Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан - Страница 50

Февраль. Мой агент Марти звонит и говорит:

– Дуй на студию «Двадцатый век», тебя ждет Роберт Клайн.

– А кто такой Роберт Клайн?

– Главный на Западном побережье по телесериалам. Сейчас он собирает пакеты мини-серий, по восемь-десять эпизодов на один показ. Хочет пристегнуть и научную фантастику. Интересовался тобой. Совместный проект «Двадцатый век Фокс» и Би-би-си. Съемки в Лондоне.

В Лондоне!

– Уже лечу! – отрубил я и ракетой сорвался с места.

С Клайном я встретился в новом административном корпусе студии «Двадцатый век», и он сразу вывалил столько сахара, что для меня все могло кончиться диабетом, если бы я слушал его еще пару минут.

– Мне, – говорил Клайн, – нужен лучший НФ-писатель в мире.

И тут же поехал по моему списку заслуг в области научной фантастики. Классное было выступление, в стиле, который специалисты называют «почесыванием эго».

Потом он стал излагать, чего ждет от меня:

– Что-то вроде «Беглеца», только в космосе.

Пугающая перспектива: работа над романом для телевидения в формате «Пленника». Словно перезрелая дыня лопнула и плеснула мне прелой мякотью прямо в лицо. Бр-р-р… Я встал и направился к двери.

– Постойте, постойте! – возопил Клайн. – А у вас что на уме?

Я снова сел. И выложил ему полдюжины концепций, которые в мире научно-фантастической литературы сочли бы совсем уж примитивными. Но Клайн сказал, что это слишком сложно. И наконец я ему говорю:

– Есть у меня одна идейка, хотя там такие должны быть производственные расходы, что в стандартном сериале их не поднять.

– А что за идея?

И вот что я ему предложил: Через пятьсот лет Земля стоит на пороге гигантского катаклизма, который без остатка уничтожит любую возможность жизни на планете. Времени в обрез. Лучшие умы человечества совместно с крупнейшими филантропами строят на орбите между Землей и Луной гигантский ковчег длиной в тысячу миль, составленный из цепочки самодостаточных биосфер. В каждом из этих миров содержится фрагмент популяции человечества, каждый со своей культурой. Ковчег улетает к звездам, так что, даже если разрушится Земля, остатки человечества засеют собой ближние звездные миры.

Но через сто лет после начала полета из-за какого-то непонятного случая (он так и останется непонятным до последней серии, где-то через четыре года) весь летный экипаж погибает, а сообщение между мирами-биосферами обрывается… Путешествие продолжается, и каждое мини-общество развивается без всякого влияния извне.

Проходят пять столетий, и путешественники – «Затерянные в звездах» забывают Землю. Она становится мифом, туманной легендой, как для нас Атлантида. Они даже забывают, что летят в космосе в межзвездном корабле. Каждый социум мнит себя «миром», а каждый такой мир – всего-то пятьдесят квадратных миль.

И так продолжается до тех пор, пока Девон – пария в кастовом обществе, построенном по жестким образцам древней Индии, – не открывает секрет: они на борту космического корабля. Он узнает историю Земли, узнает о ее гибели и узнает, что, когда произошел тот самый «несчастный случай», пострадало навигационное оборудование ковчега и то, что осталось от человечества, скоро погибнет в столкновении со звездой. Если ему не удастся убедить в своей правоте достаточно миров и объединить их в общей попытке понять, как функционирует ковчег, починить его и изменить программу полета, все будут испепелены в пламени красного гиганта.

Иначе говоря, это была метафора, НФ-версия нашей жизни.

– Свежо! Оригинально! Ново! – ликовал Клайн. – Ничего подобного никогда еще не было!

У меня духу не хватило сказать ему, что эта идея появилась в научно-фантастической литературе в начале двадцатых и принадлежала она великому русскому первопроходцу Циолковскому, а уже потом английский физик Бернал написал на эту тему книгу в двадцать девятом, и что идея эта стала расхожим сценарием в современной научной фантастике, в рассказах и романах Хайнлайна, Харрисона, Паншина, Саймака и многих других. (Самой свежей версией на тот момент был бестселлер Артура Кларка «Свидание с Рамой».) Клайн сказал, что мне нужно бежать домой, чтобы записать эту идею, которую он станет продавать. Я обратил его внимание на то, что Писательская Гильдия не слишком одобряет «спекулятивную литературу», а значит, мне нужен будет аванс, чтобы я мог оформить заявку, а уже потом он будет утрясать все это дело с Би-би-си.

