Мы, Мигель Мартинес (СИ) - Тарханов Влад - Страница 33

Сергей Михайлович (его можно было называть и так) был из семьи гродненского еврея-бухгалтера, получил приличное образование. Учился в МГУ, владел польским, немецким и французским языками. Во время Мировой войны служил прапорщиком в запасном полку, имел серьезные связи с революционерами, в 1918 году вступил в партию большевиков, стал работать в ВЧК, с двадцать второго — сотрудник иностранного отдела, долгое время служил в Монголии. Там он формировал разведывательный центр, который должен был собирать информацию о состоянии дел в Японии, Корее и Китае, фактически, создавал спецслужбы государства наследников Чингисхана. В двадцать шестом стал помощником начальника ИНО, а в Париж прибыл во главе тройки агентов, имевших довольно простое задание: проконтролировать работу в городе одного известного советского журналиста, прибывшего по подложным документам. В случае, если их «клиент» решит остаться на Западе, или войдет в контакт с зарубежными спецслужбами, или же провалится, и его арестуют — этот человек должен был быть уничтожен.

Они прибыли в столицу Франции разными путями заранее. Каждый под своей легендой и со своими документами. Соломон пока что оставался в стороне, он будет сопровождать объект в поезде, впрочем, как и вся его группа, уже в Берлине их миссия закончится. Скорее всего, там его будут вести совсем другие люди. И пока что советского разведчика ничего не напрягало. О предполагаемом визите объекта в штаб РОВСа он знал заранее. Из общей канвы выбивалось знакомство с девушкой, которое произошло позавчера. Кажется, у их клиента возник роман, причём весьма бурный, да еще и взаимный. Впрочем, даже ради большой и чистой любви их «объект» не прервал выполнение задания, всё развивалось по тем планам, о которых Соломон уже знал.

Его второй сотрудник, Михаил, сейчас занимался выяснением, что эта за девица «закадрила» их клиента и не было ли это классической «медовой ловушкой». Впрочем, пока что никаких данных за то, что эта девочка сотрудничает с какой-то из спецслужб, не было. Шпигельглас посмотрел на часы, пора было встретиться с Мишей, в отчете Сергея ничего необычного не было. Запомнив все до буквы, Соломон аккуратно сжег брошюрку, благо, в ней было всего четыре листочка небольшого формата. Теперь пришло время для сигары и прогулки по бульвару вдоль Сены. Встретились. Перекинулись парой слов на французском. Мишель сумел сфотографировать эту дамочку, значит, уже есть какая-то зацепка.

— Передашь завтра девочку Сергею. Он проследит, ты страхуешь меня в поезде. Едем вдвоём.

Вот и весь разговор. А теперь лавочка, сигара и убедиться, что никакого «хвоста» за ним не наблюдается.

* * *

— Простите, мсье, вы так смотрите на меня…

Она говорила на французском с серьезным акцентом. Я смотрел на эту девушку и понимал, что уже ее где-то видел, но где? Ни память Кольцова, ни моя ничего подсказать не могла. «Миша, кто это?»

Молчание, нет, молчать нельзя.

— Простите, мадмуазель, разрешите представиться, Мишель Ротерблюм, журналист.

— И что? Это даёт вам право ТАК смотреть на меня? Паола. Можете называть меня просто Паола.

Хха, вот откуда такой акцент… Стоп? Италия или… надо попробовать…

— Ты испанка? — я перешел на язык жителей Пиренейского полуострова.

— Я из Страны Басков.

— Emakumea[7]?

Она посмотрела на меня немного удивленно.

— Bai , emakumea[8].

— Я не знаю язык басков, только несколько слов.

— А откуда знаете испанский, да еще намного лучше французского?

— Мой родной язык русский.

— Вот как? Не очень ожиданно!

Вот это точно неожиданно! Так девочка еще и русский знает, причем тоже лучше, чем французский.

Я тонул в её карих глазах. Хрупкая, красивая, в ней чувствовался характер, а взгляд был открытый, и в тоже время очень уверенный. Было впечатление, что я увидел перед собой аристократку, потом вспомнил, что все они, баски, аристократы, в какой-то мере. Во всяком случае, дворяне, даже если идут за плугом[9].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Мои родители переехали из России еще до начала революции и осели во Франции.

