Единственное желание. Книга 1 (СИ) - Черпинская Надежда - Страница 40

Меж тем бородатый громила не унимался.

– Я думал, Фарлей, у тебя тут приличное заведение… А тут нелюди всякие ошиваются, а второй, гляньте-ка, ну, точь-в-точь расфуфыренный петух! У матери моей, покойницы, был такой – рыжий да лохматый. Тепереча откукарекался, отпетушился – она с него суп сварила!

По трактиру вновь прокатился оглушительный залп хохота.

– Слышь, Фарлей! Что ж ты сюда всякую дрянь пущаешь? Не место таким-то среди людей.

– А мне, что люди, что нелюди, – лениво ответил хозяин. Одной рукой он опирался на «барную стойку», другой ковырялся в зубах, проявляя абсолютное безразличие к зачинавшемуся конфликту. – Главное, чтобы платили! А золото-то, оно у всех одинаковое, что у владетелей, что у холопов. По мне, пусть хоть чудище лесное приходит, ежели с деньгами придёт, а не с пустым кошелём.

– Вот ты, значится, как запел, Фарлей? – угрюмо покачал заросшей головой Кед-хейл. – Ну, ничего, я тебе за них в двойном размере заплачу, ежели ты их щас отсюдова выставишь. В убытке не останешься…

В кухонном дверном проёме появилась Риланн, поставила тарелки на стол и мелькнула обратно.

– Благодарствую, солнышко!

Эливерт сразу оживился, хотя и ныл совсем недавно, что ему вовсе не до завтрака.

Ворон подтянул к себе блюдо с мясом.

При виде этого Кед-хейл побагровел, подошёл вплотную к их столу, навис, как гигантский баобаб, и заорал вдогонку Риланн:

– Эй, забери жратву обратно! Эти говнюки уже отобедали и уходят отсюдова! Слышь ты, ушастик, ты чё, человечьего языка не разумеешь? Или ты щас сам уйдёшь, или тебя отсюдова вынесут! А ты чего ждёшь? Тебя тоже касается!

– Простите? – Эливерт только сейчас оторвался от созерцания пищи и с довольной улыбочкой повернулся к громиле. – Вы… нам, чё ли?

Кед-хейл треснул рукой по столу, и Настя, разглядывая огромную лапу, опустившуюся прямо перед разбойником, подумала, что ладонь у этого «викинга» размером с лопату.

– Ты это! Того… Ты со мной играться вздумал, шут ярмарочный? Так я тебя разом научу с людями говорить, как следует! И говорить научу и на чужих девок не заглядываться. Своей вона улыбайся, а на берфельских рта не разевай! – «викинг» вдруг уставился на Настю и скривился в отвратной гнилозубой ухмылке. – А твоя-то и впрямь хороша! Этакую можно и оставить. Чужаков мы не любим, а такой красотке – завсегда милости просим. Пошли к нам за стол, краля, покуда дружки твои выметаются!

У Насти сердце оборвалось в пятки, когда омерзительный Кед-хейл, теперь весьма напоминавший Рыжей вонючего кабана, потянулся через весь стол, опершись левой рукой о столешницу, а правой пытаясь схватить тщетно отодвигавшуюся девушку.

ЗВЯК!

Резкий, жёсткий звук, пронзительный, как зубная боль, заставил всех вздрогнуть.

И вдруг стало тихо…

Кед-хейл, вмиг позабыв о Романовой, глядел в недоумении на длинный, отточенный до зеркального блеска кинжал, торчащий между его средним и безымянным пальцами. Нож даже не оцарапал кожу – он прошёл точно и чётко, как скальпель хирурга. Но был всажен с такой силой, что больше чем на треть вошёл в тёмное дерево и широкой гардой пришпилил ладонь «викинга» к дубовому столу.

Кед-хейл даже не пытался освободить руку. Он застыл, взирая на неизвестно откуда взявшийся кинжал. Выражение лица у него было совершенно обескураженное и тупое. Он так и позабыл вернуть на место отвисшую челюсть.

Вокруг все тоже притихли в изумлении.

Даже Настя не успела сообразить, откуда Эливерт выхватил кинжал. Ещё минуту назад разбойник полулежал на столе с видом ленивого объевшегося кота. Он казался сегодня рассеянным и неспособным даже муху прихлопнуть, и вдруг, за какую-то долю секунды, преобразился до неузнаваемости. От ночного похмелья не осталось и следа. Ленивый котяра превратился в опасного хищника. Одно молниеносное движение, почти незаметное для чужих глаз, и нож вонзился с точностью до миллиметра. Промахнись Эл хоть на йоту, и стилет сейчас бы сидел в ладони этого громилы.