При слове «аванс» у Клайна кровь отхлынула от лица, и он сказал, что с Би-би-си и так уже все согласовано, но вот если я составлю заявку, то мне оплатят поездку в Лондон.

Я встал и пошел к двери.

– Постойте, ну погодите же! – заторопился Клайн и открыл ящик стола. Он вынул кассетный магнитофон и протянул мне. – Вот что я предлагаю: вы просто наговорите все это именно так, как только что рассказали мне.

Я остановился. Это было ново. За двадцать лет в кино и на телевидении я видел множество самых изощренных, тонких, самых иезуитских ловушек, какие только может придумать человек, чтобы приковать автора кандалами к работе. Но никогда раньше (и никогда позже) не было среди них такой коварной. И у меня не хватило ума это понять.

Секунду подумав, я резонно счел, что это уж никак не спекулятивное писательство – разве что «спекулятивное говорительство», и, раз уж писатель все равно собирается продать эту идею, все это было почти законно.

Я взял кассетник домой и на фоне музыки из «Космической Одиссеи 2001» наговорил заявку, обозначив только скелеты основных идей, после чего отнес кассету Клайну.

– Держите, – сказал я ему. – Только не излагайте содержание на бумаге. Иначе это будет заказ, задание – и вам придется его оплатить.

Он заверил меня, что ничего не будет записано на бумаге, и что вскоре он со мной свяжется. Клайн был уверен, что люди с Би-би-си сойдут с ума от восторга.

Едва я вышел из его офиса, как он приказал секретарше распечатать на машинке всю семиминутную запись.

Март. Ни слова.

Апрель. Глухо.

Май. Внезапная буря активности. Звонит мой агент Марти:

– Клайн продал сериал. Беги к нему.

– Сериал? – испуганно проблеял я. – Но это была идея на восемь эпизодов… Ты говоришь, сериал?

– Лети к нему.

И я помчался. Клайн встретил меня так, словно я был кудесником, способным расшифровать Кодекс майя, и пропел целую арию о том, как он продал сериал сорока восьми независимым станциям Эн-би-си, и что на него клюнули и Вестинхауз, и Канадская сеть Си-ти-ви.

– Гм, извините, – говорю я в приступе смелости, голливудским сценаристам не свойственной, – и как же вам удалось продать этот, так сказать, сериал без контракта со мной, без заявки, без пилотного сценария, ну то есть, вообще без ничего?

– А они прочитали ваше либретто и и повелись на ваше имя. купили.

– Как, то есть – прочитали?!

Тут он заюлил насчет того, что не вполне точно выдержал свое обещание не транскрибировать мои слова, и тут же начал расписывать грандиозные планы насчет того, как я буду редактором всей работы, как вся творческая часть будет под моим контролем, и сколько сценариев я еще напишу для этого сериала, и что мне наверняка понравится в Торонто…

– В Торонто? – повторяю я, как последний идиот. – А с Лондоном что случилось? Студия сэра Лью Грейда. Сохо. Букингемский дворец. Развеселый старый добрый Лондон, куда он подевался?

Мистер Клайн, не беспокоясь о том, чтобы известить создателя его, Клайна, горяченькой собственности, которой он бойко приторговывал, был отвергнут Би-би-си, но успел договориться о проекте с Си-ти-ви, канадской компанией Глена Уоррена в Торонто, и эта компания уже начала готовиться к съемкам «Затерянных» там же, в Торонто. Мистер Клайн предполагал, что я перееду в Торонто редактировать сценарии эпизодов. Об этом он тоже не удосужился меня спросить, а просто предположил, что я соглашусь.

Он был чемпионом по части предположений, этот мистер Клайн.

Например, таких: я пишу ему его сериал (теперь он именно так его называл), невзирая на грозящую писательскую забастовку. Я предупредил его, что, если забастовка разразится, со мной нельзя станет работать, но мистер Клайн отмахнулся от моих предостережений решительным жестом руки и словами «Все образуется». С такими словами отбыл когда-то на остров Эльба Наполеон. А я в то время был членом правления Западного филиала Гильдии писателей Америки и, конечно, был настроен в пользу Гильдии, в пользу забастовки, в пользу получения штрафов за просроченные контракты.