Долины и взгорья (СИ) - Щепетнёв Василий - Страница 51

Утром мы приехали в Москву. Нет, не только на награждение. А и культурно развлечься. Столица! Театры, музеи, выставки, магазины… Девочки подумают над обстановкой квартиры. И у всех дела, разумеется. Без дел никак. По издательской линии, по писательской, по комсомольской. Но театры и остальное — это без меня. Завтра и далее.

Награждение проходило, как и положено, в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Передо мной геройские звезды получили три космонавта, два подводника, один пограничник, а я, стало быть, оказался седьмым. И единственным штатским. Нет, после меня штатские пошли косяком — но у них награды были чуть скромнее. Трудовое Красное Знамя, Знак Почета… И да, на меня косились — кто это, а, главное, за что это? За выполнение ответственного задания и проявленные при этом мужество и героизм. Понятно? Непонятно, но делают вид, что понятно.

После церемонии мы всей компанией — к нам присоединились маменька, Марцинкевич и Галина, — отправились в «Москву», в ресторан. Я при полном параде: в консервативном темно-сером костюме, консервативном галстуке, а на груди награды. Справа — Орден Красной Звезды и Орден Капитанов Ливийской Революции. Слева Золотая Звезда Героя Советского Союза, ниже — орден Ленина и лауреатский значок. Смотри, не перепутай — это мне Леонид Ильич шепнул во время награждения.

Постараюсь, ответил я.

Отмечали моё награждение скромно и без помпы. В кругу родных и близких, можно сказать. Не хватало папеньки. Я звал в Москву и папеньку и Анну, но те заняты в спектаклях, для артистов спектакль — это почти святое. Анна, поди, продолжает досадовать: на молодого ставить нужно было, а она ошиблась. Но в её ошибке виноваты, конечно, мы. Я и папенька.

Ну и ладно.

Ми и Фа засиживаться в ресторане нам не дали. Хотя вели себя скромно. Потому в самое непродолжительное время мы разъехались. Ничего, после матча встретимся, тогда и отметим по-настоящему, сказала Галина. Она моя болельщица, и даже, говорят, купила шахматный самоучитель.

И вот теперь мы пьём чай в московской квартире. Нет, не «Советский», индийский, но тоже хороший. Бабушки смотрят на столицу из окна восьмого этажа и ахают: ах, Кремль! ах, красота! ах, хорошо-то как!

Бабушка Ка — так мелкие зовут Екатерину Еремеевну — худая. Килограммов сорок при росте сто пятьдесят. Участковые врачи в большинстве худые. Тут и движение, и нейрогенная анорексия. Студентка-пятикурсница провела исследование: раздала участковым врачам шагомеры. За рабочий день вышло в среднем двенадцать тысяч шагов — это до гриппа. В грипп — двадцать тысяч. Но ведь ещё и на работу добраться нужно, и с работы, и в магазин, и в детский сад, если маленькие дети, и… и… Откуда же лишним килограммам взяться? Я ей помог с шагомерами, студентке, потому и знаю результат. Но статью, что она написала, сочли несвоевременный и в публикации отказали. И без того, мол, понятно, что работы много. Но это же призвание! И не врачи одни! Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете! И строчки-то какие: «доярка Антонина Пантелеева Стукалова обязуется надоить от каждой коровы не менее трех тысяч килограммов молока!»

А бабушка Ни, то бишь Нина Петровна, скорее, полная. Не слишком, нет, но при схожем росте весит она ближе к семидесяти. Нейрогенная булимия. Одни от волнений худеют, кусок в горло не лезет, другие, напротив, полнеют, заедая тревоги то конфеткой, то печеньем, то ещё чем-нибудь. Волнений-то всем хватает, даже и у Нины Петровны их немало. Другое дело, что волнение волнению рознь.

И вот теперь обе ходят по квартире, ахают — и прикидывают, как бы её обустроить. С высоты собственного опыта. Сюда комод, в эту комнату югославскую стенку, а тут можно тахту венгерскую, практичную и не очень дорогую. Что понимает нынешняя молодежь? Ничего не понимает нынешняя молодежь! Тут нужно опытное руководство: что, где и как.

