Мы, Мигель Мартинес (СИ) - Тарханов Влад - Страница 32

Вот оно что? Решил-таки на этот материал наложить лапу! А ничего, что этот материал, скорее всего, был мистификацией самого Тухачевского? Точнее, его кураторов?

— Понимаете, Лев Давыдович. Этот материал должен появиться на съезде — оригинал! Иначе никак! Это убойный компромат, но если не будет оригинала — это будет выстрел в молоко. Отобьется!

— Понимаю… Но…

— Я переправлю вам копию. Только мне нужен адрес надежного человека, не связанного с вами тут, или в любой другой стране, только не в СССР.

— Боитесь?

— Если меня назначат главредом, то будут смотреть за мной, серьезно следить. Я не могу так рисковать, товарищ Троцкий.

— Миша, вы получите связь. Обещаю.

На этой хорошей ноте мы и расстались. Токсин должен начать испаряться через пол часа. Как мне объяснили, полчаса контакта объекта с ядом — более чем достаточно. Именно поэтому я травил Троцкого в самый последний, третий день. На прощанье я подарил ему ручку. Паркер. Тот самый, что был у меня в первый день, а не ту, что была со спецсредством. Та отправилась на дно Мраморного моря.

10 апреля 1932 года Лев Давыдович Троцкий умер от пневмонии в госпитале Константинополя.

* * *

Из донесения Якова Михайловича Бодеско-Михали[4]

7 апреля состояние объекта наблюдения резко ухудшилось. В сопровождении жены, лечащего врача, сына и одного из охранников его отправили в Стамбул в госпиталь. В доме оставался только один охранник, было решено провести операцию по проникновению в жилище объекта с целью обнаружения его архива. Для нейтрализации охранника был применен усыпляющий газ, спецсредство Г-103. Переписка и интересующие руководство статьи были найдены и сфотографированы. Всего было сделано сто двадцать два кадра.

Известие о смерти Троцкого застало меня в Париже. Я как раз работал над статьей «В норе у зверя». Как-то пошла у меня зоологическая тема.

«Дом номер двадцать девять был обыкновенным, слегка закопченным домом боковой парижской магистрали. Нижний этаж занят автомобильной прокатной конторой и гаражом. Во втором этаже, на двери, несколько дощечек с надписями.

Позвонили. Высокий господин в пенсне, с прической ежиком, с седыми усами, скупо приоткрыл дверь. И спутник мой, слегка волнуясь, спросил:

— Не могли бы мы видеть его превосходительство русского генерала Миллера?

Секретарь ответил на хорошем французском языке:

— Его превосходительство генерал Миллер выехал из Парижа на пятнадцать дней.

— Мерси.

— Силь ву пле.»

Я только собирался описать, как мы с моим товарищем, французским репортером-фотографом решали, ждать ли приезда генерала, официального руководителя РОВСа, или поговорить с кем-то еще. Но тут услышал голос газетчика, выкрикивавшего новость о смерти Льва Давыдовича Троцкого. Я вышел и купил газету. Да, смерть казалась естественной, климат этого острова не слишком подходил покойничку, ветра, он часто ходил простуженным… А тут пневмония, которую никто лечить-то не умел без антибиотиков. И всё-таки на душе у меня было препогано. Не привык я людей убивать. И сам понимаю, что надо было его убрать, и всё-таки чувствовал себя паршиво. В таком настроении писать дальше не хотелось. Я зашёл в небольшое кафе, благо, располагалось оно недалеко от пансиона, в котором я остановился.

— Месье Жак, вам кофе, как всегда?

— Нет, Мишель, сегодня у меня не то настроение. Давай-ка мне арманьяк, надеюсь, поможет!

— Вы слышали новость? — тараторит Мишель, ставя на столике стакан с крепким напитком, который мне понравился куда как больше их широко известного коньяка, тоже бренди, только куда как ароматнее и немного крепче, если говорить, что он мне напоминает, так это крепкий марочный армянский коньяк, простите, бренди… Нет, нет, не «Арарат», что-то типа «Двин»…

— Вы слышали новость? Главный злодей-большевик умер! Говорят, страшная личность. Его даже из своей страны выгнали, настолько боялись! А он умер от банальной простуды! Как парижский клошар! Кто бы мог подумать?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Да, действительно, кто бы мог подумать…. Я опрокинул почти всю порцию арманьяка, да, знаю, что это варварство, что так его пить нельзя, что это напиток, которым надо наслаждаться, но сейчас… пищевод обожгло, стало чуть легче. И тут я увидел её…

Чёрт возьми! У меня что, дежавю?

