Падение Рыжего Орка (СИ) - Волкова Дарья - Страница 40

Какие, на хрен, пальцы?!

Звонок в дверь спустя полчаса после того, как Варя пришла домой, поставил ее в тупик. Поначалу. Но пока вытирала руки и шла к двери — непостижимо догадалась. Так и есть. Мама.

— Давно не виделись, — попыталась пошутить Варя, отвечая на материнский поцелуй.

— Давно, — серьезно кивнула Юлия Юрьевна. — Ты успела поужинать после работы?

— Угу, — кивнула Варвара, скрестив пальцы за спиной. Еда у нее ассоциировалась с Тихим. А потому есть не хотелось. Совсем.

— Тогда пойдем чай пить, — решительно кивнула Юлия Юрьевна. Достала из маленькой черной замшевой сумочки то, что в таких элегантных сумочках, как правило, не носят. Да что там — оно и поместиться в этой сумочке по всем законам физики не могло. Но поместилось.

— А это к чаю.

— Отличный выбор… — немного растерянно кивнула Варя, беря в руки бутылку «Курвуазье». — К чаю — самое то.

А под чай с «Курвуазье» Варя все рассказала маме. Про Тихона — без купюр. И про Юрия заодно — тоже без купюр. Та история сидела в ней занозой, спрятанная, скрытая от родителей — помнится, они очень удивлялись ее разрыву со Щербаковым — ведь он был представлен в качестве практически жениха. А потом вдруг без объяснений: был Юрий — и нет Юрия. И все тут. Родители тогда не полезли с расспросами — было на носу окончание мед. академии, да и мудрости хватило. А потом Варя в темпе вальса свалила из отчего дома на вольные, самостоятельные хлеба.

Рассказ вышел долгий. Заплакала Варя только в самом конце, но как-то без надрыва уже, тихо, обреченно.

— Что мне теперь делать, мам? — Варя поерзала щекой на материнском плече.

— Жить, хорошая моя, — мамина ладонь легко прошлась по спине. — Жить и радоваться тому, что у тебя есть. А у тебя много что есть.

— Да. У меня есть вы с папой. И Коля. И Люба. И Леночка.

— И не только, — Юлия Юрьевна обняла дочь за плечи. — У тебя еще есть ум, красота, прекрасное образование и работа. Слушай, Варенька, может быть, тебе съездить в отпуск сейчас? На море?

— Какое море, мам, в феврале месяце?

— Какое-какое… — пожала плечами мать. — Будто ты не знаешь. В Индии. В Таиланде. Тебе надо переключиться. Мы с отцом купим тебе путевку, не переживай.

Ездил с Росей в Таиланд. Волкинг — стрит, пип-шоу, все дела…

— Нет! — И, спохватившись, что ответ прозвучал резко, добавила уже тише и мягче. — Не хочу. Да и отпуск у меня по графику в августе. Ты же знаешь, мам, у нас с этим строго, все по графику.

— Варя, ты как ребенок! — немного раздраженно парировала Юлия Юрьевна. — Папа договорится. Тебе надо отдохнуть. Давай, мы…

— Нет, мам, — Варя смягчила свой отказ, прижавшись к матери плотнее. — Не надо. И договариваться не надо. И отдыхать мне не надо. Я без работы сейчас с ума сойду.

— Ну, как знаешь, — не стала настаивать мать. — В любом случае в гордом одиночестве тебе киснуть не дадим, и не рассчитывай, слышишь?

— Не рассчитываю, — улыбнулась Варя, вытирая остатки слез. А потом вдруг спросила — даже для себя неожиданно: — Как мне его простить, мам?

— А ты хочешь простить? — после паузы ответила мать.

— Не знаю. Понимаешь… — Варвара крепче сжала мамину ладонь, переплела пальцы. — Когда я думала, что… — вздохнула — так, словно воздуха не хватало, чтобы выговорить эти слова. — Когда я думала, что он… умрет… мне стало на все плевать. Измена… подумаешь, всего лишь секс. А тут — жизнь. Не из-за Коли, мам, понимаешь? Хотя из-за Кольки тоже, конечно. Но как жить… если его нет уже? Как? Как?! — она еще раз выдохнула. Кричит уже. Нельзя. — Не понимаю, как жить без него. Наверное, это неправильно, но я не понимаю, как жить, если его нет на свете! Без него все… Без него ничего. Без него пусто. Мне все равно, где он, с кем он. Но лишь бы жил! Ох… Идиотка, да?

Юлия молча прижала дочь к себе. Не знала, что сказать сейчас. Жизнь прожила, а вот не знала, что сказать. Не подготовила жизнь.