Мдя… Даже если бы в квартире была пара лишних комнат — нет, нет и нет. Сниму им квартиру где-нибудь поблизости, может быть, даже в этом же доме. Ну, если всё пойдёт по плану «А». Пока узнавал лишь предварительно. Бывают пустые квартиры вот к примеру, в пятом подъезде семейство в полном составе собирается на Кубу на три года. По дипломатической линии. Снять? Возможно. С деньгами невозможного мало. Но спешить некуда. Раньше мая не уедут.

Ми и Фа уже спят. В детской комнате. Номинально детской, сейчас она ничем детскую не напоминает, мебели как таковой почти и нет. Но Ми и Фа неприхотливы, им что палатка, что пустая комната. На полу ковер, на ковре пара надувных матрасов, на матрасах простыня, большой плюшевый мишка, и пледы, шотландские, шерстяные. Тепло, практично, гигиенично. Квартира сейчас, в январе, тёплая. Котельная, что прежде работала на страх, теперь работает на совесть. Отлично работает.

И бабушкам тоже придётся спать по-походному. Ничего, им ли, поднимавшим целину и зимовавшим в палатках, пугаться мелких неудобств? Удобств-то много больше! Даже ватерклозетов два. Один поменьше, а другой побольше и — ура-ура! — с окном. Оба с биде, мейд ин финлянд. Культура!

А коридоры! Это же одно название, что коридоры, а по сути — комнаты, и пребольшие, и опять же с окнами. Можно на велосипедах кататься, маленьких, трехколесных. Ну, а чуть подрастут, внизу есть где погулять. И ясли есть, и детский садик. Не простые, а с изучением английского языка. То, что нужно.

Возьмём и заживём спокойной, устроенной жизнью. Без волнений и травм. Устроимся на работу, не денег ради, а во имя общественной пользы. Может, и «Поиск» сюда переведём, на радость ЦК ВЛКСМ. А, может, и нам при ЦК ВЛКСМ должности найдутся? Лисе так и вообще готовы в партию рекомендацию дать, вот прямо завтра. И Пантере дадут. А я пока в комсомоле побуду, мне хочется подольше оставаться молодыми.

Им, девочкам, тоже.

Завтра утром ехать в Шереметьево, садиться в авиалайнер, Ту-154, хороший, новый, я лечу первым классом. Я и Ефим Петрович. Остальные — общим. К полудню будем в Стамбуле, а вечером — открытие матча с Корчным. Виктор Львович, поди, заждался, он ещё вчера прибыл в Стамбул, по радио передавали. По Би-Би-Си. Интервью даёт: это, мол, будет великая битва!

Ужо-то поиграем! Давненько не брал я в руки пешек! Со Стокгольма. Соскучился даже.

Команда соберется в Шереметьево. Антон, Ефим Петрович, Нордибек и переводчик в штатском, товарищ Гасанов. Турецкого языка вы же не знаете, Михаил Владленович? Не знаю. Вот вам и подобрали классного переводчика, знатока современной Турции, нравов и обычаев. Можете не благодарить. Товарищ надежный, проверенный, будете довольны.

У нас, товарищ Миколчук, уже был один проверенный. Гипнотизёр в черных очках, экстрасенс, а оказался двуликим. Переметнулся в решающий момент. Позорище-то, позорище!

Товарищ Гасанов не такой, заверили меня.

Тогда я спокоен, ответил я. А язык-то он хорошо знает? Турецкий?

Превосходно!

Ну, и отлично.

Ещё принципиальный вопрос, Михаил Владленович: вам с Корчным рукопожатиями обмениваться не стоит.

С чего бы это вдруг, спросил я.

Он перебежчик!

Перебежчик — это военнослужащий, перешедший в расположение противника и сдавшийся ему. Корчной — человек штатский, войны мы ни с кем не ведём, стало быть, он не перебежчик, а невозвращенец.

Это что-то меняет?

Это всё меняет. Виктор Львович не был осужден нашим советским судом, и потому, согласно нашей советской Конституции, никакой вины на нём нет. Это первое. Если же Спорткомитет считает, что я не должен обмениваться рукопожатиями с кем-либо, пусть выдаст мне письменный приказ. И, если этот приказ будет иметь законную силу я, конечно, его выполню. Но и предъявлю президенту ФИДЕ, поскольку в регламенте матча обмен рукопожатиями — протокольная ситуация, и мне нужно мотивированное основание для отказа. Ваш приказ, товарищи.

Это не приказ, это рекомендация. Но серьезная рекомендация.

У каждой рекомендации есть фамилия, имя отчество, сказал я.

Вам это знать не обязательно.