Глава восемнадцатая. Парижские тайны

Париж

13 апреля 1932 года

Высокий человек в строгом сером костюме сидел в небольшом бистро на Монмартре и пил кофе, банальный кофе, который в этом городе не так уж и хорош, вопреки слухам. Не спасал ситуацию и круассан, который оказался на вкус мужчины слишком приторно-сладким. На его тонких губах появилась весьма ироничная улыбка. Может быть, он был сам виноват, раз выбрал столь неказистое заведение общественного питания, цены в котором были поистине монмартровскими. Впрочем, он находился в ожидании, хотя и не подавал виду. Обычный французский еврей из провинции, который захотел приобщиться к великой столичной культуре, вдохнуть особую атмосферу этого холма свободы и искусства. Почему провинциальный? Так об этом говорил его костюм и лёгкий акцент, характерный для жителей Прованса. Официант, обслуживавший этого прижимистого клиента посматривал на него с некоторым раздражением. Он знал этих понаехавших, приличных чаевых от них не дождёшься, да и заказ его совсем экономный… быстрее бы освободил столик для более подходящего клиента, например, иностранца, которому тут всё в диковинку, а за диковинку всегда надо хорошо платить.

Но тут в кафе вошел еще один посетитель. Все столики были заняты, и он подошел к господину в сером костюме и спросил разрешения присесть. Серж, работающий официантом третий год, сразу распознал в нём парижанина с нансеновским паспортом[5], после чего не спешил подходить к их столику, эти были еще более прижимисты, вот у кого денег в избытке никогда не было, и они за каждый сантим будут драться, а закатить скандал из-за стоимости чашечки кофе…

Наконец Серж соизволил нарисоваться у столика, выслушал «бохатый» заказ одной единственной чашечки кофе и неспешно удалился.

— Соломон, тут круассаны — откровенное гавно, — пояснил присевший за столик свой выбор соседу, как только официант отошёл на приличное расстояние.

— Сергей, что по нашему клиенту?

— Послезавтра уезжает в Берлин. В девятнадцать двадцать. Билет уже купил, визу получил. Всё как обычно.

Заметив, что официант приближается, неся заказ, добавил уже на французском с серьезным рязанским акцентом

— Мсье, я оставлю вам номер нашего счета, и вы сможете в любой момент поддержать нашу организацию финансово. Борьба с большевизмом — святое дело, на него денег жалеть не следует…

Официант презрительно ухмыльнулся. Эти русские офицеры становились попрошайками, стараясь выбить хоть какие-то средства для РОВСа, отчисляя им определенный процент со своего заработка. Это знали все в городе. Увидев такую же презрительную ухмылку высокого еврея, Серж пожал плечами, мол, всегда они так и спросил, не подать ли счет? Человек в сером костюме согласно кивнул. Через минуту нарисовался счёт. Видимо, чтобы отблагодарить официанта за помощь в избавлении от назойливого русского, оставил ему небольшие чаевые, но официант и на них не рассчитывал, так что был весьма польщен. Тем более, что русский не оставил ему на выпивку[6], ничего, хорошо, хоть скандала не закатил. Они это умеют. Впрочем, Серж заметил, что тот успел всучить собеседнику небольшую брошюрку, этакий памфлет-рекламку, который бывшие белые раздавали зазевавшимся обывателям.

Через четверть часа человек, которого звали Соломоном, и это было его настоящее имя, поднялся в свой номер в небольшой, но довольно опрятной гостинице почти что в самом центре Парижа. Цены тут были умеренными, номера не поражали обстановкой, это было пристанище провинциалов, которым обязательно надо было жить в центре города, но за умеренную плату. Кофе тут варили куда как лучше. чем на Монмартре. Хозяева заведения следили за его репутацией. Оказавшись в номере наедине с чашечкой ароматного напитка, Соломон Мовшевич Шпигельглас осмотрел контрольки, убедился, что никто в его вещах не рылся, и только после этого раскрыл брошюрку, в которой симпатическими чернилами между напечатанных строк были написан отчет его агента.