Я хочу твоего мужа (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 44

— Проходи, присаживайся, — он улыбается, а глаза внимательные. Старый лис чувствует, что меня потряхивает, и не скрывает своего интереса, — рассказывай, что тебя привело ко мне?

— Проблемы.

— По сделкам?

— Если бы, — дергаю галстук, который как будто затягивается с каждым мгновением все сильнее и сильнее, — я по семейному вопросу…

— По семейному? Что-то случилось с Кирой? — в голосе прорезается искренняя забота. И я чувствую, как от подкатывающего стыда немеет язык.

— Все хорошо с Кирой…то есть не очень…то есть не совсем.

— Прекращай мычать! Давай ближе к делу.

— Я бы хотел попросить вас об одолжении. Не могли бы вы уволить Прокину.

— Что? — он хмурится, пытаясь понять, зачем мне это нужно, — при чем тут Марина?

— Понимаете…у нас возникли сложности из-за нее.

Он не отвечает секунд пятнадцать, а потом на его лице появляется дикое изумление:

— Ты что, закрутил роман с моей помощницей?

— Нет! — на автомате возражаю и тут же бездарно краснею под тяжелым взглядом.

Михалыч смотрит на меня, как на душевнобольного. Потом поднимается из-за стола, отходит к окну, долго рассматривает проезжающие внизу машины:

— Андрей Михайлович…

— Будь моя воля, я бы уволил не ее, а тебя, — глухо произносит он, — как ты вообще мог? Как посмел?

— Ничего у нас с ней не было.

Оборачивается, смотрит исподлобья, и у меня слова в горле застревают. Он похож на моего отца. Тот смотрел так же.

— Почти ничего.

— И Кира узнала?

— Да, — через силу признаюсь и отвожу взгляд.

— И как она? — горько спрашивает Михалыч.

— Ну как… ругается….

— Ругается? — переспрашивает он.

— Ну да.

Я не могу сказать о том, что время ругани прошло, и теперь настала эра пустоты. Язык не поворачивается. Кажется, что если озвучить, то все станет еще хуже. А я не хочу хуже. Я хочу обратно, в то время, когда дома было хорошо, тепло и уютно. Когда жена встречала меня ласковой улыбкой, и за ребрами не гудело и не давило при каждом движении. Спать хочу нормально, прижимая Киру к своему боку, а не таращиться в потолок, раз за разом прогоняя в голове тот момент, как она встретила меня у подъезда.

— Березин…Если бы ты только знал, как сильно я в тебе разочарован.

Я снова вспыхиваю. Блин, да что такого-то, ё-моё. Да, гульнул, облажался, что мне теперь, повеситься что ли? Можно подумать, все вокруг святые, и ни с кем такого не случалось. Хотя Михалыч точно не гулял, он свою Галину боготворит, несмотря на то, что лет тридцать уже вместе.

Наверное, если бы он сам был с грешком, то все прошло бы проще, а не так мучительно, что я сижу и холодным потом обливаюсь.

— У нас ничего серьезного не было.

— А это не важно, Алексей, было не было. Если ты допустил саму мысль о том, чтобы встать на этот путь, если сделал хоть небольшой шаг в этом направлении, то уже изменил.

— Да не изменял я!

— Не успел? Все вскрылось раньше времени? — бьет прямо в цель.

— Зря я пришел, — поднимаюсь со стула, — извините.

— Сядь, — он приказывает ледяным тоном, — и слушай внимательно.

Я не смею перечить. Сижу, будто кол проглотил.

— Я уберу Прокину. И не приемлю романов на рабочем месте. В моем отделении нет места сотрудницам, которым некогда лишний раз проверить документы, но полно времени, чтобы лезть к женатым мужикам.

— Спасибо…

— Это не ради тебя, и уж тем более не ради того, чтобы прикрыть твои косяки. Это ради Киры. Я не хочу видеть разочарование в ее глазах и краснеть, если вдруг пересечемся на улице. Она замечательная.

— Да, мне повезло.

— Зато ей не повезло. Вместо нормального мужа достался долбоящер, который не в состоянии беречь и уважать.

— Я берегу…

Он отмахивается и продолжает:

— Хорошо, что у вас детей нет. Разведут быстрее.

— Никакого развода не будет.