— Как ты относишься к революции?

— С симпатией.

— Странно.

— Тут, во Франции, многие симпатизируют Стране Советов. Зачем мне это скрывать?

— Ты вообще не можешь имеешь секретов?

— Я вообще человек-секрет.

— Это как?

— Я не такой, как кажусь?

— Ты не judua[10]? Еврей?

— Почему? Я русский французский еврей…

— Для меня это немножко сильно сложно.

— Паола, у нас говорят, что тут без ста грамм не разобраться.

— Что это есть?

— Я закажу немного хорошего вина, а не этой кислятины, вы ведь знаете, что такое хорошее вино? И мы посидим за бутылочкой этого божественного напитка, тогда разобраться будет намного проще.

— Это предложение?

— Руки и сердца?

И мы рассмеялись. Я знал, какое вино следует заказать. Оно было в меру сладким и в меру терпким, с хорошим ягодным букетом и очень ароматным. Паола оценила его, даже чуть покачала головой, дегустируя напиток. А потом мы гуляли по Парижу. А потом мы проснулись в моем номере в одной постели. Спали мы каких-то час-полтора, всё остальное время было чем заняться. Паола оказалась очень чувственной и очень пылкой, не девушка, а огонь, не «огонёк», а пламя, стена огня! Она была настолько страстной, что у меня были опасения, что хозяйка пансиона меня просто выставит за двери, но мадам Жаклин чем-то она приглянулась. Дама очень строгих правил увидев ее утром посмотрела сквозь стекла очков, нахмурилась, а потом очень неожиданно улыбнулась. Они успели о чем-то переговорить, пока я занимался уничтожением завтрака, потом девушка присоединилась ко мне, а мадам поставила перед ней тарелку и мне даже на минутку показалось, что признала в ней родственницу, ладно, родственную душу.

— Если ты упустишь эту девочку… — сказала мадам Жаклин… — я буду считать тебя последним идиотом.

Я знаю это. И я знаю, что я последний идиот. Я не смогу ее взять с собой. Это я тут Мишель… И что? Терять свою Паолу? Я этого не хотел. Мы остались в моей комнате и занимались друг другом… мы любили… мы были одним целым… пока в моей голове не стал звонить набатом простое слово «ПОРА!».

Мы поехали на вокзал за билетом. Потом снова любили друг друга. Я так и не закончил статью, хорошо, что письмо в белогвардейскую газету отправил. Интересно, напечатают его или нет? А вдруг в этой реальности редактор их не попадет в простенькую ловушку? Впрочем, это все ерунда… по сравнению с НЕЮ. Блин! Первый раз в жизни влюбился! Миша бухтит, что у него этих любовей было, но потом сдулся, сказал, что ТАК у него точно ни с кем еще не было, а у меня тем более… Не везло мне на женщин. Отношения? Были. Но не более чем на неделю-вторую. Меня как-то женщины не то что не воспринимали, я ж не урод, а вот не могли они со мной долго жить вместе. Ни разу ничего путного не выходило. Правда, никто меня еще так не цеплял… И всё-таки, где я её видел? Что за дежавю?

Она меня посадила на поезд. Она не плакала. Она просто стояла. Она обещала писать… она, она, она… и я чувствовал, что не напишет. Я дал адрес Мишеля, того самого парня, с которым мы вместе брали интервью у генерала Шатилова. Но почему-то был уверен, что она не напишет. Прошел он, угар любви, что ли… так хотелось выскочить из поезда, но… Я ведь прекрасно понимал, что не могу не уехать, ОН слишком неоднозначно это воспримет. Тогда меня найдут, где бы Паола не пыталась меня бы спрятать. А она ведь предлагала, спрашивала, или я не прячусь, или мне не нужна помощь. И что-тот мне не договаривала. Мне так показалось. И адрес свой не дала, совсем не дала, только пообещала написать. И как-то не слишком уверенно. В общем, пока не показалась граница, я метался по купе, в котором ехал в одиночестве, как тигр в клетке. И только после того, как поезд оказался в Германии чуток успокоился.