— А как простить — тоже не знаю, — непоследовательно шмыгнула носом Варя. — Без него не знаю, как жить. Как простить — тоже не знаю. Не смогу простить. И проститься с ним не могу. Отпустить не могу. Что делать? Как забыть? Как такое вообще можно забыть?! И надо ли забыть? А не надо, наверное, — самой себе ответила. — Не надо забывать. Все уже. Все изменилось и не будет, как раньше. Правда?

— Правда, — кивнула Юлия. — Но это не значит, что будет хуже. Знаешь… Мне в новогоднюю ночь сон приснился. Хороший.

— Расскажи, — Варя отхлебнула остывший чай.

— А снилось мне, Варенька, как я на твоей свадьбе гуляю. Жениха не помню. А вот ты — счастливая-счастливая. И папа твой пьяный был, — Юлия Юрьевна слегка усмехнулась. — Но тоже очень счастливый.

— Мама! Глупо верить в сны! — Варя попыталась показать свое недовольство, но все равно губы расползлись в улыбке.

— На Новый год сны сбываются! — авторитетно парировала Юлия Юрьевна. — Все будет хорошо. Я точно знаю. Слушай свое сердце. Оно подскажет, что сделать. Помнишь, у Экзюпери? Вот мой секрет, он очень прост…

— … Зорко одно лишь сердце, — закончила фразу дочь.

В эту ночь впервые за длительный период времени Юлия Юрьевна Самойлова не приехала домой ночевать. Зато Варя Самойлова, как в детстве, заснула под маминой рукой, гладящей по голове — заснула быстро и крепко. А вот Глеб Николаевич Самойлов, наоборот, несмотря на усталость, заснуть не мог долго — ворочался, ворчал себе под нос, ходил пить, даже взялся за книжку. Отвык он спать один.

К пациенту Тихому Глеб Николаевич собрался уже в послеобеденное время — когда разгреб все срочные дела. Нет, он держал руку на пульсе, образно говоря. И был в курсе — и общего состояния, и всего остального сопутствующего. Сам дал добро на перевод из реанимации в VIP-палату. С утра заведующего доискивался какой-то ушлый молодой человек с нагловатыми манерами — из числа друзей пациента Тихого, надо полагать. Условия пребывания желал обсудить и еще кое-что. Но не до него было Глебу Николаевичу, повидал он таких ушлых и наглых за свою профессиональную деятельность — вагон и маленькую тележку. А с этой проверкой — и совсем не до дружков Тихого. Сплавил молодого да резвого Валентине Матвеевне — и тот у нее быстро понял, как себя нужно вести в отделении. Но все бюрократические вопросы по поводу оформления Тихона Тихого решили — и то хлеб. Пора бы и самолично навестить пациента. Познакомиться очно.

Пациент Тихий полусидел на кровати, уткнувшись в телефон. Бич это прямо нынешнего времени. Чуть не в операционной им телефон подавай. «Селфи» с хирургами. Глеб Николаевич нахмурил брови и демонстративно громко прикрыл за собой дверь. Оторвись от телефона, уважаемый. Спаситель твой пришел.

— Здравствуйте, Тихон Аристархович.

— Здравствуйте, — спокойно так. Без трепета и пиетета.

— Я заведующий отделением. Именно я вас позавчера принимал и оперировал.

— Очень рад, что вы наконец-то зашли. А то мне никто толком ничего не говорит.

Борзый хлопец. Ни черта не тихий.

— У вас есть какие-то жалобы, Тихон Аристархович? На качество оказания медицинской помощи?

— Нет, — Тихий спокойно положил телефон на тумбочку. — Жалоб нет. Просто хотел поговорить с вами.

— Тут наши желания совпадают, — Самойлов сел на стул, заложил ногу на ногу. — Как самочувствие?

— Нормально, — пожал своими здоровенными плечами Тихий. Поморщился.

Нормально ему. Ну-ну. За время работы в травматологическом отделении Глеб Николаевич повидал самых разных людей. И сразу понял, к какому типу относится гражданин Тихий. Из тех, кому скажи после того, как от наркоза очнулся, что ему ногу до трусов оттяпали, а он кивнет и скажет: «Понятно». Самойлов был уже в курсе, что Тихий наутро после операции отказался справлять малую нужду в «утку», и по стенке — но дополз до туалета. И что от положенных послеоперационных уколов с обезболивающим тоже отказался. Непростой пациент. Со всех точек зрения проблемный.

— Ну, а раз нормально, давайте поговорим. Двадцатого вечером вас доставили в отделение в состоянии острой ишемии, — Глеб Николаевич ненадолго замолчал, подбирая формулировку, а Тихий этой паузой воспользовался.