Он ухмыляется как-то не добро и даже с сочувствием:

— Ты очень плохо знаешь свою жену, Березин, — кивает на дверь, выпроваживая, — хорошего дня желать не буду. Не заслужил.

Я ухожу от него из кабинета, как оплеванный. В груди ломит еще сильнее, и Прокина, которая снова пялится на меня, теперь вызывает еще большее раздражение.

— Марина, зайдите ко мне! — раздается строгий голос Михалыча.

Она вздрагивает, испуганно смотрит на меня и, нервно поправив воротничок блузки, идет в кабинет к своему пока еще начальнику.

С самого утра у меня сердце не на месте.

Едва хватает сил дождаться обеденного перерыва, и я вылетаю из кабинета, как пробка от бутылки. Несусь по коридору, игнорируя все попытки со мной заговорить. Подчиненные, начальство — все на хрен. Мне не интересно, в данный момент я думаю только об одном, как скорее добраться до Киры и развеять ту тревогу, которая мешает нормально дышать.

Но когда подъезжаю к кафе, понимаю, что проблемы с дыханием только начинаются.

Ее привозит какой-то хрен на светлой машине. Она замечает меня, но не спешит выходить и вообще не выглядит испуганной или виноватой. Прощается с ним, улыбается. Козел улыбается в ответ, а проезжая мимо, окидывает меня ленивым взглядом, мол, а это что за кусок говна тут нарисовался.

Я злюсь, моментально завожусь до самых небес, но вся моя злость и претензии с треском разбиваются о реакцию Киры.

Ей не жаль, не стыдно, и вообще, кажется, она считает, что ничего странного не произошло, что имеет право вот так кататься с чужими мужиками, пока муж на работе.

Острым ударом прямо в грудь приходит осознание, что она делает то же, что и я.

Но я же мужчина! Нам сама природа вложила инстинкт охотника и стремление получить новое, а она женщина, хранительница очага. Величина постоянная и неизменная.

Ей так нельзя!

Только, кажется, Кира не согласна с таким утверждением. И когда я пытаюсь что-то вякать, смотрит на меня, как на придурка.

Я еще пытаюсь убедить себя, что все наладится, но становится жутко. Потому что понимаю — она запросто может уйти к другому, и у меня нет никаких рычагов воздействия.

Она сильная, красивая, самодостаточная. Не зависит от меня ни в чем. И мужики всегда шеи себе сворачивали, провожая ее жадными взглядами, но она выбрала меня, и я думал, что это навсегда!

А теперь могу ее потерять! Уже теряю.

И все, что мне остается, это умолять ее не делать глупостей.

Ну какие другие мужчины? Мы же любим друг друга! Разве этого недостаточно? Разве можно променять нашу семью на кого-то другого? Кира не может даже мысли такой допускать! Права не имеет! Я запрещаю!

А равнодушная совесть тихо нашептывает:

— Ты же смог, променял…

На следующий день Прокиной все-таки удается прорваться сквозь заслон Зинаиды Степановны и ворваться в мой кабинет.

— Как ты мог? — верезжит, — за что?

— Ты же по-хорошему не захотела, хотя я четко сказал, что между нами все закончено.

— Значит, решил наказать, — склоняется ко мне, упираясь ладонями на стол, — А в чем я, собственно говоря, виновата, Леш? В том, что тебе наскучила твоя идиотская женушка? Я тебя силой ни к чему не принуждала. Ты сам.

Я ненавижу ее в этот момент. Наверное, потому что права. Я действительно все делал сам. И врал, и шел на поводу у Марины, и ехал к ней домой.

— Я не отрицаю, что дал слабину…

— То есть я потеряла хорошую работу из-за твоей слабости?

— Ты потеряла работу, потому что хреново работала. Михалыч был недоволен.

Она тут же вспыхнула и пошла красными пятнами. Что-то он ей, видать, наговорил по поводу профессионализма, потому что ее аж затрясло.

— Ммм, значит, ты весь такой белый и пушистый? Коварная Марина заманила в свои сети нежного теленочка?

От ее тона коробит:

— Нет!

— Так брал бы тогда вину на себя. Это ты женат, ты налево пошел. Я-то девушка свободная, что хочу, то и делаю, с кем хочу, с тем и встречаюсь. Взял бы да уволился сам, раз так невыносимо находиться рядом со мной, и совесть покоя не дает.