Видимо, и сам Кед-хейл это тоже понял, как и то, что противника он явно недооценил. А ведь с таким же успехом нож мог полоснуть его по горлу.

На лице Эливерта больше не было ни дурашливости, ни любезности. Ни каких масок – лишь насторожённость и готовность напасть. Ледяной сталью сверкнули глаза.

Не убирая пальцев с рукояти кинжала, он сказал негромко, глядя в обескураженное лицо «викинга», вполне спокойно, так спокойно, что у Насти по спине мурашки пробежали:

– Заблудился, приятель? Шёл бы ты… к своим! Вон твой стол… А то жратва остынет. Ещё раз сунешься – сталью поперхнёшься! Застрянет нож в твоей лужёной глотке.

Эливерт слегка шевельнул кинжал, освобождая руку Кед-хейла. Тот попятился боязливо в гнетущей тишине. Опасаясь повернуться спиной, так задом и начал медленно отступать к своему столу и притихшим собутыльникам. У кухни в напряжении застыли Риланн, ещё одна служанка, худенькая и светловолосая, и сонный хозяин «Свиного окорока», у которого, кажется, всю дрёму, как рукой сняло.

– Да… и девочку не обижай! – добавил Эливерт, заметив Риланн. – Она ведь старается, работает, обслуживает уродов, вроде тебя, а ты грубишь, приятель. Нехорошо.

Голос Эливерта был уже почти добрым, наставительно-любезным, но взгляд по-прежнему сверкал волчьей жестокостью. И «викинг» только и нашёл, что кивнуть согласно. Затем он резко развернулся и широкими шагами вернулся за свой стол.

Эливерт взял куриную ножку со своей тарелки и, откусив с аппетитом, причмокивая, заявил:

– М-м-м, ну что за прелесть здешний повар! Наир, Рыжая, попробуйте этого цыплёнка! Это же шедевр! Какой аромат, какой вкус! М-м-м...

– Кусок в горло не лезет, – тихо прошептал Наир, всё ещё косясь в сторону притихшей враждебной компании.

– Чушь, – хмыкнул разбойник.

Эл вёл себя так, будто ничего не случилось, а Настя всё ещё не могла унять дрожь. Особенно, когда услышала новую реплику Кед-хейла.

Видимо, оказавшись на месте, громила сообразил, что его унизили и опозорили. И сделал это человек, явно уступающий ему и в росте, и в размахе плеч, и в силе. Так легко, так шутя, поставил его на место.

Злость и обида вскипели в волосатой груди кабаноподобного вояки, но в одиночку он уже не желал соваться к опасным чужакам, потому решил натравить своих приятелей.

– Что ж это творится, робята?! Какие-то заезжие девок наших лапают, у нас перед носом ножами машут! А ежели нам всем вместе ему махнуть разок-другой? А, робята, пойдём, покажем ему кто в Берфеле хозяин, а кто так – репей у бродячего пса под хвостом! А, робята? Пойдём! Все! Разом!

Задира вновь начал подниматься, когда старик за тем же столом, седой как лунь, но всё ещё достаточно крепкий, сказал негромко и слегка устало:

– Сядь, Кед-хейл! Сядь, я тебе говорю! Не замай! Али спьяну совсем ослеп? Не видишь, куды прёшь?

Старик встретился взглядом с Эливертом, но не смутился прозрачного серого льда, а добавил всё также спокойно:

– Так разуй зенки-то! Это же парняши из вольницы. Таких-то, братец, задевать – себе дороже станет. Руки чешутся – поди, найди такого же дурака, да и побейся хоть вусмерть! А вольницы не замай!

– А по мне хоть драконы Древних Пустошей! – напыжился «викинг», униженный в очередной раз. – Что же мы с двумя паршивыми разбойниками не управимся?

– Дурак ты, Кед-хейл, – сказал старик совсем по-доброму, словно маленькому ребёнку простые истины объяснял. – С одним-то справишься, и с двумя. Да только сила вольницы в том, что один за другого держится. Они за своих, ох, как мстят люто. На смену двум целая свора придёт. Весь город пожгут, если нужно будет. Потому и говорю – не замай! Своего ума нет – чужого совета послушай! А ты, мил человек, не серчай на нашего шалопая! – добавил старик, уже напрямую обращаясь к Эливерту. – Дал Дух-Создатель кулачищи да силушку, да не подсказал, куды энто всё приложить. У пьяного ума искать – дело пустое. Сам не знает, что городит.

– Бывает, – Эливерт любезно улыбнулся.