола, попкорн; молодежь танцевала под проигрыватель; и не было вечеринки, на которой Элвис бы не пел. Однажды он отправился сопровождать Баззи и Пола, которые в составе молодежной церковной группы навещали обитателей Дома для неизлечимо больных на Маклеморе в Южном Мемфисе. Обычно ребята угощали пациентов мороженым и сладостями, но в тот раз Элвис взял с собой гитару и развлекал несчастных пением — по мнению Баззи, это было первое выступление Элвиса на публике за пределами Лодердейл–кортс.